Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I - Дмитрий Олегович Серов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно в это время к профессиональному признанию — а у Дмитрия оно появилось достаточно рано — прибавилось что-то вроде немого восхищения, с которым коллеги следили за его деятельностью. Так следят за канатоходцем, идущим без страховки. В 2018 г., разговаривая с коллегой на конференции, я рассказал ей какой-то анекдот, случившийся с Дмитрием в прошлом. Коллега не оборвала меня, но посмотрела на меня достаточно строго.
Нашу последнюю встречу организовала Ольга Евгеньевна Кошелева, которая лучше меня понимала, что нужно спешить. Мы встретились в Аптекарском саду. Дима приехал туда прямо с обследования, и я издалека увидел его фигуру: он на ходу говорил по телефону с отцом, которому пересказывал последние детали того, что сказали врачи. Перед этой встречей мы договорились с Анной Жуковской о довольно безумном проекте — пригласить Дмитрия в Париж для чтения лекций. Об этом я и пытался с ним говорить.
Описывая людей или ситуации, Дмитрий Серов часто отсылался к романам Юрия Трифонова. Особенно любил он ту сцену в «Нетерпении», когда, прерывая повествование о народовольцах, писатель говорит от первого лица о часах, проведенных в читальном зале архива: «Пироговка, август, автобус в сторону Лужников». Думаю, что мы вспоминали эту сцену, сидя в гостинице Росархива, находящейся в том же здании на Девичьем поле, что и Российский государственный архив древних актов. Шум машин и транспорта от Большой Пироговской доносился в гостиницу, и Дмитрий сказал просто: в этой фразе вся его жизнь.
Наткнувшись на архивный документ и пытаясь проверить, действительно ли он неизвестен науке, или просто зацепившись за персонажа петровского времени, о котором молчат биографические словари и энциклопедии, я часто ловлю себя на мысли: надо спросить у Димы.
В. А. Аракчеев[1005]
ПАМЯТИ ДМИТРИЯ СЕРОВА
Память выступает естественным фильтром личных воспоминаний: чем дальше от мемуариста отстоит жизнь другого человека, тем рельефнее проступают облик его личности, черты его характера. Два года, прошедшие со дня кончины Дмитрия Олеговича, дают возможность осмыслить его вклад в науку, достижения и невероятное личное обаяние.
Уже с момента нашего знакомства в аспирантские годы он поражал меня двумя вещами — глубоким почитанием (порой переходившим в культ) военной организации и неутолимым стремлением к научным исследованиям. Для нашего поколения, большинство представителей которого прошли через срочную службу в армии, последняя вовсе не всегда была предметом восторженных воспоминаний и выраженного интереса. Дмитрий Олегович же и в мыслях, и в повседневном поведении неукоснительно придерживался принципов армейской дисциплины, что, несомненно, оказывало положительное влияние и на его дисциплину научную. В докомпьютерную эпоху поражали исписанные убористым почерком и обязательно чернильной ручкой страницы его выписок из источников и набросков статей. Позднее столь же методично он заносил в компьютер свои тексты, работая до глубокой ночи.
Страсть к научным исследованиям заставляла его все время работать над несколькими темами, логично переходя от одной к другой. Писавший первую диссертацию под руководством А. Г. Манькова по источниковедению поздних редакций Степенной книги (названной им Юрьевской Степенной), Дмитрий Олегович уже в 1991 г. в РГАДА собирал источники для будущей монографии о криминальных деяниях сподвижников Петра I. Его увлеченность наукой была столь сильна, что после завершения аспирантуры и защиты диссертации он отказался от преподавания на историческом факультете Санкт-Петербургского университета, предпочтя работу в организованном А. А. Амосовым издательстве «Хронограф», для которого он еще в 1992 г. подготовил к изданию «Известие о жизни и действах…» Ивана Юрьева.
Дмитрий Олегович любил Петербург-Ленинград, глубоко интересовался топографией города, особенно столь любимой нами обоими Петроградской стороны, в прогулках по которой во время обеденного перерыва мы вели беседы. Уже в аспирантские годы он заинтересовался известной, но малоизученной переписью Петербургского острова 1718 г., обратив на этот источник внимание О. Е. Кошелевой. Его отъезд в Новосибирск был неожиданным и отважным решением, поскольку был увязан и с решительным изменением образа занятий — отныне он до конца жизни становится преподавателем преимущественно юридических дисциплин и ставшего его любимым предмета «История отечественного государства и права».
В высшей степени пластично, «брюхом», как говаривал Алексей Толстой, Дмитрий Олегович воспринимал Петровскую эпоху и деятелей его времени, что позволило ему написать беспрецедентную беллетристику «Куриозные гистории о днех жизни Кузьмы Фомича Хахарина, Тотемского горнизона Генерального пушкаря», в точности воспроизводившую быт и язык эпохи. Знакомясь с этими рассказами на протяжении 1990‐х гг., его друзья всякий раз поражались сочному языку, искрометному юмору и прихотливым изгибам сюжета; тем отраднее было видеть в 2013 г. эту книгу вышедшей из печати.
В эпоху безвременья 1990‐х гг. многим из нас пришлось подрабатывать в коммерческих вузах, читая ставшую неимоверно популярной дисциплину «История отечественного государства и права». Но если многие включались в ее преподавание по принципу Евгения Онегина, преподавая «что-нибудь и как-нибудь», то Дмитрий Олегович погрузился в изучение истории русского права со свойственной ему страстью. Он стал одним из лучших в России специалистов в области судебной и правоохранительной системы России, по-новому занялся историей следственных органов, выпустив немалое количество книг и статей, посвященных следствию и следователям в России. Он естественно перешел к осмыслению фактов и событий с точки зрения права, мог свободно использовать профессиональный язык и понятийный аппарат правоведов. Работы о прокуратуре и о судебной реформе Петра стали исключительными по обеспеченности архивными материалами и глубине проработки.
Дмитрий Олегович трепетно любил Российский государственный архив древних актов, каждая его поездка в архив приобретала особое значение и смысл, поскольку сопровождалась новыми находками и подлинными открытиями. Незабываемым для меня стал год с сентября 1999 по май 2000-го, когда, безвылазно работая в архиве и московских библиотеках, Дмитрий Олегович готовил историко-правовой очерк прокуратуры в 1722–1725 гг. и щедро позволял друзьям останавливаться в снимавшейся им квартире на Волгоградском проспекте. В течение этого года он собирал материалы на годы вперед, возможно предчувствуя, что больше такой возможности безоглядно погрузиться в архивный материал судьба ему не предоставит. Собранных источников оказалось достаточно для трех исследований:
