Обнаров - Наталья Троицкая

Обнаров вошел в палату жены со смешанным чувством. Был страх, так как увидеть сегодня жену в том же состоянии, что и в прошлый визит, услышать ее желание умереть было страшно. А если ей стало еще хуже? Страх тормозил, останавливал. И в то же время он рвался туда, к ней, ноги сами его несли, так как в палате была женщина, которую он любил так, что словами выразить не возможно.

Собравшись с духом, надев приветливую улыбку, Обнаров шагнул в палату.

– Приве… – начал было он.

Кровать была пуста. Жены в палате не было.

Мгновенно Обнаров почувствовал, как земля остановила вращение, стряхнув с себя его хрупкий мир иллюзий и надежд, и теперь он, этот мир, с бешеной скоростью летел в пропасть. Его моментально бросило в жар, потом в холод. Перед глазами встала врезавшаяся в память картина: тело, лежащее на каталке, накрытое простынёй, начавшее свой последний путь.

Не понимая точно, что и зачем он делает, Обнаров бросился из палаты искать врача или медсестру, он бежал по коридору, когда вдруг увидел ее.

Опираясь левой рукой о поручень, вмонтированный в стену, Тая тихонько шла по коридору. Она по-прежнему была исхудавшей, бледной, но у нее уже были силы, чтобы встать, и тихонечко идти по этому длинному, нескончаемому коридору.

Обнаров смотрел на жену как зачарованный. Он бы мог поклясться, что не делала жизнь ему подарка более ценного, чем сейчас.

Она увидела его, улыбнулась, остановилась, тихим, но уже имеющим живые, радостные краски голосом произнесла:

– А я вот покушать ходила…

Она опять улыбнулась, как-то по-детски, смущенно пожала плечами.

– Я теперь все время хочу есть. Анатолий Борисович говорит, что это очень хорошо.

Их разделяло пространство метров в пять. Как одержимый, он бросился к ней, сжал в объятиях ее маленькое, исхудавшее тельце и замер, благодаря Бога за явленное чудо. Потом он целовал ее лицо, руки, потом опустился перед женой на колени, обнял ее за талию, прижал к себе, от полноты чувств не в силах сказать ни единого слова.

Медперсонал и больные, видевшие эту встречу, деликатно перешептывались, радостно кивая на супругов.

Немного свыкшись с чудом, он подхватил жену на руки и понес в палату.

В палате Тая попросила:

– Опусти меня, пожалуйста, на ноги.

Он нехотя подчинился. Он все еще шалел от нахлынувших чувств, точно тревога, накопленная за последние месяцы, разом ушла, растворилась в нечаянной радости.

– Таечка, любимая моя, какая же ты молодец! – Обнаров с восхищением смотрел на жену.

Он хотел было снова ее обнять, но Тая остановила.

Из тумбочки у кровати она достала журнал, не выпуская журнала из рук, обложкой сунула его в лицо Обнарову.

– Ты тоже молодец! – довольно спокойно сказала она.

Он смотрел на обложку, где был запечатлен обнимающим Киру Войтенко на том самом фуршете в Питере. Снимок действительно был удачным, потому что тот хищный взгляд, каким он смотрел на девушку, не оставлял никаких сомнений в его дальнейших намерениях.

– Тая, откуда это у тебя? – Обнаров не скрыл испуга.

– Дали русские доброжелатели.

Он вскинул руки, поспешил объяснить:

– Таечка, это же работа, игра. Не серьезно.

Она развернула журнал и тем же способом продемонстрировала супругу еще серию фото на набережной, где на фоне разведенного моста он обнимал все ту же Киру Войтенко.

Обнаров зажмурился. Его руки были на груди барышни, на ягодицах, жаркие объятия не оставляли места для двойного смысла.

Тая свернула журнал и сразмаху ударила им мужа в грудь. Журнал полетел на пол.

– Почему не по морде? – каким-то чужим, дрогнувшим голосом спросил он.

Она жестко взглянула в глаза. Он не отвел взгляда.

– Потому что не за что. Потому что доверие либо есть, либо его нет.

Став ногами на ненавистный журнал, Тая прижалась к мужу, положила голову ему на плечо, как любила делать когда-то. Он обнял ее. Оживший мир вновь обрел смысл и краски.

Глава 5. «…И нет ничего нового под солнцем» [53]

Оставалась ровно неделя до Рождества. В воздухе витало ощущение праздника. Вероятно, поддавшись доброму расположению духа, доктор Михайлович дал волю эмоциям.

«…19 декабря 2005 года. Окончен курс консолидации , – писал он в истории болезни Таисии Ковалевой. – Общее состояние больной удовлетворительное. Стабильно уменьшается слабость, больная окрепла. Хороший аппетит. Температура тела стабильно нормальная. Улучшился внешний вид, восстанавливается мышечная масса, значительно уменьшилась бледность кожных покровов, повторений геморрагического синдрома нет. Болей в мышцах и костях нет. Из подключичной вены удален катетер, заживление ранки нормальное. Контрольные анализы крови и костного мозга удовлетворительные. 19 декабря 2005 года больная выписана домой с условием явки через полтора месяца для контроля состояния и проведения курса закрепляющей ремиссию терапии (реиндукции)».

Доктор Михайлович взял фотографию, прочел на обороте: «С искренней благодарностью и уважением. Обнаровы». Он долго смотрел на фото, потом сказал:

– Молодец, девочка. Ты у меня просто молодец!

Врач положил фотографию в историю болезни. По окончании курса реиндукции он оправит ее в рамку и повесит на стену в своем кабинете к другим многочисленным фотографиям выздоровевших, как память.

Тая переступила порог и застыла в нерешительности.

– Что? Что случилось? – забеспокоился Обнаров.

– Как странно… Я снова дома. Я думала, больше никогда сюда не вернусь.

– Все хорошо. Ты дома. Так будет всегда.

Обнаров улыбнулся жене, подхватил ее на руки, понес в спальню и посадил на кровать.

– Костенька, ну пусти же меня. Ты никак не можешь привыкнуть, что я могу ходить сама!

– Снимай шубу и приляг, я схожу за багажом.

– Как скажешь. Но я не устала.

Со странной полуулыбкой она разглядывала комнату, кроватку сынишки, детские вещи. За пять месяцев, проведенных в больнице, она отвыкла от домашнего уюта. Сейчас ей все здесь казалось чужим, точно ее здесь никогда и не было.

С двумя огромными чемоданами вернулся Обнаров. Он захлопнул входную дверь, сбросил обувь, куртку и пошел к жене. Все также, не сняв шубы, она сидела на кровати и отрешенно смотрела в пол. Он присел перед нею на корточки.

– Ты чего?

Медленно она перевела взгляд с пола на мужа.

– Я совсем не вижу своих вещей. Здесь ничего не напоминает обо мне, как меня и нет.

– А вот здесь? – Обнаров указал на свое сердце. – А вещи… Сейчас будут тебе вещи. Я же здесь не трогал ничего.