Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

скандалы сделали ее такой. Это мать научила Люду меня ненавидеть. Из-за бессильной злобы в моей некогда лучшей подруге не осталось ни совести, ни души, а слизняк Клименко их отродясь не имел.

Тошнота не проходит, в желудке тяжелеет от выпитого, об Артёме не хочется даже думать. Его переглядывания с Миланой заметил бы даже слепой, а от галантных жестов и приторных разговоров за версту несло позерством. Интуиция кричала, что ему нельзя верить, но я так стремилась заткнуть оставленную Глебом дыру в душе, что, забив на осторожность, кинулась в объятия Клименко и со всего маха приземлилась в грязь.

Так мне и надо.

Ненавижу!

Слезы снова застилают глаза, я едва держусь, чтобы не разреветься в голос.

Мне некуда идти: нельзя появиться в школе, потому что от такого позора никогда уже не отмыться. Нельзя вернуться домой, потому что я не смогу спокойно смотреть на мать.

Я поднимаю голову и вижу звезды – первая ясная ночь рассыпала их по темно-синему бархату неба гроздьями и нитками искрящихся бус. Где-то в непознанных глубинах черного космоса есть и моя звезда – это она ведет меня вперед и вселяет надежду, и, даже когда я умру, она не погаснет. Сохранит мой опыт, мои эмоции, мои мысли. Я стану ею, научусь слышать и вовремя исполнять заветные желания таких же одиноких людей, оставшихся на земле…

В пустоте торгового зала хлопает рама, жутко подвывает застрявший в плену фанеры сквозняк.

Все свои тайны я доверила только Глебу. И искренне считала, что где-то там, наверху, в миллионах световых лет отсюда, рядом с моей ярко сияет и его звезда. Прочная лента между нами была почти осязаемой, удерживала от неверных шагов, вселяла надежду.

Почему он меня бросил? Что со мной, черт возьми, не так?!

Я бы спросила его об этом, глядя прямо в глаза, – так, чтобы он не сумел увильнуть от ответа. А если бы его Оленька встряла в наш разговор, я бы заткнула ей рот кляпом и закрыла в каком-нибудь темном чулане.

Вопреки обещанию, данному себе накануне, проверяю диалог и разочарованно всхлипываю: я все еще в чс, да и глупо было ожидать чего-то другого. В своем списке заблокированных аккаунтов нахожу профиль Оли Румянцевой и медленно, вдумчиво листаю ее ленту.

Час назад на странице Оли появился свежий пост о том, что завтра она и ребята, фамилии которых много раз упоминал Глеб, планируют в десять утра собраться у школьного стадиона и, доверившись прогнозам синоптиков, пообещавших бабье лето, поехать на дачу.

Наверняка Глеб тоже будет с ними – валять дурака, веселиться, пить и целоваться с Олей.

Жужжание входящего вызова пугает до судороги, пальцы не слушаются, голубоватая подсветка бьет по глазам. Звонит мама, но я хладнокровно отсчитываю пять прозвонов, отрубаю телефон и прячу его во внутренний карман куртки.

Душа оглохла. Или умерла. Не знаю.

Да. Пусть Оля красивая. Но в ней нет глубины, которая есть в людях, умеющих сопереживать и знающих, что такое преодоление. У нее нет звезды… Несмотря на полный крах иллюзий, я все равно подхожу Глебу больше. Вместе мы смогли сделать очень многое… и победить. Но не в дурацком противостоянии со сверстниками, а в намного более сложной борьбе, именуемой жизнью. Жаль, что он поступил именно так.

Нет.

ПОЧЕМУ он поступил именно так?!

Если я не задам ему свой главный вопрос, я просто не смогу выплыть.

Отсвет фар гладит исписанный граффити бетонный забор, тишину нарушает урчание двигателя. Прищурившись, я узнаю красную тачку Сёреги, и пазл в голове мгновенно складывается: как раз в пятницу, то есть сегодня, мой несостоявшийся родственник собирался ехать по делам в Москву.

Я успею добраться до столицы раньше десяти ноль-ноль и поговорю с Глебом. Если понадобится, буду драться, плакать и умолять, но он расскажет, в какой момент между нами все пошло наперекосяк.

Пострадавшая от моей руки тачка, вильнув задом, скрывается в гаражном товариществе, и я, перепрыгивая ступеньки, бегу вниз, на ходу придумывая ультиматумы для недотепы Серёги.

Металлические створки его «ракушки» распахнуты, наружу льется тусклый желтый свет. Когда-то Алина любила сюда захаживать и частенько задерживалась за полночь, а мне приходилось прерывать романтические вечеринки и настойчиво уводить ее домой.

– Ну, здорово! – грохаю кулаком по двери, Серёга, склонившийся над багажником, подпрыгивает, ударяется затылком о дверцу и, ругнувшись, оборачивается.

– А, малая, – хрипит он. – Привет! Ты чего тут забыла?

– Привет! – Цель поставлена, и я больше не трачу время на копание в собственных болячках: прячу руки в карманы и напираю на растерянного «зятька». – Ты, говорят, в Москву намылился?

– Ага. Надо пересечься с парой серьезных ребят.

– Я тут подумала над твоей просьбой, и… что-то в ней есть. Подкину Алине информацию к размышлению. Ну, что ты нормальный парень, а ошибиться может каждый. В конце концов, есть Боря, и ради него она точно прислушается к моим доводам. Ничего не гарантирую, но попытаюсь ее убедить.

Улыбаюсь, как Чеширский кот, Серёга улыбается тоже, и я беру его тепленьким:

– А взамен ты возьмешь меня с собой и отвезешь туда, куда скажу, понял?

Серые глаза, обрамленные белесыми ресницами, бегают, Серёга мнется, и я повышаю голос:

– Понял?

– Л-ладно. Но обратно выдвинемся только завтра вечером…

– Годится!

– Тогда садись, – пожимает плечами он.

Я ныряю на заднее сиденье, пристегиваюсь и наблюдаю, как бывший парень моей сестры запирает гараж.

Многочасовая поездка в его обществе будет непростой, но я прогоняю паранойю и растущую неловкость: сейчас мне как никогда важно сменить обстановку. Усаживаюсь поудобнее, снимаю косуху и накрываюсь ею. Серёга заводит мотор, плавно трогается с места, и протекторы мягко шуршат по гравию.

Спустя полчаса город остается позади, фары выхватывают из темноты кусты, отбойники и дорожные знаки у обочин. В салоне шелестит радио, светятся зеленые огоньки на приборной панели. От волнения сводит все тело, но я упираюсь затылком в подголовник и закрываю глаза.

* * *

– Малая, подъем. Семь утра… – В сон про высокие тополя и яркое солнце вклинивается странный, чужой осипший голос, и я просыпаюсь. В пыльном окне возникают склады, бетонные стены, изрисованные заборы с колючей проволокой и отцепленные вагоны, вереницей замершие вдоль автомобильной трассы. За ними вырастают залитые слепящим красным солнцем ряды многоэтажек, деревья и трубы ТЭЦ.

– Уже? – потягиваюсь и забрасываю в рот подушечку мятной жвачки.

– Это мы еще три часа в пробке на подъезде проторчали. Большегруз столкнулся с легковушкой, и весь трафик встал. Гляди – вот она: столица!

По спине бежит холодок, от волнения и недосыпа