Люди Быка - Сергей Щепетов

– Это зря, – прокомментировал Семен. – Лучше завершить учебный год досрочно, распустить детей и спокойно заняться ремонтом. Ладно, это мы утрясем. А пока объясни, почему я-то так долго валяюсь?! Да и сейчас…

– Так вы ж помирать собирались, Семен Николаевич! – рассмеялся Юрайдех. – А мы не дали!

– Кто это «мы»? – помрачнел несостоявшийся покойник. – Ну-ка рассказывай! С подробностями – все как есть!

– Понимаете, Семен Николаевич… – как-то застенчиво начал Юрайдех, – решил я поколдовать. Ну, в смысле, что если сосредоточиться и очень-очень сильно чего-то захотеть…

– Короче, руки накладывал, ночей не спал?

– Ага, – кивнул сын. – Но получилось же! Вы на третий день бредить перестали и уснули – по-настоящему. А Эльха вас все время настоем пронлуты поила. Вы за эти дни, наверное, целое озеро выпили!

– Раз выпил, значит и… М-да-а… А Эльха где?

– Помогает детей кормить, скоро придет. Да вы не думайте – еды полно, я сейчас вам бульон разогрею.

– Разогрей… – пробормотал Семен. Он собирал волю для главного вопроса, но она не собиралась, так что пришлось довольствоваться второстепенным: – Как ты думаешь, Юра, почему меня так раздражает… Так раздражает…

– Что?

– Ну, что я не могу читать тебе нотации, не могу учить жизни, что у тебя и так все получается! Может, от зависти, а?

– Не все у меня получается, – вздохнул Юрайдех. – Вот про эти ядовитые стрелки мог бы сразу догадаться, мог бы защиту придумать… А вы… Это не от зависти…

– Тогда от чего?

– Знаете, это, наверное, в нас древний звериный инстинкт пробуждается. Когда у детеныша появляются признаки взрослого – у саблезуба клыки, у человека – усы, в родителе просыпается неосознанная агрессивность, желание отделить, прогнать. А у взрослого детеныша – желание держаться подальше, быть самостоятельным и независимым. – Сын помолчал немного и закончил признанием: – Вы, Семен Николаевич, иногда тоже меня раздражаете.

– Спасибо за откровенность, – усмехнулся отец. – Логично излагаешь – и по дарвинизму, и по тотемизму. Есть предложения?

– Конечно! – оживился Юрайдех. – Целая куча! Вы нас отселите!

– Не понял?!

– Ну, и Тобик, и другие наши мамонты уже почти взрослые. Им больше нельзя с родителями оставаться. Вот мы вместе с ними и пойдем жить туда, где вы этой зимой были. Там же местных мамонтов очень мало, правда? Вот и будем те края осваивать! За тигдебами с их быками там присмотрим, и за рекой – вдруг еще какие-нибудь придурки приплывут! А еще я хочу… – Юрайдех смущенно умолк, но Семен кивнул поощряющее:

– Давай-давай, излагай!

– А вы не будете смеяться? Ну, если с переселением получится… Я хочу с кем-нибудь из ребят перейти реку и пожить у скотоводов. А еще хочу через их земли пробраться к тому источнику, где вы соль выпаривали!

– Это еще зачем? – поинтересовался вконец обалдевший Семен.

– Там, по-моему, должны быть еще месторождения, – с важным видом заявил Юрайдех и вдруг хитро подмигнул: – Нельзя такое богатство без догляду оставлять!

– В общем, идут по земле лоурины… – пробормотал Семен.

– Пилигримы, – поправил сын и продолжил:

… За ними поют пустыни,вспыхивают зарницы,звезды горят над ними,и хрипло кричат им птицы…

– Красиво… Ты что же, стихи сочиняешь? Про странников-богомольцев и пустыни, которых в этом мире еще нет?

– Что вы! Это же Бродский! Его стихи Митяев с Марголиным на музыку положили, и получилась песня. Вы же знаете слова:

…и хрипло кричат им птицы:что мир останется прежним,да, останется прежним!Ослепительно снежнымИ сомнительно нежным.Мир останется лживым,мир останется вечным,может быть, постижимым,но все-таки бесконечным…

– Ты уж сначала напой, – попросил Семен. – Я подзабыл что-то…

– Да, – кивнул парень, – вначале там сложная вязь из слов, но я все помню:

Мимо ристалищ, капищ,мимо храмов и баров,мимо шикарных кладбищ,мимо больших базаров,мира и горя мимо,мимо Мекки и Рима,синим солнцем палимы,идут по земле пилигримы…

Пока Юрайдех пел, Семен откинулся на свою импровизированную подушку в полном изнеможении. Мыслей у него было только две: «А он не фальшивит!» и «Я больше не могу!». Он так и сказал вслух, когда певец умолк:

– Все! Я больше не могу! Колись! Колись, откуда слова знаешь! И не говори, что из моей памяти! Нету их там!! Я всего несколько строчек когда-то слышал – в гостях у приятеля!

– А вам не дует, Семен Николаевич? – потупился сын. – Может, окно закрыть?

– Я что сказал?!

– Так ведь бульон остынет… Поешьте, а? Эльха придет и ругаться будет – она велела вас сразу кормить, когда проснетесь…

– Еще раз повторяю: ОТКУДА СЛОВА ЗНАЕШЬ?!

– По радио исполняли, – вздохнул Юрайдех. – Оно все время на кухне тихонько играло, но я расслышал и запомнил…

– Та-а-ак… – сказал Семен и начал елозить, пытаясь сесть. Это ему почти удалось, но в последний момент подвели руки – локти разом подломились, и он плюхнулся на спину, тюкнувшись затылком о стену. Наверное, именно этого ему и не хватало, чтобы цепь замкнулась. Вспышка боли с предельной резкостью высветила картину недавнего прошлого – со всеми подробностями и деталями, упущенными зрением, не воспринятыми сознанием. Старейшины и вождь над безжизненным телом сына. Он – Семен – смотрел тогда только на его лицо, изо всех сил стараясь уловить движение век, признаки дыхания. И ни до чего больше ему дела не было.

…Медведь привычно потрогал артерию, пощупал ребра и дал прогноз:

– Оклемается!

– Куда ж он денется! – согласился Кижуч. – Но что бы это значило?

– Это значит, – сказал вождь, – что парень не Волк и не Тигр. Похоже, он с Семхоном одной крови.

– Да, – кивнул Кижуч. – Первозверь.

– А что я вам говорил?! – самодовольно ухмыльнулся Медведь. – Это ж не человек, а настоящий Зверь!..

Вот теперь Семен во всех подробностях вспомнил, как стянули с парня рваный меховой балахон, как озадаченно переглянулись старейшины, как слегка пожал плечами Черный Бизон. А затем было дано заключение о родовой принадлежности посвященного – в этом мире появился второй человек Первозверя.

«Что такого увидели главные лоурины?! Почему сразу поняли, что парень в мистическом родстве со мной – человеком из будущего?! Да ничего особенного… Смешно даже… Просто…

Просто ЮРКА БЫЛ В ТРУСАХ!

И не в каких-нибудь, а в широких семейных, с белыми ромашками на голубом фоне. Такие у меня были на пятом курсе института. Уезжая по распределению, я забыл их дома в шкафу, как, впрочем, почти весь запас носков. Потом пришлось покупать новые. Только всего этого вождь и старейшины не знали – они просто опознали вещь из будущего…»