И аз воздам - Надежда Попова

— Три недели назад.

Нессель прерывисто вздохнула, закрыв глаза и явно прилагая немалые силы к тому, чтобы не разразиться слезами; от очередного близкого громового раската она лишь слабо вздрогнула, точно от хлопка двери в соседней комнате, и медленно проговорила:

— Магдебург… Где это?

— На север и чуть к востоку отсюда.

— А… что там? Зачем он везет Альту именно туда?

— Этого я не знаю; и боюсь, узнать это мы сможем лишь тогда, когда настигнем Каспара и сможем спросить у него лично.

— Лишь бы он не причинил Альте вреда…

— Вреда физического девочке он не причинит, — осторожно возразил Курт, — но нам главное — чтобы он не повредил ее душу. Не хочу пугать, просто имей в виду: за полтора месяца, что она вдали от тебя, Готтер, она могла научиться у своего нового опекуна чему угодно и набраться от него каких угодно идей. Не знаю, что он ей наплел, но по показаниям свидетелей — «мальчик» выглядел напуганным, однако пугает «его» вовсе не Каспар. Напротив, Альта при встрече с деревенскими старалась держаться к нему поближе и сторонилась людей.

— Их надо найти поскорее, — чуть слышно проронила Нессель и повторила, требовательно повысив голос: — Их надо найти как можно быстрее, пока он не сделал из моей дочери какое-нибудь чудовище!

— Наши люди делают все возможное. У Бруно за плечами десять лет действительной следовательской службы, с ним на поисках — лучшие, и…

— Вранье, — твердо возразила Нессель. — Лучший — ты. Так мне говорили в Ульме, так я слышала, пока искала тебя, так говорят люди в Бамберге; и когда такое говорят столько людей — это не может быть просто пустой молвой. Лучший — ты. И ты — не там.

— Да, — тяжело согласился Курт. — Я не там.

— Почему этот человек сказал, что от тебя ждут срочного ответа? Что ты должен им сказать? Что еще там написано? Там много. Это все об Альте?

— Не совсем, — помедлив, качнул головой Курт. — Помимо прочего, здесь… скажем так, некое описание текущей политической ситуации, которое, как знает Бруно, может меня интересовать.

— Почему?

— Потому что эта ситуация касается еще одного ребенка, чья судьба мне небезразлична. Точнее, сейчас он уже не ребенок, и на него возложена миссия по усмирению Гельвеции, которая стоит на пороге бунта, а как следует из этого донесения — уже задумывается о переходе под руку герцога Австрийского.

— Кто этот «ребенок», что он ворочает такими делами?

— Наследник престола, — пожал плечами Курт, и за окном громыхнуло снова, отчего эти два слова прозвучали торжественно и как-то зловеще. — Так сложилась судьба, что мы с ним состоим в отношениях, близких к дружеским, и меня крайне беспокоит то, как он справится с возложенным на него долгом. От этого зависит не только его жизнь, но и жизнь Империи.

— И что ты должен сейчас ответить? Почему так срочно? Тебе надо ехать в Гельвецию? Ты бросишь все и отправишься туда, к вашему наследнику?

— Нет; как я и сказал, сведения о происходящем там Бруно приписал исключительно потому, что я хотел бы быть в курсе, и он это знает. Срочность ответа не касается наследника и гельветского мятежа; я должен ответить, закончены ли дела в Бамберге и смогу ли я присоединиться к группе Бруно прямо сейчас, чтобы продолжить поиски Альты вместе — он считает, что мое присутствие могло бы помочь. Но дела не закончены, и я не могу. Прости.

— Зачем ты это сказал? Тебе же все равно, это «прости» — просто слово, которое полагается произносить, и даже если сейчас я начну тебя ненавидеть, как никого не ненавидела до сих пор — ты не изменишь своего решения.

— Это не решение, — возразил Курт. — Так надо. Но я не удивлюсь, если ты начнешь меня за это ненавидеть.

Ответ Нессель заглушил новый удар грома, прозвучавший почти одновременно с яркой вспышкой, от которой в комнате на миг стало светло, точно ранним утром; ведьма оборвалась на полуслове и снова съежилась, зажмурившись. Он поднялся и молча прошел к окну, дабы закрыть ставни — говорить в нарастающем шуме было решительно невозможно, а густые брызги все чаще попадали в комнату, пропитывая влагой пол у окна. У проема Курт остановился, задержав руку на ставне: вдали, за плотной водяной стеною, показалась знакомая фигура Хальса — инквизитор бежал по лужам, втянув голову в плечи и подняв ворот до самых ушей в безуспешной и бессмысленной попытке укрыться от льющейся с небес воды.

— Хальс, — отметил Курт, глядя, как тот приближается, разбрызгивая ногами жидкую грязь. — Явился раньше… Быть может, сейчас мы узнаем нечто, благодаря чему я все же сумею вырваться из этого города. Дам ответ курьеру после того, как поговорю с Кристианом.

— И мы уедем отсюда? — уточнила Нессель. — Туда, к твоим людям, искать Альту с ними?

— Если Хальс принес вести, могущие ускорить завершение моего расследования, — повторил он, бросив последний взгляд на инквизитора, уже пробегающего мимо старой липы напротив трактира. — Тогда — да.

Ответить ведьме вновь помешал оглушительный разряд, а в глаза ударила вспышка — невыносимо яркая, слепящая, и прежде, чем перед взором встала пелена, заслонив собою мир вокруг, Курт успел увидеть, как огненная стрела ударила в липу на той стороне улицы, и мощный бугристый ствол взорвался брызгами щепок. Он отшатнулся от окна, пригнувшись и непроизвольно закрыв рукой невидящие глаза, сквозь гул в голове едва расслышав, как испуганно взвизгнула Нессель; несколько мгновений слышно более не было ничего — только отголосок грома и высокий звон в ушах, ничего не было видно — лишь россыпь разноцветных звезд во тьме и белую изломанную линию перед внутренним взором. Звуки и способность видеть возвращались медленно и неохотно, грохот и плеск дождя по стенам домов и глубокой грязи на улице прорывался сквозь гудящую пустоту в голове едва-едва, и не сразу стало понятно, отозвалось ли тело на приказ подняться и распрямиться — ноги отчего-то дрожали, точно на морозе, а взгляд по-прежнему упирался в сияющую звездами темную занавесь. Курт с усилием встряхнул головой, упершись рукой в стену, зажмурился, отгоняя от взора цветных мошек, и, вновь открыв глаза, застыл на месте, глядя вниз, на улицу за окном.

Кусок старого липового ствола был словно выхвачен исполинскими челюстями, и сейчас рваная рана под струями дождя сияла белой, ничуть не обуглившейся древесиной. Вокруг на несколько шагов разметало щепу — от крохотных кусочков с половину ладони до огромных, с локоть, обломков, кое-где вонзившихся в мокрую землю. И там же, в воде и грязи, содрогалось в предсмертных конвульсиях тело Кристиана Хальса: острый осколок дерева засел в глазнице, а второй, чуть меньше и тоньше, вошел в горло, пробив его насквозь.