Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I - Дмитрий Олегович Серов

Е. Б. Смилянская[1013]

«…НЕОТМЕННО ДОБРА ЖЕЛАЮЩИЙ ДМИТРЕЙ»

Мы познакомились и подружились с Д. О. Серовым в 1999 г., зимой. Он безвылазно сидел над огромными томами Сенатского фонда РГАДА, а я после работы в МГУ вырывалась в РГАДА на несколько часов читать следственные дела разных несчастных узников, обвинявшихся в колдовстве, кощунствах и ересях. Хотя в это время меня интересовали дела второй половины XVIII в., но и в петровском времени у нас с Димой было немало общих героев и антигероев, о которых мы могли бесконечно говорить, выбирая для таких бесед по выходе из РГАДА длинные дороги по заснеженной Москве. Чаще мы шли до метро «Киевская» по Бородинскому мосту и беседовали о… фискалах, прибыльщиках и прокурорах первой трети XVIII в. В частности, делились собранной по крупицам информацией о фискале Михайле Косом, прибыльщике Алексее Курбатове и обер-фискале Алексее Нестерове. Серов в это время собрал о петровских фискалах замечательный материал, частично опубликованный в первом издании книги «Строители империи: очерки государственной и криминальной деятельности сподвижников Петра I» (Новосибирск, 1996) и в более поздних статьях и монографиях. Меня особенно интересовал Косой как участник московского кружка еретиков-иконоборцев и человек, близкий главе этого кружка лекарю Дмитрию Евдокимовичу Тверитинову. Но и доносителей на Тверитинова и Косова — Нестерова и Курбатова — хотелось «узнать» получше, а кто, как не Серов, редкостно знал и «чувствовал» людей Петровской эпохи! Сложить недостающие части биографий и Косова, и Нестерова, и Курбатова удалось лишь благодаря изысканиям и открытиям Д. О. Серова, занявшим не один год. Только в 2011 г. я получила от Серова статью о Михайле Косом, которую вновь публикуют в настоящем сборнике:

Елена Борисовна, привет!

В самом преддверии убытия в наистоличнейший град в Москву на конференцию в ГИИМ посылаю для твоего любопытствования <…> свою статью о таком, вероятно, памятном тебе персонаже, как М. А. Косой. Статью эту приняли в следующий номер «ваковского» «Вестника НГУ. Сер. История», но при этом заставили совершенно «по-живому» сократить. Тебе я посылаю исходный вариант. В Москве непременно созвонимся и, вероятно, увидимся.

Пока! Д. Серов[1014].

В 2000‐х гг. наши исследовательские пути снова неожиданно пересеклись — на этот раз в связи с Русско-турецкими войнами. Дима был увлечен находками, связанными с Прутским походом, и готовил публикацию о заключении Прутского мира, об удивительном различии русской и турецкой версий одного мирного договора. В планах было сделать и монографию о Прутском походе, но, к сожалению, эта работа во многом осталась незавершенной.

Почти каждый приезд Димы в Москву мы старались повидаться, легко продолжая прерванный его отъездами разговор о жизни, о профессии, о студентах и аспирантах, о своих новых книгах и публикациях коллег.

Свою ответственность как преподавателя — придумать для ученика тему будущего научного сочинения — я всегда была рада разделить с Серовым, по крайней мере если студент рвался изучать Петровскую эпоху. И сейчас, перечитывая его письма с рекомендациями моим студентам (что в каком архивном фонде можно попробовать поискать, на какую литературу обратить внимание), я снова и снова с болью чувствую невосполнимость утраты такого друга, коллеги, внимательного и чуткого собеседника.

Дима откликался на любые письма и просьбы мгновенно, только разница во времени между Новосибирском и Москвой могла замедлить получение его послания, всегда стилизованного под язык петровского времени. Но летом 2015 г. случилось небывалое — Д. О. Серов перестал на какое-то время отвечать на письма и — чего ранее вообще не бывало — не успел написать обещанный раздел коллективной монографии. Объяснить это можно было только чрезвычайным обстоятельством — и, к несчастью, обстоятельства оказались печальными… На мое беспокойное письмо 4 сентября 2015 г. пришел такой ответ:

Елена Борисовна, доброе утро!

Растроган твоим душевным вниманием. Со мной — не совсем в порядке. Только что перенес экстренно назначенную хирургическую операцию. Которая, как выяснилось, всех проблем с моим здоровьем не разрешила. Сегодня выписываюсь, но, увы, лишь на время. Именно поэтому оказался вынужден отказаться от участия в конференции (за нас двоих выступит Д. А. Редин, с которым мы готовим большую совместную работу). Александр Борисович [Каменский] обиделся на меня поделом: я, уподобясь сущему двоечнику, «не потянул» подготовить одну работу, насчет которой ему обязался. Что еще хуже, отказался запоздало. В принципе, первый раз со мной вышло такое.

Спасибо тебе за преценные советы касательно подготовки заявки в РГНФ[1015]. Успел отослать на регистрацию перед самой госпитализацией. В бумажном варианте расписывался уже по выходе из реанимации.

Если здоровье позволит, постараюсь выбраться в Москву в ноябре. Так что, надеюсь, еще увидимся.

Пока! Д.[1016]

С этого сентябрьского письма 2015 г. начались четыре года борьбы с болезнью и поразительной стойкости в жизни и профессии. В Москве (и не только в Москве) Серов стал бывать едва ли не чаще, чем ранее, но если ранее его приезды планировались ради архивов и участия в конференциях, то теперь к этому присоединились бесконечные посещения медицинских центров, то вселявшие надежду, то пугающие результатами обследований.

О том, как наука не обременяла, а «держала» Серова в эти последние, самые тяжелые годы его жизни, остались строки его писем. Вот лишь два письма из многих:

Елена Борисовна, доброе утро!

Наивесьма признателен тебе за столь добрые слова по поводу моей работы о Воскресенском. Что сказать, я изрядно старался, а посему вдвойне рад, что удостоился означенных предобрых слов от такого просвещенного читателя, как ты. На самом деле я «нарыл» о Воскресенском гораздо больше; немалую часть материала я не внес, оставив для предисловия к уже давно готовому к изданию 2‐му т. «Законодательных актов Петра 1», публикацию которого, я очень надеюсь, продавит-таки Е. В. Анисимов. Что касается истории с изданием книги, достигшей, наконец, твоих рук, то это — отдельная эпопея, затянувшаяся на два