Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

Команда двухмачтового судна косо смотрела на Фелипе де Фанью. Странным им казался старик в богатых одеждах, не выпускающий из рук фолианта, не говорящий ни с кем, а только смотрящий на горизонт. Фелипе велел Хосе вести корабль на запад: в океан, который не пересёк пока ни один человек. Возражений и вопросов не последовало.

Корабль вышел из столичного порта, прошёл вдоль южного побережья, обогнул западный край Ульмиса — и устремился в воды, которые многие считали бесконечными. Дальше, словно волны, покатились дни. За ними — недели. Не зная цели похода, матросня роптала всё больше — покуда судно углублялось в неизведанный Западный океан. Однако капитан продолжал верить словам Фелипе о том, что заветная цель приближается.

Сам учёный верил в это твёрдо, хотя не знал, какова именно цель. Он просто следовал скупым руководствам из книги. Примечал знаки, о которых узнал из неё. Таковых знаков с каждым днём делалось больше.

С каждым же днём портилась погода. Чем дальше от берегов Ульмиса — тем злее были ветра, выше волны, мрачнее небо. Однако удивительно: капитан Хосе при том становился всё более и более спокойным. Тревогу команды он видел. Очевидна она была и Фелипе, но одно грубое слово капитана пресекало всякую смуту.

Одним утром, едва отличимым от вечера, Фелипе увидел висельника на рее — тот позволил себе высказаться о гибельности путешествия и безумии капитана.

Учёный не беспокоился о ситуации на борту — пусть накалялась она уже не день ото дня, а час от часа. Он старательно выводил в судовом журнале Хосе знаки из своей книги — точно так же, как царапал их кинжалом на досках корабля с первого дня плавания.

Всё шло как должно. В полном соответствии с руководством.

Хосе вскоре откровенно обезумел. Он не отрывал глаз от запада и быстро шептал о том, что видит впереди. И хотя впереди не было ничего, кроме волн и сизых туч, некоторые матросы тоже будто начали замечать нечто. Фелипе не слушал бред моряков, опасаясь за собственный рассудок.

А потом налетел настоящий шторм, и что случилось дальше — учёный не помнил.

Теперь был только солнечный остров, тихий и безлюдный. И была тропа, ведущая наверх: скоро она превратился в подобие мостовой, а затем — в выложенные из больших камней ступени. Подниматься было удивительно легко.

В конце концов Фелипе обнаружил высокую башню, похожую на маяк. Покосившуюся, сложенную из старых, обветренных камней. Вокруг не было ни души, не звучало ни звука — кроме криков птиц и отдалённого прибоя. Лишь светило яркое солнце.

Рассохшаяся деревянная дверь оказалась не заперта. Фелипе де Фанья без тени страха отворил её: изнутри тянуло приятной прохладой. За дверью оказалось довольно темно. Солнечный свет падал из небольших окон, пробивался сквозь щели кладки.

А когда глаза привыкли к полумраку, Фелипе едва устоял на ногах от изумления.

Потолок округлого помещения было не разглядеть: он терялся в темноте, рассекаемой полосами света из окон, похожих на бойницы. Вдоль стен тянулись туда, в непроглядный мрак, деревянные стеллажи: неведомо, как они держались, выглядя насквозь прогнившими.

Бесчисленные ряды книг, поднимающиеся от самого пола на высоту, может, восьми человеческих ростов — а дальше Фелипе просто не мог разглядеть. Переплёты — совершенно одинаковые: их корешки выстроились, словно воины древней армии.

Все до одного — точно такие же, как том в руках балеарского учёного. У Фелипе перехватило дух.

Нечто подобное иногда являлось ему во сне, но теперь происходило наяву. Ещё не разобравшись, куда пришёл, Фелипе понимал: это и есть та самая заветная цель. Все десятилетия, ещё с первой встречи с учителем в саду, через каждую книгу и каждую лекцию, Фелипе де Фанья шёл к этой башне. Сам не зная, зачем.

— Ты прочёл книгу?.. — послышался вдруг голос.

Очень слабый, хорошо различимый только в такой тишине, какая стояла здесь.

Фелипе оторвался от уставленных книгами полок, казавшихся ему бесконечными.

В центре помещения располагался стол, заваленный письменными принадлежностями. За ним, сильно сгорбившись, сидел человек в рясе — одеяние напоминало монашеское. Сидел спиной ко входу, так что Фелипе видел лишь седые волосы. Настолько длинные, что они почти касались пола.

— Прочёл, но не полностью. Вы написали её?

— Я написал их все.

Безумие! На такую работу ушёл бы не один срок, отпущенный человеку.

Фелипе потянулся к полке, провёл пальцами по шершавым кожаным корешкам. Смешно! Он всерьёз чаял найти великое тайное знание лишь в одном-единственном манускрипте. Теперь учёный понял: самое волнующее знание, до которого ему стоило всей жизни лишь дотянуться — капля в бесконечном океане. В пучине неведомого, наводящей ужас своей необъятностью. Фелипе испытывал страх и благоговение.

Сколько здесь книг? Уж точно не сотни: тысячи. Или десятки тысяч? Или?..

— О чём они?

— О жизни. О чём же ещё пишут книги?..

Старец обернулся, оторвавшись от письма. У него было узкое, вытянутое лицо: довольно бледное и, кажется, благородное. Учёный снова поразился — и вовсе не аристократическим чертам незнакомца. Глаза старца были закрыты широкой повязкой: из такой же ткани, что и ряса.

— Вы… — Фелипе де Фанья выдавливал слова с трудом: не от страха или смущения, а потому, что хотелось спросить обо всём сразу. — Вы слепы?

— К чему нужны глаза, если ходишь не видением, но знанием? Глупый вопрос… А ты не глупец, иначе не попал бы сюда. Задавай умные вопросы, Фелипе де Фанья, сын графа Диего: я даром времени не трачу.

Фелипе не слишком удивился, что ему не пришлось представляться. Но настал верный момент, чтобы узнать имя слепого старца. Тот ответил уклончиво.

— У меня было много имён… Каждый раз человеки называли меня по-новому. Избери имя, которое предпочитаешь.

— Но какое предпочитаете вы?

На лице старика не шевелилось ничего, кроме губ. Фелипе казалось, будто слепец через повязку глядит точно ему в глаза — и пронзительнее, нежели любой зрячий.

— Раз ставишь вопрос так, то можешь называть меня Ишмуром. Это древнее, хорошее имя… Оно мне подходит. Ты, Фелипе, ничего не понял из книги — кроме того, как попасть сюда?

Хитрить было бессмысленно.

— Нет. Я даже не понял, что это за место.

— Особенное.

Как раз это было очевидно.

— Вы здесь один?

— Как видишь. Океан безумно велик, в нём найдётся уединённое место для каждого… Следуй сквозь бурю — и во чреве её увидишь чистое небо. Это знают даже моряки.

Кто сидел перед Фелипе? Простак сказал бы: Творец Небесный. Или Нечистый. Однако Фелипе де Фанья превосходно понимал, что Ишмур являлся кем-то совершенно другим. Кем-то или Чем-то, несущим великую миссию. Тайное знание, ха… Быть может, не знание учёный искал все эти годы? Возможно, он искал этой встречи?

— Эти книги… — снова заговорил Фелипе. — Вы сказали: они о жизни. Но что это значит? Ваши труды о том, что было когда-то? Или о том, что будет?

Безумная догадка, пришедшая в голову только теперь. К сожалению — а может, и к добру, она была немедленно развеяна.

— Нет и нет. Эти тома обо всём, что может случиться. Каждому времени, каждому случаю — свой том. Ты чаял узнать от меня тайны бытия человеков? Раскрыть грядущее? Разочарую: нет… Род человечий сам и только сам пишет собственную историю. Он действует по своему разумению, в том нет воли свыше. Свыше лишь подскажут да вдохновят. Или, бывает, запутают.

Ишмур был прав. Фелипе де Фанья всегда придерживался схожей мысли: что бы ни говорили в Церкви, любое деяние на земле совершается людьми. Доброе или злое. Двигающее человечество вперёд или отбрасывающее назад. Ни одну войну не начали боги. Ни одного договора они тоже не заключили. Не возвели городов, не возделали почву, не написали книг…

…хотя вот тут торопиться с выводами не стоило. Был ли Ишмур богом — вопрос. Но человеком он уж точно не являлся.

— Каждый жаждет такого вдохновения. — заключил учёный.