Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский

Ну, не в газету же объявление давать: «Ищу партизан на предмет ухода в катакомбы»?

Этой проблемой Изя поделился с бабушкой Александрой Александровной.

Поделился так, ни на что особенно не надеясь, просто потому, что больше не с кем было поделиться.

Но бабушка Александра Александровна, выслушав Изю, вдруг как-то странно на него взглянула и говорит: «А вы не волнуйтесь, Исидор, я поговорю с Николай Николаевичем, и он постарается вам помочь».

«С Николай Николаевичем? – удивленно переспросил Изя. – А при чем тут Николай Николаевич?»

И вдруг точно пелена спала с его глаз…

Да как же он сразу не догадался!

Так вот в чем разгадка этой странной квартиры, этих Николай Николаевичей и Петр Петровичей, которые вдруг неожиданно появлялись и так же вдруг неожиданно исчезали.

Так вот в чем разгадка этих мордатых немецких унтеров, которые вдруг неожиданно на чистом русском: «Каховка, Каховка, родная винтовка…»

Значит и он, Николай Николаевич, и мордатые немецкие унтеры, и их украинские «либе фрау», и та молодая блондинка Маша – подруга якобы бабушки Лидии Александровны – все они…

Да, действительно, все они были подпольщиками, а квартира бабушек служила им явкой. Подруга бабушки Маша, в частности, как оказалась впоследствии, была известной одесской партизанкой Марией Бабич, оставленной в 1941-м в городе для подпольной работы.

Вид у Изи, наверное, был забавный, потому что бабушка Александра Александровна рассмеялась, а он, стараясь скрыть смущение, поцеловал ее пухлую ручку и сказал: «Я вас не благодарю…»

«И не надо…» — весело ответила бабушка.

И уже на следующий день Изя встретился с доктором Щекотовой – главным врачом «Люпозория».

И тут нужно сказать несколько слов об этом необычном учреждении.

«Люпозорий» – это специальное лечебно-профилактическое учреждение для оказания помощи больным так называемой «люпой» – волчанкой.

Люди малознакомые с медициной часто смешивают «люпозорий» с «лепрозорием» – местом лечения больных «лепрой» – проказой. У этих двух учреждений действительно есть много общего, но, к счастью для человечества, и много различий.

Проказа, страшная неизлечимая и очень заразная болезнь, считалась в древности даже не болезнью, а «наказанием Божьим».

Люди, изуродованные проказой, обычно изгонялись из общества.

«Повели сынам Израилевым выслать из стана всех прокаженных», – сказал Моисею Бог / – «И сделали так сыны Израилевы…» [Библия. Числа. Гл.5:2.]

Убежищем прокаженных служил лепрозорий. Выходя за пределы лепрозория, они облачались в покрывавшую с головой хламиду и извещали о себе звоном колокольчика и криком: «Нечист! Нечист!»

Больные волчанкой по внешнему виду схожи с больными проказой – их лица обычно деформированы и напоминают маску ужаса.

Увидев случайно такое лицо, неподготовленный человек может испугаться дó смерти. И хотя волчанка – туберкулез кожи – в отличие от проказы, не заразная, больные, стесняясь своего уродства, обычно прикрывают лицо и стараются не покидать пределы люпозория.

Люпозории появились в Советском Союзе в 20-х годах ХХ столетия.

Одесский люпозорий, о котором у нас идет речь, был создан в 1928 году в селе под названием Кривая Балка, в 15 километрах от города. По идее создателя этого учреждения, известного одесского дерматолога доктора Григория Клеймана, люпрозорий должен был представлять собою трудовую колонию, позволявшую больным волчанкой проживать на его территории вместе с семьей, заниматься сельским хозяйством и одновременно получать необходимое лечение.

Доктор Клейман в течение многих лет занимал пост директора «своего» люпозория, и только во время оккупации, когда он был в эвакуации, его замещала доктор Щекотова.

Итак, Изя встретился с доктором Щекотовой.

Щекотова пришла одна, поздним вечером, и, видимо, старалась сократить свое пребывание в этой опасной квартире. В двух словах она рассказала Изе о люпозории и сказала, что на его территории есть вход в катакомбы, где базируются партизаны. Ни точного места, ни имени партизанского отряда она не назвала. А сказала лишь то, что в эти дни партизаны стали давать возможность укрыться в катакомбах и гражданскому населению, но поскольку спуск туда опасен, а условия жизни под землей исключительно тяжелы, семьи с детьми не принимаются.

Но по просьбе Николай Николаевича для вас мы сделаем исключение.

Изя пытался задать какой-то вопрос, но доктор перебила его.

«Вопросы неуместны, – сказала. – Вам следует просто положиться на нас и подготовиться к уходу в катакомбы. Вещей никаких с собою вы взять не сможете, питанием вас обеспечат, но вы должны закупить килограмм десять шоколаду – это ваш вклад в “общий котел”».

Разговор был окончен.

Через три дня, 17 марта, вечером, за ними приедет повозка из люпозория, и пусть их не удивляет, что на повозке будут сидеть несколько больных волчанкой – так нужно для конспирации…

Шоколад закупила в разных местах бабушка Лидия Александровна, а Тася постирала и заштопала всю их теплую одежду, и все было готово к отъезду.

Вечером 16 марта 1944 года они в последний раз почаевничали с бабушками, поплакали, посмеялись, вспоминая, как когда-то явились в эту квартиру прямиком из тюрьмы «Куртя-Марциалэ», и отправились спать…

А около 2-х часов ночи их разбудил… топот сапог по лестнице…

Вслед за этим раздался стук прикладов в парадную дверь.

Бабушка Лидия Александровна в байковой ночной рубашонке долго пищала перед закрытой дверью: «Кто там? Кто там?»

Хотя, наверное, прекрасно понимала, «кто там»!

Но, конечно, в конце концов ей пришлось отодвинуть засовы.

И в квартиру ворвались гестаповцы.

Удивительно, но пришли они целенаправленно за Изей и, ворвавшись, сразу же стали тарабанить в дверь комнаты «жильцов».

В глубь квартиры они даже не заглянули.

Кто знает, что они могли там обнаружить?!

Но Изю они арестовали и повели куда-то вниз по Успенской к морю, видимо, в районное отделение гестапо.

Тася, наскоро одев Ролли, побежала с ней вместе вслед за ними.

Изю допрашивали всю ночь до 7–8 часов утра – во всяком случае, когда он появился наконец в дверях, уже ярко светило солнце.

Тасю почему-то не стали допрашивать, и она вместе с Ролли всю ночь просидела на ступеньках лестницы у входа в гестапо.

Как оказалось, Изю отпустили «временно», до проверки смехотворного румынского свидетельства об освобождении из «Куртя-Марциалэ!»

Сказали: не пробовать драпать и прятаться…

Сказали: все равно найдем, «из-под земли достанем…»

Не знали, как были правы – Изя как раз собирались именно в этот день, 17 марта 1944 года, уходить «под землю».

Вечером приехала повозка из люпозория.

Как и предупреждала Щекотова, на ней сидели несколько больных волчанкой. Лица их были открыты, и зрелище было действительно устрашающим.

Изя, правда, ничем не выдал