Клара и тень - Хосе Сомоса

— Кстати, — сказала Рита, — чем вызваны изменения в списке охранников в последний момент, Лотар?

— Это моих рук дело, Рита, — ответил Босх. — Мы привезем новых охранников из нью-йоркского отделения. Они прибудут завтра.

Альфред и Рита нерешительно переглядывались.

— Дополнительная мера предосторожности, — отрезал Босх. Он старался держаться естественно, потому что не хотел, чтобы они заподозрили, будто он что-то от них скрывает. Ни ван Хоор, ни Рита ничего не знали ни о существовании Художника, ни о планах, которые вместе готовили Босх и Эйприл.

— Это будет самая охраняемая выставка в истории искусства, — усмехнулась Рита. — Не думаю, что нам следует так волноваться.

В этот миг в дверях показалась носатая голова Курта Соренсена. С ним был Герт Уорфелл.

— Лотар, у тебя найдется минутка?

«Конечно, добро пожаловать», — подумал Босх. Альфред и Рита собрали вещички, и их с головокружительной быстротой сменили вновь прибывшие. Последовал тошнотворный спор о безопасности разных знаменитостей, которые собирались посетить «Туннель». Никто из троих не решался упомянуть о наиболее мучившей Босха проблеме. Наконец Соренсен сказал:

— Нападет? Не нападет?

Уорфелл и Босх переглянулись, оценивая степень обеспокоенности друг друга. Босх отметил, что Уорфелл выглядит гораздо более спокойным и уверенным, чем он сам.

— Не нападет, — сказал Уорфелл. — На какое-то время он заляжет на дно. «Рип ван Винкль» держит его за яйца.

«Это он нас держит, — подумал Босх, недоверчиво глядя на него. — А помогает ему, возможно, один из вас двоих».

Прочтя первые отчеты «Рип ван Винкля», Босх утратил ту малую долю надежды, которую еще питал по отношению к этой системе. В отчетах подавались «результаты» трех видов: психологический портрет Художника, оперативные действия и то, что на таинственном жаргоне «Рип ван Винкля» называлось «зачистка», то есть отсекание неправильных версий. Психологический портрет создали, работая по отдельности, более двадцати экспертов. Их мнения совпадали только в одном: Художник следовал классическим принципам поведения психопата; речь шла о хладнокровном, умном человеке, отказывающемся подчиниться власти; записи, которые он заставляет читать своих жертв, наводят на мысль о том, что это неудавшийся художник. С этого момента мнения расходились: его настоящий пол или половая ориентация были неясны; одни говорили об одном человеке, другие о нескольких. Оперативные действия были еще более двусмысленными. Между пограничными властями стран-членов достичь удовлетворительных слаженных действий пока не удалось. Проверялись все обнаруженные полицией за последние недели случаи использования фальшивых документов, но некоторые страны особого рвения в предоставлении информации не проявляли. Описания Бренды и «нелегалки» передали пограничным службам, но арестовать кого-то только на основании сходства с фотороботом было невозможно. Проверялись все производители керубластина. Во всех европейских банках отслеживались движения больших денежных сумм между счетами, так как предполагалось, что Художник хорошо обеспечен. Допрашивали дистрибьюторов и производителей кассет.

И наконец, «зачистка». Она производила самое угнетающее впечатление. Некоторые допросы моделей, имеющих опыт работы с керубластином, были проведены особым образом. Босх не знал, что происходило во время этих «особых» допросов, но допрашиваемые навсегда исчезали. Ключевой Человек предупредил: будут жертвы, «невинные, но необходимые». «Рип ван Винкль» продвигался вслепую, как безумный левиафан, но старался замести следы, которые оставлял за собой: «особые» допросы никоим образом не могли стать достоянием общественности.

Босх понимал, что это бег против времени, и победитель в нем может быть только один. Выиграет либо искусство, либо Художник. Европа делала в этой ситуации то, что всегда делается в таких случаях: защищала достояние человечества, наследие, которое человечество передавало самому себе из поколения в поколение. По сравнению с этим наследием само человечество утрачивало значимость. Важность одной священной для культуры картины с лихвой превышает значимость горстки смертных посредственностей, хоть их и большинство. Это Босх знал еще со времен своей принадлежности к «Прово»:[7] священное, даже если оно в меньшинстве, всегда имеет численное преимущество над большинством, потому что его признают все.

Или почти все. Наверное, люди, допрошенные «Рип ван Винклем», думали иначе, промелькнуло у Босха в голове.

Но никто их не послушал.

— Кстати, — заметил Соренсен, — завтра совещание с «Рипом». В Гааге. Вы в курсе?

Босх и Уорфелл были в курсе. О встрече сообщалось в последнем отчете. По-видимому, у них появились новые «результаты», и они хотели обсудить их лично. Соренсен и Уорфелл склонялись к мысли, что Художник уже схвачен. Босх был не столь оптимистичен.

После полудня, уже почти перед обедом, в его кабинет заглянула Никки. Ее рука была высоко поднята, а пальцы сложены буквой «V». Босх чуть не подпрыгнул в кресле, но потом оказалось, что то, что он принял за знак победы, означает «два». «Ладно, это тоже победа, — с энтузиазмом подумал он. — Вчера у нас оставалось четверо».

— Мы смогли вычеркнуть еще двоих, — сообщила Никки. — Помнишь, я тебе говорила, что Лавиатов сидел какое-то время в тюрьме за кражу? Ну вот, он оставил карьеру полотна и теперь пытается пробиться с галереей гипердраматического искусства в Киеве. Я говорила и с несколькими его сотрудниками, они подтвердили его алиби. За последние недели он оттуда не выезжал. Что касается Фурье, все проверили: он покончил жизнь самоубийством полгода назад после неудавшейся связи с одним из старых владельцев, но продававшая его фирма скрыла эту информацию, чтобы не произвести плохое впечатление на другие полотна. Единственные, у кого до сих пор нет алиби, — эти двое.

Она разложила бумаги на столе. Две фотографии, два человека, два имени. Одно лицо в рамке из длинных волнистых каштановых прядей, глубокий взгляд синих глаз. Другое — почти детское, с неброскими чертами, с обритой головой.

— Первого зовут Лийе, — пояснила Никки. — Ему около двадцати, но мы не знаем, какого он пола. По большей части работал в Японии с такими художниками, как Хигаши, но не японец. Он специалист по трансгендерным картинам и по арт-шокам. О втором известно больше: его зовут Постумо Бальди, родился в Неаполе в 1986 году, тоже двадцати лет, мужского пола. Сын художника-неудачника и бывшей модели-украшения, сейчас они разведены. Есть доказательства, что мать участвовала в маргинальных арт-шоках в качестве полотна и что она с малолетнего возраста использовала сына для участия в них. Бальди специализировался на трансгендерном искусстве. В 2000 году ван Тисх выбрал его для создания оригинала «Фигуры XIII», одной из немногих трансгендерных работ Мэтра. Потом он участвовал в арт-шоках и в портретах.

Босх как загипнотизированный смотрел на эти две фотографии. Если интуиция Вуд не подвела и компьютерные фильтры ничего не упустили, один из них — Художник.

— Угадай, — улыбнулась Никки, — возможно, Лийе сейчас находится в Голландии. Даже, может быть, в Амстердаме.

— Что?

— Да. Его след теряется после подпольного участия в двух арт-шоках в «Экстриме», баре нелегальных картин в Красном квартале. Это было в декабре прошлого года.

— Я слышал об «Экстриме», — сказал Босх.

— Его хозяева не проявили большого желания нам помочь. Говорят, что не знают, куда после этого делся Лийе, и отказались дать информацию посланной нами группе интервьюеров. Я подумываю послать к ним людей Ромберга, чтобы они повырывали им зубы, если ты не возражаешь.

Босх смотрел на загадочное лицо Лийе и не мог решить, принадлежат эти точеные черты мужчине или женщине.

— А Бальди?

— Его след теряется во Франции. Последняя работа, написанная с его участием, о которой мы что-то знаем наверняка, это трансгендерная картина Яна ван Оббера для коммерсантки Женни Туро, но он даже не выдержал положенного по контракту срока. Уехал и исчез из видимости.

Босх чуть-чуть подумал.

— Тебе решать. — Никки в ожидании подняла светлые брови.

— Ван Оббер живет в Делфте, так ведь? Позвони ему и договорись о встрече завтра вечером. Утром мне нужно в Гаагу, и на обратном пути я смогу заехать в Делфт. Скажи ему просто, что мы ищем Постумо Бальди. И пошли людей Ромберга в «Экстрим».

Когда Никки вышла из кабинета, Босх продолжал рассматривать эти два лица — эти неизвестные гладкие юношеские лица, глядящие на него с фотографий. «Один из них — Художник, — думал он. — Если Эйприл не ошибается, а она никогда не ошибается, один из них — он».