Золото мертвых - Андрей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Атмосфера смерти и безысходности, исходящая от него — вот что было на самом деле страшно. Казалось, Хозяин Кладбища забрал себе весь свет, что есть на земле и в небесах, и утро теперь никогда не наступит.
Антуража добавляли и десятки призраков, стоящих рядом с ним.
— Люди. — Голос у Хозяина был не менее жуткий, чем облик. Глухой, рокочущий, такой, будто он из-под земли вещает. — Я вас не ждал. Особенно тебя, судный дьяк. Ладно этот юноша, он может не знать, что живым нечего делать среди мертвых в ночной час. Но ты?
— Иногда живым приходится идти на поклон к мертвым, — не стал тянуть с ответом Павел. — Так случается. Мы пришли не к слугам твоим, Хозяин. Мы пришли к тебе, с поклоном и просьбой.
Слова Михеева не разошлись с делом, он поклонился умруну в пояс, я повторил его движение.
— Я люблю смирение, — пророкотал великан в черном. — Я люблю покорность. Говори.
Он опустился в массивное кресло, которое спешно поднесли ему несколько душ. За спиной Хозяина кладбища багрово светилась разрытая могила с огромной покосившейся гранитной плитой и шумели высоченные липы.
Не его ли это могила?
— Просьба наша, повелитель, проста… — бойко начал было Михеев, но Хозяин взмахом руки остановил его речи.
— Помолчи, дьяк, — велел он. — Пусть говорит твой спутник.
И палец умруна с длинным кривым когтем указал на меня.
Глава девятнадцатая
Вообще-то я за словом в карман никогда не лез, но в данный момент замешкался с ответом. Не оттого, что нечего было сказать, а оттого, что непонятно, с чего начать. Сразу с правды? Как бы этот жуткий дядька не обиделся на такую прагматичность. С восхвалений образа загробной жизни — умрун может подумать, что я к нему подлизываюсь, или, того хуже, решит сделать мне подарок в виде скоропостижной гибели.
— Что ты молчишь, юнак? — прогудел повелитель мертвых. — Ты нем? От рождения, или же тебе язык за какую провинность отрезали?
«Юнак», слово-то какое. Как видно, это лояльная форма слова «мальчишка».
— Просто не знаю, как правильно поступить, — решил открыть карты я. — Переходить прямо к делу неудобно, а пустую болтовню вы, похоже, не жалуете.
Хозяин кладбища засмеялся, и у меня по спине потекли капельки пота, очень уж жуткими были эти звуки. Не имелось в них ничего человеческого.
— Переходи прямо к делу, — отсмеявшись, разрешил мне он. — Что тебе нужно в моих владениях?
— Украшение. Если точнее — подвеска работы девятнадцатого века.
— Так. — Когти умруна стукнули о подлокотник кресла. — То есть ты пришел ко мне за моим же добром? Однако это неразумно, юнак. Что мое — то мое, и ничьим больше оно быть не может.
— Да я на саму подвеску и не претендую, — стараясь, чтобы голос не выдал волнения, возразил ему я. — Лежит она тут — и пусть дальше лежит. Мне нужно отпустить сущность, что в ней живет, такое уж у меня предназначение, такая судьба, против них не попрешь. Мне самому не в радость это все, но раз Великий Полоз мне отмерил эту долю — приходится крутиться.
— Полоз, значит, — проворчал умрун и снова выбил когтями дробь по подлокотнику кресла. — Ты сам его видел? Давно?
— Да нет, — отозвался я. — В начале лета. Там все случайно получилось, но раз уж так вышло — надо выполнять то, что на мои плечи взвалили. Не за страх выполнять, за совесть.
— Юлишь немного, но это ничего, такова человеческая природа, ее не изменишь, — задумчиво произнес Хозяин кладбища. — Значит, ты служишь Полозу. Хммм…
Он задумался, призраки за его спиной застыли как статуи, боясь даже пошевелиться, да и мы с Михеевым тоже не двигались, отдав себя на съедение жадным до крови кладбищенским комарам.
— Вот что, дьяк, — только минут через пять тяжело промолвил умрун. — Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Не желаю я тебя далее лицезреть.
— Мы пришли вместе, и уйдем вместе, — насупился Михеев. — Я отвечаю за этого человека.
— Ничего с ним не случится, — хлопнул ладонью по подлокотнику повелитель мертвых. — Даю тебе свое слово. Или ты мне не веришь, дьяк?
— Верю, — произнес Павел. — Верю. Но я тоже дал слово…
— И ты его исполнишь. — В голосе умруна послышались раскаты близкой грозы. — Сказано — сегодня этот молодец уйдет из моих владений живым. А вот ты, если станешь упорствовать, вовсе можешь больше белого света не увидеть. Не зли меня понапрасну!
— Иди, — прошептал я, дернув оперативника за рукав. — Не спорь, не будь дураком. Сам же знаешь — он не человек, не солжет.
— Буду ждать тебя у входа на кладбище, — недовольно пробурчал Михеев. — Час. Потом пойду искать.
Умрун снова расхохотался. Надо же, какой весельчак. А говорили — мрачный и злой. Правда, от этого веселья у меня мороз по коже идет.
Павел ушел, умрун же встал с кресла и подошел ко мне, обдав запахом тления, сушеных трав, и еще чего-то неуловимо-знакомого.
— Старые боги. — Он беззвучно, огромной черной тенью обошел меня по кругу. — Давненько я не видел никого из их слуг, давненько. А вот скажи мне, Хранитель кладов, не упоминал ли твой хозяин о некоей богине, что спала тысячелетия, а тут вдруг проснулась?
— Упоминал, — не стал скрывать я. — И даже имя назвал. Как же ее… Морена… Нет. Морана! Точно — Морана.
— Морана, — повторил умрун. — Повелительница белых ветров и черных теней. Значит, знамения не соврали. Хммм…
Он повернулся и неторопливо отправился к разверстой мерцающей могиле, обошел ее по кругу пару раз, после по непонятной причине отвесил подзатыльник одному из призраков, отчего тот превратился в синеватые лохмотья, разлетевшиеся в стороны, а после вернулся обратно ко мне.
— Ты получишь то, зачем пришел. — Тон у повелителя мертвых приобрел деловые нотки. — Вещь останется здесь, я никогда и никому не отдам ничего, что принадлежит мне или моим подданным, но то, что в ней живет — твое. Забери сию душу себе или отпусти — мне безразлично. Но!
— Но? — на автомате повторил я, и умруну это не понравилось, красные точки глаз недобро сверкнули под капюшоном.
— Ты скажешь Полозу, что отныне за ним долг передо мной имеется, — закончил фразу Хозяин.
— Нет, — ощущая, как внутри все сжимается от неимоверного нервного напряжения, выдавил из себя я. — Это невозможно.
— Невозможно? — Капюшон приблизился к моему лицу, и я понял, что такое, когда в лицо тебе смотрит Смерть. Теперь без
