Генерал Деникин - Дмитрий Лехович

Наравне со старым принципом «единой, неделимой России» были и новые лозунги. Открыто провозглашался призыв к созыву (после победы над большевиками) Всероссийского Учредительного собрания, устанавливающего форму правления в стране. Для Антона Ивановича в этом лозунге не было противоречия с его прошлыми взглядами. Вся его политика непредрешенства основывалась на этом принципе. Но самый термин Учредительного собрания не употреблялся белой пропагандой Юга России, чтобы не раздражать консервативно настроенное офицерство, в памяти которого старое Учредительное собрание связывалось с анархией и произволом конца 1917 года. Новым был лозунг «Земля крестьянам и трудовому казачеству».

Но к тому времени никто уже не прислушивался к белой пропаганде. Обыватели думали лишь об одном: скорее покинуть тонущий корабль. Нараставшее чувство безнадежности усилилось в начале февраля сведениями из Сибири о падении колчаковского фронта и о гибели самого адмирала.

Неудачи на фронте вызвали передвижение Ставки. Из Таганрога она перешла в Тихорецкую, из Тихорецкой в Екатеринодар, а оттуда в Новороссийск.

Тем временем Новороссийск (единственный порт на восточном побережье Черного моря, откуда могли эвакуироваться семьи офицеров, больные, раненые, беженцы) был похож на осиное гнездо. Он кишел болтавшимися без дела офицерами. Некоторые из них, только что оправившись от ранений или тифа, потеряли связь со своими частями. Но большинство, сознательно уклоняясь от отправки на фронт, в буквальном смысле «ждали у моря погоды», чтобы с помощью англичан перебраться за границу, подальше от быстро надвигавшейся катастрофы. Разочарованные и озлобленные, они открыто поносили главное командование. Возбужденно-нервное настроение приняло угрожающий характер после того, как стало известно «обличительное» письмо, которое генерал Врангель отправил генералу Деникину после окончательного с ним разрыва. Чтобы избежать излишнего шума, опасного в те тягостные дни, Антон Иванович решил наружно игнорировать происшествие. Но давать Врангелю ответственные поручения он отказывался. Оставшись не у дел, генерал Врангель подал, наконец, прошение об увольнении в отставку, а до приказа об увольнении взял отпуск и отправился в Крым.

Давно назревавший кризис близился к развязке. Совместная работа была уже немыслима. На сжатом пространстве Крыма Деникину и Врангелю было бы слишком тесно, и через британского военного представителя генерала Хольмана генералу Врангелю от имени Главнокомандующего предложено было покинуть пределы Вооруженных Сил Юга России.

Перед своим отъездом в Константинополь генерал Врангель в порыве раздражения отправил Главнокомандующему «обличительное» письмо.

Несколько лет спустя, когда барон Врангель готовил к печати свои воспоминания, он не процитировал полностью текст этого письма. Он признал, что, «написанное под влиянием гнева», оно «грешило резкостью, содержало местами личные выпады»,

«Боевое счастье улыбалось вам, росла слава и с ней вместе стали расти в сердце вашем честолюбивые мечты… Вы пишете, что подчиняетесь адмиралу Колчаку, «отдавая свою жизнь служению горячо любимой родине» и «ставя превыше всего ее счастье»… Не жизнь приносите вы в жертву родине, а только власть, и неужели подчинение другому лицу для блага родины есть жертва для честного сына ее… эту жертву не в силах был уже принести возвестивший ее, упоенный новыми успехами честолюбец… Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…

Цепляясь за ускользавшую из ваших рук власть, вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и, уступая самостийникам, решили непреклонно бороться с вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как вам казалось, государственный переворот».

В этом письме Деникин выставлялся человеком «отравленным ядом честолюбия, вкусившим власти, окруженным бесчестными льстецами», думающим уже «не о спасении отечества, а лишь о сохранении власти».

«Вы видели, - писал генерал Врангель, - как таяло ваше обаяние и власть выскальзывала из ваших рук. Цепляясь за нее, в полнейшем ослеплении, Вы стали искать кругом крамолу и мятеж…»

А «честолюбец, цеплявшийся за власть», на самом деле мечтал от нее избавиться.

«Власть была для меня тяжелым крестом, - писал Антон Иванович, - и избавиться от нее было бы громадным облегчением. Но бросить в такую минуту дело и добровольцев я не мог, тем более что я не считал государственно-полезным передачу власти в те руки, которые к ней протягивались».

Через две недели после получения письма от Врангеля, в никогда еще не опубликованном письме к своей жене, он говорил:

«…Душа моя скорбит. Вокруг идет борьба. Странные люди - борются за власть! За власть, которая тяжелым, мучительным ярмом легла на мою голову, приковала как раба к тачке с непосильной кладью… Тяжко. Жду, когда все устроится на местах, чтобы сделать то, о чем говорил тебе…»А то, о чем он говорил жене, было уже близко к осуществлению.

Ответ Деникина Врангелю был направлен в «собственные руки». В печати он появился лишь много лет спустя:

«Милостивый государь Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз вовремя - в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…

Если у меня и было маленькое сомнение в вашей роли в борьбе за власть, то письмо ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.

Для подрыва власти и развала вы делаете все, что можете.

Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей вас, вы говорили Юзефовичу, что Бог карает вас за непомерное честолюбие…

Пусть Он и теперь простит вас за сделанное вами русскому делу зло».

Письмо генерала Врангеля было использовано как средство дискредитации Деникина и его штаба. Главной мишенью был начальник штаба Главнокомандующего генерал Романовский. Его винили во всех неудачах и открыто говорили о том, что настало время его пристрелить.

Видя безвыходность положения, Деникин решил наконец, уступить требованиям возбужденного офицерства и пожертвовать своим ближайшим другом и сотрудником. Чтобы сохранить ему жизнь, он согласился освободить Романовского от должности. «Решили с ним, - писал Деникин, - что потерпеть уже осталось недолго: после переезда в Крым он оставит свой пост…»

К тому времени и Антон Иванович пришел к заключению, что и ему пора оставить командование и, передав его в другие руки, самому уйти со сцены.

Когда-то, вскоре после окончания Первого кубанского похода, генерал Деникин в беседе с офицерами о задачах Добровольческой армии закончил свою речь пророческой фразой: «В тот день, когда я почувствую ясно, что биение пульса армии расходится с моим, я немедленно оставлю свой пост, чтобы продолжать борьбу другими путями, которые сочту прямыми и честными».

И, верный своему слову, Деникин решил, что настало время осуществить когда-то данное обещание. В том, что влияние Главнокомандующего в армии ослабело, не было сомнения. После отъезда Врангеля в Константинополь появились два новых претендента на власть: генералы Слащев и Покровский. Оба вели интриги против Деникина и переговоры о свержении его. Каждый из них выставлял свою кандидатуру на его пост. Но толчком к принятию окончательного решения послужила телеграмма генерала Кутепова, полученная Главнокомандующим 28 февраля.

Добровольческий корпус, которым командовал Кутепов, был подчинен (после своего отхода за Дон) командующему Донской армией генералу Сидорину. Но добровольцы сохранили дисциплину, а донцы утеряли ее, и генерал Кутепов, не без основания, предполагал, что Сидорин, невзирая на многочисленность своих войск, сознательно направлял добровольцев в наиболее опасные места фронта. Часто бывая в штабах Сидорина и Кутепова, Главнокомандующий видел, что между ними с каждым днем все выше вырастала «глухая стена недоверия и подозрительности». Чтобы избежать открытого столкновения, Антон Иванович решил изъять корпус генерала Кутепова из оперативного подчинения командующему Донской армией и подчинить его непосредственно себе. Это решение, удовлетворив Кутепова, не могло, однако, сгладить недоверия друг к другу двух генералов, боевое сотрудничество которых в тот критический момент было совершенно необходимо.

А тем временем войска неудержимо стремились к Новороссийску. И опасаясь, что волна отступающих донских частей, утративших боеспособность, зальет Новороссийск и силой захватит все плавучие средства, подготовленные для эвакуации в Крым, Кутепов послал Главнокомандующему телеграмму. В телеграмме он перечислил десять требований, из которых несколько с особой силой ударили по самолюбию Главнокомандующего.