Охота на медведя - Петр Катериничев

Девяностые были для Федора Юрьевича, как в определенной степени и для всех нас, крушением идеалов юности; я и мои товарищи сумели найти применение своим силам и умениям, кои мы и теперь продолжаем употреблять на процветание Отечества, хотя в условиях глобальной экономической и политической диктатуры в мире, в условиях нравственного падения большой части нашего общества делать это весьма сложно. Федор Юрьевич Гринев не захотел участвовать в наших проектах; он полагал, что любые благородные идеи и проекты теперь уже невозможны, ибо будут неминуемо похоронены алчностью и своекорыстием людей, каких теперь в обществе большинство. Свои незаурядные способности в финансовых вопросах он использовал лишь как консультант, чтобы обеспечить себе самому и своим близким достойное существование.

К сожалению, мы мало виделись с ним в последние годы. И это тем более печально, что я совершенно не знал ничего о вашей судьбе. Когда вы, Олег, начали свою игру, мы ее, признаться, сначала просто не заметили. Но действовали вы столь решительно, отважно и даже несколько бесшабашно, что я... я — вспомнил нашу встречу в метро. И разговор с вашими родителями — примерно за год до их кончины. Ну да вы, я полагаю, догадались уже, кто ваш отец. Если вас не убедили мои слова, то убедило фото".

Глава 108

Олег отложил письмо в сторону, прикрыл глаза, помассировал веки. Снова посмотрел на фотографию. На него, Гринева, смотрел он сам — волевой подбородок, открытый взгляд, усмешка... Безукоризненный смокинг и — тонкие, в ниточку, усы, какие носили щеголи в тридцатых годах. Но — не в России. Олег снова перевернул фотографию и снова перечел подпись: «Daddy Jones, 1933, New-York». Гринев вернулся к письму:

"Пожалуй, вы уже догадались, что вашим природным отцом является сэр Роджер Эванс Джонс. Чтобы не вызывать в вас внутреннего протеста, оговорюсь сразу: сэр Джонс ничего не знал о вашем существовании до вчерашнего дня.

Так уж случилось, что в Советский Союз он впервые приехал с ознакомительной поездкой в 1970 году. В виде исключения ему разрешили посетить многие города СССР в самых разных частях страны. Это была редкая привилегия: возможно, вам неведомо, что в Советском Союзе большинство городов — даже крупных промышленных и культурных центров — были городами закрытыми для иностранцев. Исключение составляли наши столицы, некоторые города-музеи и порты, но и то — не все. Но сэр Роджер Джонс был в те времена человеком весьма и весьма влиятельным и в мировой экономике, и в мировой политике; было принято решение предоставить ему такую возможность. К тому же было известно, что изучение сэром Роджером культуры и народа той или иной страны выливается в весьма выгодные для этой страны деловые проекты: пример Японии и Южной Кореи уже тогда был впечатляющ.

Мария Федоровна Елагина была в то время не только блестящим переводчиком-референтом Министерства иностранных дел, но и женщиной обаятельной, незаурядной, исключительного образования и высоких душевных качеств. На службе ей было предложено сопровождать сэра Роджера Джонса в его поездке по стране.

Сэру Джонсу были созданы и иные послабления. Его сопровождали в поездке двое его личных телохранителей, а вовсе не представители спецслужб СССР. Может создаться впечатление, что КГБ жестко контролировал поездку, но это не так: если КГБ и принимал участие в контроле, то только в визуальном: Роджер Джонс согласовывал вопрос в Промышленном и Финансовом отделах ЦК КПСС; Юрий Владимирович Андропов, принявший Комитет под свое руководство только в 1967 году, не посмел бы в семидесятом поставить под контроль человека, в коем заинтересован аппарат ЦК. Поездка сэра Джонса по стране происходила достаточно свободно.

Мне довелось познакомиться с Роджером Джонсом три года спустя, когда он снова посетил Москву, на этот раз с серьезными предложениями и проектами.

Признаюсь, что этот незаурядный человек поразил всех нас своей исключительной эрудицией, жизнелюбием, блестящим интеллектом, невероятной работоспособностью и исключительной, не поддающейся никакому объяснению интуицией во всем, что касалось финансов и финансовых проектов. Прибавьте к этому обаяние, обходительность, авантюризм, респектабельность, любовь к литературе и изобразительному искусству и огромные знания в этих областях и притом внешнюю подтянутость и элегантность — и вам станет понятно, почему Мария Федоровна в его первый приезд увлеклась таким человеком, несмотря на существенную разницу в летах. Да и его увлечение ею не было мимолетным: в свой второй приезд он пытался наводить о ней справки, но тщетно: Мария Федоровна поменяла и фамилию, и место жительства. К тому же тогда ее и вашего батюшку связывало сильное взаимное чувство; Федор Юрьевич по долгу службы — он служил тогда в одном из отделов Внешторгбанка, — общался с сэром Джонсом, но, по взаимной договоренности между вашими родителями, ничего ему не сообщил ни о вас, ни о Марии Федоровне. Еще раз повторюсь: все это я пересказываю вам не из старческой любови к сплетням о «лучших временах», когда все мы были молоды и полны сил, а исключительно для того, чтобы наиболее точно и достойно выполнить возложенное на меня вашими покойными родителями, Федором Юрьевичем и Марией Федоровной, поручение.

Оно состояло конкретно вот в чем. Марию Федоровну беспокоило чувство вины перед вами; она полагала, что так или иначе вы должны узнать о своем родителе;

Федор Юрьевич был с нею полностью согласен. Но оба они не знали, как сделать это достаточно корректно, так, чтобы такая информация не нанесла вам душевной травмы. В конце концов они решили следующее: ваша мама сама сообщит вам об этом, но после кончины Федора Юрьевича; в случае ее кончины эту миссию должен был взять на себя сам Гринев. Меня же они попросили быть посредником в сообщении такой информации в том случае, если... Как видите, именно такой случай и произошел.

Тогда же, во время нашего разговора с Гриневыми год назад, они мне показали фотографию сэра Роджера Джонса приблизительно в вашем возрасте; ваше сходство поразительно! Притом что благородные стародворянские черты, унаследованные вами от матушки, придают вашему облику, как внешнему, так и внутреннему, еще большую привлекательность. Это не лесть — у меня нет причины льстить вам, как нет привычки льстить кому бы то ни было. Это просто констатация факта.

Свою игру на Российской фондовой бирже вы начали столь внезапно, что она показалась нам безрассудной. Но вы действовали так уверенно и изобретательно, что мои товарищи согласились с решением подключиться к игре на повышение; к этому мы не были готовы, но случай и конъюнктура вашими стараниями складывались вполне благоприятно. Вы были победителем. А потом — начались сложности.

Во-первых, мы выяснили происхождение капитала, тех ста миллионов, с которых вы начали игру. Они принадлежали одному олигарху, который давно стал персоной non grata не только в российском экономическом и политическом establishment, но и во всех значимых финансовых кругах Запада. Этого олигарха мировые деловые круги могли использовать лишь для широкомасштабной провокации, направленной против интересов России. И вы оказались сыгранной жертвенной пешкой.

По неофициальным каналам мы получили сообщение о грядущих нефтяных неурядицах и заморозили биржу; ваша участь представлялась незавидной; все сошлись на том, что вас необходимо устранить, чтобы не допустить огласки и разрастания провокации до масштабов скоординированного шоу, способного вызвать серьезные социальные и иные последствия.

Когда вы появились у меня, ваша участь была уже решена. Но меня беспокоило чувство долга перед вашими покойными родителями... Впрочем, не могу и не хочу вам лгать: вы оказались в том положении, когда ваша частная жизнь уже ничего не значила по сравнению с возможным общественным ущербом. И все же, все же... И вот тогда я решился на авантюру: послал вас в клинику к Роджеру Джонсу.

Никаких гарантий к тому, что сэр Джонс узнает вас, как узнал я, — не было; никаких гарантий, что он признает в вас своего сына, — тем более. Положение усугублялось тем, что Папа Джонс вот уже двадцать лет как отошел от дел, стал «императором без трона», эдаким королем Лиром; поговаривали также, что он не вполне в своем рассудке. И все же — я счел нужным поступить так, как поступил.

Я сумел связаться с сэром Джонсом и напрямую, без обиняков, изложил ему и суть дела, и суть проблемы. Он ответил ничего не значащим хмыканием и молчанием. Признаться, вчера на даче я ждал вас: хотел узнать хотя бы ваше мнение об итогах встречи: мне более дозвониться до сэра Джонса не довелось.

Но сегодняшнее утро показало, что ваш второй отец — позвольте мне все-таки так его называть, первым я считал и буду считать Федора Юрьевича Гринева, — Роджер Эванс Джонс сделал все возможное и невозможное — скорее даже невозможное! — чтобы за столь короткий срок изменить все. Это означает, что он полностью убедился в правоте моих слов..." Олег вспомнил «случайное» ранение в фешенебельном автомобиле...