Кронштадт - Войскунский Евгений Львович

— Подъем!

— Подъем!

— Подъем!

Пошли перекатываться голоса командиров. Слева от Бычкова поднялся ротный, его по кирпично-красному, всеми морозами пожженному лицу можно было издали узнать. И по голосу, конечно, — хриплому и зычному:

— Пер-рвая рота! Приготовиться к бою! Цепью — за мной!

Ротный скорым шагом, не оглядываясь, пошел к берегу. Бычков поднял свое отделение — трудно вставали парни, всего-то полчаса было дано на отдых, — пошли, выставив из-под мокрых халатов черные стволы ППД. Длинными неровными цепями шли роты морских пехотинцев. Шла сводная рота лавенсарцев. Полк лыжников пока остался на льду, ему назначался второй бросок.

Метров двести с небольшим оставалось до северной оконечности острова, когда противник заметил сквозь редеющий туман движение на льду. На пределе дальности финны открыли ружейно-пулеметный огонь. Тут и там на берегу замигало пламя.

— Вперед! — хрипло выкрикнул ротный. — Бе-егом!

Пригнувшись, бежал Бычков к острову Большой Тютерс, чавкала под сапогами вода, пот лил из-под шапки, и плотнее становился огонь, пули цвикали, только бы добежать до острова, о котором в предыдущей своей жизни Бычков слыхом не слыхивал, а теперь вот все сошлось для него на этом камне, торчащем среди льдов под низким серым небом.

— Вперед, вперед! — кричал Бычков своим парням, тяжко крошившим лед сапогами. Кто-то упал, кто-то застонал.

Нет, с ходу не выскочить на берег. Теперь били с острова минометы, темные кусты разрывов вымахивали вдоль всего фронта атакующих. Залегли. Хватая ртом сырой и дымный воздух, Бычков крикнул Антипову, упавшему справа:

— Передать по цепи! Убитые? Раненые?

Убит в его отделении был один — Орлов. И ранен один — Довгонос, ранен в живот, ползти не может. Бычков крикнул, чтоб Лапшин, тянувший волокушу, вывез Довгоноса из зоны огня. А Орлов, значит, убит. Ах ты ж, японский бог… Такой хороший был дядька, самый старший в отделении, женатый… Как раз перед выходом с Шепелева маяка он ему, Бычкову, свою историю рассказывал — как добивался любви от Валентины, ихней нормировщицы на МТС. Жалко Орлова…

Метров сто двадцать оставалось до берега, цепи короткими перебежками сокращали это расстояние. Падали под трассирующими струями пулеметов. Снова бежали, пригнувшись. Бычков со своими парнями первый достиг скал, рассыпанных перед островом. Теперь из-за укрытий они открыли ответный огонь. По вспышкам на берегу, по каскам, какие можно было разглядеть. Берег был пологий, со скалами тут и там, с густой полосой кустарника, из-за этих-то кустов и били финны. Бычков указал своим ребятам главную на данном отрезке цель — пулемет, замаскированный в кустах, и на нем они сосредоточили огонь. Перебежками стали приближаться к пляжу. Скорей бы, соображал Бычков, выйти на расстояние гранатного броска…

Он полоснул длинной очередью по кустарнику. Сразу отшатнулся за камень от брызнувших ответных пуль. Потом выглянул — и увидел, как закачались кусты, а поверх них, то исчезая, то появляясь, пошли влево согнутые спины и каски. Ага, не выдержали! Теперь — вперед! Пока финны с пулеметом не успели сменить позицию. Крикнув своим ребятам, Бычков устремился на пляж, тут снегу, черт, по колено… С разбегу врезался в тугой кустарник, спрыгнул в финский окоп. Выдернул кольцо, метнул гранату вслед уходящему пулеметному расчету.

И уже в пробитую Бычковым и его парнями брешь хлынула на берег первая рота, и зычный голос ротного требовал забирать влево, влево — к гряде черных скал…

Батальон морпехоты и рота лавенсарцев заняли мысок и прилегающий к нему берег заливца, но продвинуться в глубь острова не смогли. Слева, из-за гряды скал, били минометы, судя по вспышкам, не меньше четырех. Из глубины острова ахали пушки. Десантники залегли за камнями, окопались в снегу. Брали свое недосып (вторые сутки шли без сна) и усталость. Хватило сил отбросить финнов, попытавшихся было сбить десант с берега. Но продвигаться под огнем сил не было. Если бы получить поддержку на левом фланге…

Но и полк лыжников там, на льду, был сильно измотан. В 9 часов полк поднялся в атаку и пошел к острову, но был остановлен плотным минометным и артогнем. Лыжники залегли. Не реагировали на приказы продвигаться. Засыпали под огнем.

А с Гогланда к финнам, укрываясь дымзавесой, стали прибывать на Большой Тютерс подкрепления. Все более выявлялось, что операция складывается неудачно. Поднять полк в повторную атаку не удавалось. На берегу батальон и лавенсарская рота несли потери, боезапас подходил к концу. Тут еще небеса разверзлись, полил сильный дождь. В 12.30 командир оперативной группы приказал отходить с острова на лед.

Неимоверно тяжек был отход. Шли, шатаясь от мертвой усталости, промокшие насквозь, под проливным дождем. Многие падали в воду, засыпали. Их поднимали, заставляли идти. Тащили волокуши с ранеными. К ночи дождь перестал, и начал прихватывать мороз. Колонна растянулась на многие версты.

Утром следующего дня подразделения стали прибывать на Лавенсари.

Было ясно: пешим путем, без артиллерии (и желательно танков) Большой Тютерс не взять. На Лавенсари срочно перебросили с Ораниенбаумского плацдарма выделенные Ленфронтом автомашины, тягачи с орудиями и несколько танков. Лед — чем дальше на запад — становился все хуже. Докладывала разведка: толщина льда 65–70 сантиметров, лед игольчатый, пропитан водой, покрыт талым снегом на 30–40 сантиметров, встречаются выбоины и трещины. Машины до трех тонн пройти смогут, но тягачи с пушками и танки…

Пошли на риск. Вечером 13 апреля моторизованная колонна с морпехотой в кузовах машин, с танками и тягачами сползла на лед и направилась к Большому Тютерсу. Трещины и полыньи, широко залитые водой, очень замедляли движение. Каждая остановка головной машины — и вслед за ней всей колонны — грозила проломами. За четыре с половиной часа колонна отошла от Лавенсари всего на десять километров. С каждым часом трасса обнаруживала все большую непроходимость. В 2 часа ночи командование приняло решение повернуть колонну обратно.

Так и не удалось отбить у противника ни Большой Тютерс, ни Гогланд. 18 апреля военный совет флота отменил эту задачу.

Тем более важное значение в новой кампании приобретали острова Лавенсари и Сескар. Уж их-то укрепили как следует. Проволока в три кола опутала песчаные пляжи. Хорошо замаскированные в лесу батареи нацелились на море и небо. Летом на Лавенсари построили временный аэродром. Это было не просто на лесистом и скалистом, покрытом валунами островке. Днем и ночью, в три смены, валили деревья и корчевали пни. Под валуны подкапывались, рыли ямы, и древние, занесенные сюда доисторическими ледниками каменные глыбы скатывались в эти ямы, как в могилы. В середине острова возникла ровная площадка, ее выложили плитами, вырезанными из твердого лесного грунта.

Лавенсари стал важнейшим форпостом флота, маневренной базой для подводных лодок. Отсюда они начинали форсировать минные заграждения и пробиваться в открытое море — на морские коммуникации противника.

Капитан-лейтенант Федор Толоконников привел свою «щуку» в Кронштадт под утро. Ночь была белая, светлая, и немцы с Южного берега видели движение по Морскому каналу, дважды открывали огонь. Сопровождавшие «щуку» из Ленинграда катера закрывали ее клубами дыма. Кронштадтские батареи, поднаторевшие в контрбатарейной борьбе, быстро заставили немцев замолчать.

В восемь ноль-ноль Федор Толоконников был уже в штабе Главной базы. Уточнив все детали предстоящего похода, он спросил у оперативного дежурного, в Кронштадте ли сейчас тральщик «Гюйс».

— «Гюйс»? — Оперативный усмехнулся. — Так это и есть БТЩ-227, который проведет вас на Лавенсари. Само собой, он здесь.

— Ага, — сказал Федор Толоконников. — Где он стоит?

Стоял «Гюйс» в Средней гавани, отделенной от причалов подплава лишь бассейном Итальянского пруда. То есть почти рядом. И Федор Толоконников, взглянув на часы, скорым шагом пошел на Усть-Рогатку. Дел сегодня было сверх головы — приемка торпед, погрузка продовольствия, зарядка аккумуляторной батареи, со всеми этими делами прекрасно управятся помощник, минер и механик, а комиссар присмотрит опытным глазом. Ему, командиру, надо было со штурманом поработать — проложить на карте рекомендованный разведотделом курс через минные заграждения. Штурман на лодке новый, не внушающий доверия. Беспокоил Федора Толоконникова штурман…