Мое сердце - Смолл Бертрис

— Вы уже проснулись, миледи? Вы говорили, что хотите проводить капитана О'Флахерти, а сейчас уже почти семь часов. — Она подала своей госпоже стеганый зеленый халат.

Велвет спустила ноги с постели и надела комнатные туфли. Встав, она накинула халат.

— Когда уехала его милость?

— Почти полчаса назад. Здесь до Брайтуотора всего несколько минут езды, но джентльмены не любят опаздывать на дуэли. Это считается оскорблением.

Велвет заставила себя улыбнуться.

— Я не знала, что ты так хорошо знакома с правилами дуэлей, Пэнси.

— О, вы удивитесь, мадам, узнав, чего я только не наслушалась при дворе от других слуг. Поговорить они любят.

Велвет рассмеялась. Пэнси всегда удавалось привести ее в хорошее расположение духа.

— Капитан О'Флахерти уже завтракал?

— Нет, миледи.

— Тогда попроси его прийти в гостиную и проследи, чтобы быстро подали еду. Он говорил, что должен выехать в половине восьмого.

— Слушаюсь, миледи, — ответила Пэнси и поспешила из комнаты.

Через несколько минут появились и Мурроу, и завтрак. Мурроу уже был одет по-дорожному. Он недавно отпраздновал свое тридцатидвухлетие, у него была прекрасная фигура, он очень походил на свою мать темными волосами и голубыми глазами и только квадратную челюсть унаследовал от своего отца Дома О'Флахерти.

Улыбнувшись, Мурроу поцеловал свою младшую сестру, пожелал ей доброго утра и сел за стол.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что ты стала замужней женщиной, — сказал он с веселой снисходительностью. — Не могу дождаться, чтобы посмотреть на лицо матери, когда скажу ей об этом, не говоря уж об Адаме.

— Не говори им, — попросила Велвет. — Я хочу сделать им сюрприз, встретив их с внуком. Ты можешь представить, как будет выглядеть папа, если я встречу его в доках с младенцем на руках?

Мурроу аж застонал от восторга, вообразив себе эту картину. Адам де Мариско до безумия любил дочь, своего единственного ребенка. Его ни капельки не волновало, что Алекс Гордон не интересовался Велвет со дня их обручения, ибо Адам предпочитал сам быть главным мужчиной в жизни дочери, ревнуя дочь даже к ее единоутробным братьям, которые также очень любили Велвет. Виллоу с детства была настоящей чопорной английской мисс, всегда опекавшей их, а Дейдра — застенчивой и неуверенной в себе маленькой мышкой. Чертенком в семье была Велвет.

Мурроу вытер глаза, насмеявшись до слез.

— Мне хотелось бы доставить тебе это удовольствие, крошка, но мать, которая все эти месяцы была фактически заперта в этом раскаленном городе, будет рада выйти в море и может ввязаться еще в какие-нибудь приключения. Но я предложу ей достаточно вескую причину для скорейшего возвращения домой — твое замужество. Держу пари, когда мать узнает, что ты уже мужняя жена и даже, может быть, с ребенком, она захочет, чтобы у кораблей выросли крылья. Ты ей очень дорога, Велвет.

— И она мне, Мурроу. Да, лучше сказать им. Тогда у папы будет время, чтобы утихомирить свой горячий нрав. Теперь вы вернетесь в Англию в лучшем случае следующей зимой, братец. И тут же пошлите к нам нарочного, дав ему лучших лошадей, хорошо? Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, узнав, что мама и папа наконец-то благополучно вернулись домой.

— Хорошо, дорогая, — ответил он и, перегнувшись через стол, погладил ей руку.

— Как там Джоан и дети? — спросила она, накладывая ему солидную порцию яиц, сваренных в марсале и сливках и положенных на толстый ломоть розовой ветчины. — Вчера я закрутилась и сразу не спросила тебя о них. — Она налила в высокую кружку крепкого темного эля и подала ему.

— У них все прекрасно, но Генри очень недоволен, что я на этот раз не взял его с собой. Джоан, наоборот, очень была этому рада. Мы обещали парню, что он пойдет в море этой весной с дядями О'Малли. Это его несколько утешило. Могу ручаться, что Испанская Индия не покажется ему самым скучным местом на свете, хотя, должен признать, в разговорах с Джоан я сделал ее несколько более безопасной, чем это есть на самом деле. Ну да О'Малли не допустят, чтобы с ним что-нибудь случилось, а если парень хочет сделать море своим домом, ему много чему еще надо научиться. Он, к сожалению, не такой любитель книжной грамоты, как наш братец Эван.

Велвет кивнула и с аппетитом принялась за еду. Несколько минут они ели в молчании — в семье О'Малли любили хорошо поесть. Вдруг дверь распахнулась настежь, и в комнату ввалился Патрик, белый как полотно и с искаженным лицом.

Велвет взглянула на лорда Бурка и, схватившись руками за горло, выдавила только одно слово:

— Алекс?

— Глупейшая случайность! — взорвался лорд Бурк. — О Господи! Это было ужасно.

Комната поплыла у нее перед глазами, но нечеловеческим усилием воли Велвет не позволила себе упасть в обморок. Голос ее, когда она вновь обрела его, дрожал от страха:

— Что случилось, Патрик? Во имя Господа, скажи нам! — Мы приехали в Брайтуотор почти одновременно с лордом де Боултом. Эссекс уже был там с королевским доктором. Королева велела ему, сказал доктор, этим утром ехать с Робертом Деверексом. Господи! Есть ли что-нибудь на свете, о чем она не знает?

Велвет не сводила с него испуганных глаз.

— Что случилось, Патрик? — повторил Мурроу настойчиво. — Давай же, рассказывай.

— Оба, и Алекс, и лорд де Боулт, согласились с предложением Эссекса, чтобы на кончики мечей надеть восковые шарики. Дуэль началась, и оба они бились хорошо, но скоро лорд де Боулт начал уставать. Вдруг восковой шарик соскочил с конца его меча, а он споткнулся. Алекс просто не успел увернуться. Это была случайность, но лезвие проткнуло его. О Господи! Я никогда не видел так много крови! Эссекс закричал: «Господи, приятель, да вы же убили его!» Пока они выносили его с поля, я поскакал сюда, чтобы сообщить тебе, Велвет. Я не мог позволить, чтобы его привезли домой просто так… не предупредив тебя заранее. — Он заплакал. — О Господи, малышка моя, мне так жаль!

Велвет сидела в кресле очень прямо, с ничего не выражавшим бледным лицом. Братья молчали, и единственным звуком, который она слышала в тишине комнаты, было медленное успокаивающее тиканье каминных часов. И вдруг она разрыдалась. Слезы текли по ее лицу быстрым потоком. Через несколько секунд глаза у нее заболели от неутолимой печали.

— Мама! — жалобно всхлипывала она. — Я хочу к маме! На какое-то мгновение Мурроу был потрясен. Неужели Велвет до сих пор осталась ребенком? Потом до него дошло. Она не ребенок, а взрослая женщина. Алекс мертв, и она с этим смирилась. Теперь она звала кого-нибудь, кого любила так же глубоко, кто мог бы утешить ее в непереносимом горе. Он подошел к ней, и она плакала, уткнувшись ему в плечо, пока он нежно нашептывал ей что-то на ухо, пытаясь успокоить.

Через несколько минут слезы иссякли, и, взглянув на него, она произнесла ломающимся голосом:

— Возьми меня с собой, Мурроу. Пожалуйста, возьми меня с собой!

— Велвет! — Патрик Бурк наконец-то пришел в себя. — У тебя нет никакого уважения к памяти Алекса? Ты должна похоронить своего мужа, Велвет. Ты не можешь покинуть его просто так!

Она обернулась, чтобы взглянуть на него, и в ее зеленых глазах он увидел безысходную тоску.

— Почему я не могу покинуть его, Патрик? — горько спросила она. — Он же покинул меня! Я умоляла его не ввязываться в эту бессмысленную дуэль с лордом де Боултом, но нет, честь превыше всего, чего я, по-видимому, не способна понять, будучи женщиной. — Ее голос дрожал от боли и скорби. — Но одно-то я прекрасно понимаю, Патрик. Я стала вдовой через три месяца после свадьбы. И из-за чего? Из-за того, что двое взрослых мужчин не смогли признаться ни самим себе, ни друг другу, что эта мерзкая шлюха лжет? — Она опять расплакалась.

— Ты должна похоронить его, Велвет, — беспомощно повторил Патрик. — Похоронить его? — Голос ее вдруг стал хриплым от ужаса. — Я не могу хоронить его, Патрик! Опустить его в темную, сырую могилу? Господи, нет! И, кроме того, он не захотел бы, чтобы его хоронили здесь, в Англии. Пусть его люди забирают тело домой, в Дан-Брок. Он — последний граф Брок-Кэрнский. У него нет прямых наследников, и в этом виновата я! — Она с отчаянием взглянула на Мурроу и опять взмолилась: