Открытка - Лия Флеминг

– Говорят, всех новеньких отправляют отсюда в другие лагеря. Там они работают на фермах, строят дороги, разбирают завалы. Но чтобы попасть туда, надо быть молодой и сильной. А тут они вытянут тебе все жилы, а потом отправят в крематорий, – сказала Мадлен, невысокая кареглазая женщина с коротким ежиком темных волос. Она протянула руку Калли и добавила: – Тебе лучше с самого начала знать, что тебя ждет. Здесь – кромешный ад! Сама видишь, тут нас тысячи и тысячи. Настоящая душегубка! А еще у них есть одно славное местечко под названием «Молодежный лагерь». Туда отправляют всех заболевших. Но мы еще пока не видели ни одной женщины, вернувшейся оттуда.

Калли слушала Мадлен с замиранием.

– Да, вот еще что! – прошептала та. – Берегись надзирательниц. Особенно вон той, с толстыми косами и хлыстом в руке. Она поначалу будет строить тебе улыбочки, станет помогать, даже кинет лишний кусок хлеба, но не просто так! За все приходится платить! Она таскает своих фавориток в одно укромное местечко, где те обязаны удовлетворять все ее похотливые желания. А когда очередная пассия ей надоедает, то она находит способ, как от нее избавиться. Так что будь внимательна и не светись! Другие же могут натравить на тебя собак за один случайный взгляд, ненароком брошенный на них, и те загрызут тебя живьем. Ни за что! Так, потехи ради… Не хочу тебя пугать понапрасну, но лучше знать правду с самого начала. Мы ведь для них – не люди, а животные. Или еще хуже, просто безликие номера. Но в душе-то мы знаем, что мы остались людьми, и имена у нас есть человеческие, и наше прошлое никто у нас не отнимет.

– Перестань ее стращать! – улыбнулась Селина. – Держи в чистоте руки, смотри за тем, что тебе дают поесть, и чаще поворачивайся ко всем спиной, тогда и спина целее будет, да и сама тоже. Держись за нас, Лотта. Русские придут не сегодня завтра. Охранники очень боятся русских, что не мешает им обращаться с русскими женщинами хуже всего. Особенно после разгрома под Сталинградом. Как видишь, кое-какие новости просачиваются даже сюда, в это Богом забытое место. Когда начнут гонять на работы, узнаешь много чего.

Несмотря на рассказы подруг по несчастью, Калли очень быстро поняла, что невозможно подготовиться ни морально, ни физически ко всем тем ужасам, которые отныне ей доводилось лицезреть каждый день. Тела повешенных, еще долго болтающиеся на ветру после совершения над несчастными публичной казни. Вереницы заиндевевших от холода девушек и детей, которых на рассвете строем отправляли в газовые камеры. И все они стояли в оцеплении, боясь пошевелиться. Малейшее движение, и зоркий глаз охранника выдергивал очередную жертву из строя, избивал палками, а стоило рухнуть на землю, и тело отдавали на растерзание собакам.

– Стой спокойно. Не смотри! Не показывай, что тебе страшно или тебя переполняет негодование. Смирись! Ты должна выглядеть сломленной и униженной, наступи на горло собственной гордости. Здесь ее у тебя не может быть. Не давай этим нелюдям повода унижать и издеваться над тобой еще больше. И держись нас, – поучала ее Селина. – Вместе мы выживем, поодиночке – никогда! Смотри вверх, поверх колючей проволоки, смотри на деревья, на птиц, летающих в небе. Когда-нибудь и мы взлетим и выпорхнем отсюда, подобно птицам.

Калли слушала наставления Селины, исполненные здравого смысла и житейского опыта, и постепенно ее тело привыкло к холодной и выношенной одежде, а ухо уже не воспринимало ни криков жертв, ни проклятий палачей. Единственное, к чему она так и не смогла привыкнуть, это к ужасающей вони из отхожего места. Она понимала, что рано или поздно она сломается и заболеет. Но ночами у нее еще пока хватало сил отбиваться от непрошеных визитеров, которые подходили к ее логову затем, чтобы схватить миску или отобрать припрятанную корку хлеба. И всегда забивалась в тень, когда на охоту в поисках новой жертвы выходила надзирательница-лесбиянка. Все четверо они вжимались в угол на самом верхнем этаже нар, пытаясь хоть немного согреться теплом друг друга. Зима выдалась на редкость суровой, а в декабре 1944 года на лагерь обрушились такие снегопады, что бараки утопали в снегу почти до самых крыш. Снег хоть на время спрятал от глаз все ужасы и непотребства лагерного бытия. После многочасовых стояний на морозе многие замертво валились на снег. А ведь главное было не просто стоять, а стоять неподвижно, не шелохнувшись в сторону. К счастью для Калли, ее вместе с другими француженками стали гонять на работы за пределами барака, а иногда и за пределы лагеря. Там и кормили чуть получше, и условия для ночлега были чуть более сносными. Они занимались тем, что выкапывали из-под снега замерзшие овощи. Потом их перебросили в другой лагерь. Там они собирали с полей большие валуны и камни для строительства дорог. От постоянного холода Калли уже давно перестала чувствовать и руки, и ноги. Да и тело едва ли могло согреться под тем тряпьем, которое им выдали в качестве верхней одежды. Но, к счастью, у нее на ногах были башмаки. Каждую ночь она привязывала башмаки к своему телу, чтобы их не украли.

– Нам надо бежать! – не уставала повторять Мадлен. В ее голове всегда роились планы, и на перспективу – обретение вожделенной свободы, и на ближайшее будущее – как обобрать кого-нибудь из соседок по бараку.

– Куда бежать зимой? – резонно возражала Селина и заходилась в приступе отчаянного кашля. День ото дня ее кашель становился все более и более удушающим: сказывалась работа на холоде в открытом поле. Женщина с трудом таскала ноги, никак не поспевая за остальными. Подруги как могли прятали ее от строгих глаз надзирательниц. Но днем надо было работать, ворочать огромные валуны и катить их по неровному мерзлому полю. Иногда по двенадцать человек катили один валун, обливаясь потом, чувствуя, как отнимаются от тяжести руки, но нельзя было останавливаться ни на минуту. Все время надо было быть в движении. Одна женщина упала без чувств на мерзлую землю, и тут же подскочил охранник и стал избивать ее своей дубинкой. Несчастная корчилась на земле, пытаясь защититься от сыплющихся на нее ударов.

– Работать! – рявкнул он, обращаясь к остальным, а сам оттащил женщину к краю поля и пристрелил ее там.

– Молчи! – тихо сказала Селина, увидев, как Калли переменилась в лице. – Его час придет!

– Откуда ты знаешь? – прошептала в ответ Калли.

– Сердцем чую! Время работает на нас. Скоро мы будем спасены. Не думай о том, что творится вокруг, иначе эти мерзости уничтожат тебя и физически, и морально.

Они вернулись в лагерь, голодные, полуживые от холода и изнурительного труда. Тело застреленной узницы так и осталось валяться в поле, вмерзая в землю. Впрочем, постепенно Калли привыкла и к смертям: она даже не смотрела в ту сторону, где лежала очередная жертва. Вот только сердце болело все сильнее и сильнее, и каждая новая порция жестокостей ложилась на него тяжелой отметиной. В этом аду не было снисхождения ни к кому, здесь не знали милости или сострадания. Каждая заключенная была всего лишь ломовой лошадью, которую тут же отправляли на скотобойню, стоило ей только оступиться или упасть. А потому выбор у каждой из них был невелик: работай или умри. И умирали. С каждым днем обитательниц барака становилось все меньше и меньше. Наверное, Калли согревала ярость, бушевавшая внутри ее. Она пробирала до самых костей и странным образом согревала тело. «Я выживу, я должна выжить, – повторяла она себе каждое утро. – Я обязана выжить, хотя бы для того, чтобы рассказать всем-всем-всем о том, как это было. Другие ведь уже не скажут. А для того, чтобы выжить, нужно тепло, еда и немного везения, чтобы не попасть в газовую камеру».