Генерал Деникин - Дмитрий Лехович

А тем временем войска неудержимо стремились к Новороссийску. И опасаясь, что волна отступающих донских частей, утративших боеспособность, зальет Новороссийск и силой захватит все плавучие средства, подготовленные для эвакуации в Крым, Кутепов послал Главнокомандующему телеграмму. В телеграмме он перечислил десять требований, из которых несколько с особой силой ударили по самолюбию Главнокомандующего.

Деникин хорошо знал Кутепова с самого начала белого движения и ценил его. По складу характера Кутепов более чем другие соратники был схож с Деникиным; та же боевая храбрость, то же гражданское мужество, прямолинейность в высказывании мысли и то же отсутствие малейшей склонности к интригам. Кроме того, Деникин знал и не сомневался в том, что Кутепов искренне любил его. И вдруг такие требования?…

«Вот и конец!» - подумал он.

«Те настроения, - писал Антон Иванович, - которые сделали психологически возможным такое обращение добровольцев к своему Главнокомандующему, предопределили ход событий: в этот день я решил бесповоротно оставить свой пост. Я не мог этого сделать тотчас же, чтобы не вызвать осложнений на фронте, и без того переживавшем критические дни. Предполагал уйти, испив до дна горькую чашу новороссийской эвакуации, устроив армию в Крыму и закрепив Крымский фронт».

К середине февраля в Ставке еще теплилась слабая надежда удержать наступление красных на линии реки Кубани. Основывалась она и на сведениях разведки, и на оценке, данной Троцким о состоянии советских войск. Деникин согласен был с Троцким, что обе воюющие стороны «совершенно выдохлись» и что весь вопрос заключался в том, у кого из них окажется крепче воинский дух. Однако в случае неудачи, как мы уже знаем, принято было решение переправить войска в Крым. Планомерная их эвакуация из Новороссийска представлялась невыполнимой. Не хватало транспортов и других плавучих средств для перевозки всех людей. О лошадях, артиллерии, обозах и об огромных запасах, хранившихся на складах в Новороссийске, не могло быть и речи. Оставалась только одна возможность спасти артиллерию и конский состав: переправить их в Крым из Тамани.

Когда настал момент осуществить этот план, Главнокомандующий

7 марта дал директиву Донской армии и Добровольческому корпусу оборонять Таманский полуостров. Выполнение главной задачи возлагалось на генерала Кутепова. Ему приказано было занять частью сил полуостров и прикрыть северную дорогу от Темрюка.

Ни Сидорин, ни Кутепов приказа не выполнили…

Задуманная операция, легко осуществимая и сулившая переброску артиллерии и конницы в Крым, провалилась. В частях начиналось самое худшее-паника. Психология массы сметала расчеты стратегии, и руководство армией было окончательно утеряно.

То, что осталось от войск генерала Деникина, неудержимо хлынуло к Новороссийску. И там, в порту, катастрофа становилась неизбежной.

Чувствуя моральную ответственность за гибнувшее предприятие, спешно прибыл в Новороссийск из Константинополя британский главнокомандующий на Востоке генерал Мильн с эскадрой адмирала Сеймура.

«Англичане оказали огромную помощь, - писал Антон Иванович жене (уже эвакуированный в Константинополь). - Сухой Мильн, желчный адмирал Сеймур, благородный Хольман делали все, что могли, особенно последние два - прекрасные люди!»

Французские военные суда, срочно направленные к Новороссийску, тоже оказали большую помощь.

Но ни французы, ни англичане, ни подоспевшие русские суда не могли, в создавшейся обстановке, справиться с задачей эвакуации.

Последними покинули Новороссийск Главнокомандующий и генерал Романовский. Поместив свой штаб, а также штабы Донской армии и Донского атамана на пароход «Цесаревич Георгий», они перешли на русский миноносец «Капитан Сакен». На палубе его они провели бессонную ночь. Тем временем все корабли покинули порт. Оставшись одни в Новороссийской бухте, они увидели на следующее утро с капитанского мостика, что на пристани выстроилась какая-то воинская часть. Деникин приказал капитану миноносца подойти к берегу. «Глаза людей, - вспоминал Антон Иванович, - с надеждой и мольбой устремлены на наш миноносец… Погрузили сколько возможно людей и вышли из бухты… Очертания Новороссийска, - писал он, - выделялись еще резко и отчетливо. Что творилось там?… Какой-то миноносец повернул вдруг обратно и полным ходом полетел к пристаням. Бухнули орудия, затрещали пулеметы: миноносец вступил в бой с передовыми частями большевиков, занявших уже город. Это был «Пылкий», на котором генерал Кутепов, получив сведения, что не погружен еще 3-й Дроздовский полк, прикрывавший посадку, пошел на выручку. Потом все стихло. Контуры города, берега и горы обволакивались туманом, уходя вдаль… в прошлое. Такое тяжелое, такое мучительное».

Через три дня после ухода из Новороссийска в письме, пересланном жене из Крыма в Константинополь с оказией через британского адмирала Сеймура, Антон Иванович писал:

«…Сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав. Армия обескровлена…»

27. Моральное одиночество

Моральное одиночество становилось невыносимым. Один за другим уходили близкие и друзья. Умер генерал Тимановский, человек, с которым связаны были воспоминания о славных боях Железной дивизии, Первом и Втором кубанских походах. Он умер от сыпного тифа, и гроб с его телом, покрытый рваным брезентом, Деникин с трудом разыскал в веренице отступавших под Батайском обозов. От тифа скончался полковник Блейш, начальник Марковской дивизии, доблесть которого Деникин высоко ценил. Пришлось расстаться с Романовским, а теперь покидал свой пост другой верный друг британский генерал Хольман, срочно вызванный в Лондон для доклада о положении дел на Юге России. В прощальной речи на русском языке (которым он хорошо владел) Хольман сказал:

«Я уезжаю с чувством глубочайшего уважения и сердечной дружбы к вашему Главнокомандующему и с усилившимся решением остаться верным той кучке храбрых и честных людей, которые вели тяжелую борьбу за свою родину в продолжение двух лет…»

Свою дружбу и верность Деникину генерал Хольман сохранил до конца жизни.

То были друзья и верные соратники. Многие, очень многие из них уже навсегда сошли со сцены. Правда, оставался еще Кутепов и немалое число верных Деникину добровольцев. Но большинство, прежде заискивавшие перед Главнокомандующим, теперь вели себя, как приказчики в день банкротства своего хозяина.

Поздно ночью, 19 марта, Деникин вызвал своего нового начальника штаба генерала Махрова.

«Вид (у Деникина) был измученный, усталый, - рассказывал Махров. - Он вручил мне для рассылки приказ о выборе нового Главнокомандующего и нашу короткую беседу закончил словами: «Мое решение бесповоротно. Я все взвесил и обдумал. Я болен физически и разбит морально; армия потеряла веру в вождя, я - в армию».

Приказ, о котором говорил генерал Махров, был разослан всем начальникам, включая, конечно, командиров Добровольческого и Крымского корпусов, а также начальникам дивизий и бригадным командирам, старшим офицерам флота, Ставки, других штабов с предложением собраться 21 марта в Севастополе на Военный совет под председательством генерала А. М. Драгомирова «для избрания преемника Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России».

«В число участников, - писал генерал Деникин, - я включил и находившихся не у дел известных мне претендентов на власть, и наиболее активных представителей оппозиции». Особой телеграммой из Константинополя был вызван на Военный совет генерал Врангель. Одновременно с телеграммами генерал Деникин отправил письмо председателю Военного совета генералу Драгомирову:

«Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжелый крест, ниспосланный судьбою.

Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее.

. Предлагаю Военному совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование».

В ожидании решения Военного совета генерал Деникин остался в Феодосии.

Заседание совета длилось два дня. Добровольцы твердо и единодушно настаивали на том, чтобы просить генерала Деникина остаться у власти, так как, по словам одного из участников, «мы не могли мыслить об ином Главнокомандующем». Начальник Дроздовской дивизии генерал Витковский заявил, что «чины его дивизии находят невозможным для себя принять участие в выборах и категорически от этого отказываются». К его заявлению сразу же присоединились начальники Корниловокой, Марковской и Алексеевской дивизий, других частей добровольческого корпуса. Все собравшиеся добровольцы внимательно следили за поведением генерала Кутепова. Они не могли понять, почему он не поддержал их единогласного призыва к генералу Деникину не покидать их.