Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав

Я возвращаюсь к Дровосеку и командиру Бе Дану, которые все это время с интересом наблюдали за мной.

Уходя, мы слышим, как Суперхряк, тот самый морпчела, читает вводную лекцию по теории и практике бордельного дела во Вьетнаме: "Эти гуковские бабы такие маленькие, что их надо драть по две за раз, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. Да, еще: подтверждаю – слухи, что вы слышали, верны, и гуковские письки действительно, на самом деле, прорезаны поперек. Половина этих гуковских шлюх – офицеры Вьетконга. У остальных туберкулез. И проверяй: если не кашляет – ни за что не трахай".

Мы входим в деревню, и все там относятся ко мне, целому американскому офицеру, непомерно вежливо. Все улыбаются. Но в каждой улыбке читается: "Чтоб ты сдохнул, на хер". Если они и побитые собаки, так только внешне. Все они – чиенси, каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок. Это написано у них на лицах, ясно как день. Забавно, что раньше я этого не замечал.

Снова появляется наша проводница. Мы следуем за ней. Она останавливается на миг у одной из хижин, потом поспешает дальше со своим бутафорским бельем на голове, не оборачиваясь.

Дровосек, мой связанный пленник, приказывает нам войти в эту хижину. Войдя туда, я разматываю черный телефонный провод с запястий Дровосека, а тем временем молчаливые женщины заходят и подают на стол чай с рисовыми запеканками.

Меня представляют ничего не понимающим женщинам как Баочи, бойца Фронта-американца.

Командир Бе Дан переодевается, снимая костюм арвинского рейнджера и снова залезая в черную пижаму, и убегает по каким-то неотложным делам.

Мы с Дровосеком садимся на земляной пол и молча прихлебываем чай.

Вместе с ночью приходят тени. Тени входят и выходят из маленькой хижины. Так много их – должно быть, дожидаются своей очереди на улице.

Они приходят поговорить с Дровосеком. Их голоса тихо журчат, словно вода в ручье. С каждым посетителем Дровосек разговаривает тихо, вежливо, с бесконечным терпением, то потирая запястья, то прерываясь, чтобы откусить от рисовой запеканки.

Стройная девчушка-подросток приносит нам красный рис и рыбу.

Едим. Девчушка присаживается на корточки передо мной и не сводит с меня глаз. Будучи знаменитым Чиенси Маем, я уже начал превращаться в обычную пресыщенную знаменитость. Куда ни пойду – повсюду поклонники. Но эта девчушка чем-то сильно от всех отличается. От нее исходит ощущение какой-то могучей силы.

В хижине темно, поэтому рассматривать девчушку я могу исключительно ночным зрением. Она очень красива. Волосы стрижены коротко, по-мужски. На ней черная футболка, линялые джинсы и красные резиновые сандалии. В наплечной кобуре у девчушки никелированный короткоствольный пистолет 38-го калибра. На шее у нее висит ожерелье из переплетенных веревочек с Буддой из белого нефрита, и золотая цепочка, на которой болтается штук пятьдесят личных жетонов военнослужащих.

Девчушка глядит на меня молча, с улыбкой Моны Лизы на губах. То так повернет голову, то этак, изучая меня со всех сторон. На группи похожа. Эх, было бы на самом деле так!

Меня всего будто током дергает, когда до меня вдруг доходит, что девчушка слепа. Увидеть меня ей не дано, но белого иноземца она чует по запаху, как тот слепой паромщик. Эта прекрасная женщина сидит здесь спокойно и благостно, и прикидывает, как лучше, невыносимо мучительно запытать меня до смерти.

Тени шевелятся. Кто-то зажигает керосиновый светильник.

Новоявленный свет спугивает геккона. Бурая ящерица проносится вверх ногами по крытой листьями крыше.

Дровосек говорит: "Баочи, я хочу представить тебя госпоже Тигриный Глаз, командующему Западным районом. Мы здесь во исполнение ее приказаний".

Тигриный Глаз говорит: "Я слыхала о тебе, Баочи. Ты среди моих бойцов уже почти что легенда". Затем Тигриный Глаз говорит мне по-английски: "Добро пожаловать в мою страну".

– Спасибо, товарищ генерал.

Тигриный Глаз наклоняется вперед. В свете светильника могу разглядеть ее лицо. Она не подросток. Ей, похоже, слегка за тридцать; с азиатками никогда наверняка не скажешь.

Товарищ генерал натягивает на лицо черную повязку, на правый глаз. Она говорит: "Ты. Ты. Бум-бум картинка ты? Ты купить. Ты. Ты купить".

Она весело смеется над собственным представлением. Это ведь та девушка моей мечты, что торгует похабными книжонками из лифчика. Она говорит: "Я очень хорошая актриса, Баочи. Oui? Не думаешь?" И снова смеется.

Я тоже смеюсь.

Я стягиваю через голову свои жетоны и, соблюдая правила вежливости, подаю их Тигриному Глазу обеими руками.

Тигриный Глаз стягивает глазную повязку и снова наклоняется вперед под свет, чтобы я смог надеть цепочку, похожую на бусы, через ее голову. И я замечаю нечто, из-за чего прихожу в замешательство.

Тигриный Глаз не слепая, но правого глаза у нее нет. В глазной впадине зажат стеклянный шарик, большой, как шарик для пинг-понга из запасов Дровосека. Когда я был маленький, мы называли большие шарики "jug rollers". А вот такие шарики, хрустально прозрачные, только с желтой черточкой в центре, мы называли "кошачий глаз".

Тигриный Глаз принимает мои жетоны с таким смущением, улыбаясь и краснея, что мне кажется, что она вот-вот заплачет. Она снимает через голову ожерелье из переплетенных черных нитей. На бечевке болтается маленькая фигурка Будды из белого нефрита. Она надевает мне через голову бечевочную петлю.

Затем Командующий Западным районом зажимает мою правую руку между своими двумя и поднимает три руки между нами. И мы так и сидим, ничего не говоря, лицом друг к другу, по обе стороны от керосиновой лампы и закопченного медного чайника.

Дровосек курит трубку. Ничего не выражая взглядом, он одобрительно кивает.

Полночь. К этому времени все похотливые солдаты и морпехи отступили за свою колючую проволоку, сидят не высовываясь на своих базах огневой поддержки и вертолетодромах, спрятавшись за стенами из мешков с песком, минами "Клеймор" и секторами перекрестного огня.

В той части деревни, где располагается "черный рынок", из темноты материализуются люди, армия привидений в белых бумажных шляпах.

Тигриный Глаз поднимает руку, и люди замолкают. Люди глядят на меня и мою форму с любопытством, страхом и ненавистью, пока Тигриный Глаз не объясняет им, кто я таков – Баочи, Чиенси Май, друг.

Командир Бе Дан и отделение чиенси проталкиваются сквозь толпу, пихая в спину комендор-сержанта морской пехоты средних лет. Сранни-Ганни голый, во рту кляп, руки за спиной перекинуты через бамбуковый шест и связаны. Он тяжело дышит, потеет как свинья, поскуливает.

Нгуен Хай и командир Бе Дан берутся за концы бамбукового шеста под руками Сранни-Ганни, и приподнимают его. Они опускают его в яму глубиною фута три.

Тигриный Глаз подходит к яме и глядит сверху вниз на Сранни-Ганни. Она приветствует его: "Monsieur le Sargent". Затем переходит на английский: "Ты должен заплатить народу кровью".

Тигриный глаз обращается к собравшимся селянам по-вьетнамски: "Когда-нибудь война закончится. Американцы оставят нас с миром. Американские солдаты отплывут от берегов Вьетнама, чтобы как чума пасть на какую-нибудь другую маленькую страну, страну послабее, страну, жители которой – не крепкие бойцы, но люди, которых можно покупать и продавать как скот. Пускай американцы до луны добрались, но им никогда не сломить воли вьетнамского народа. Наш дух силен, и сопротивление делает нас братьями и сестрами. Американские бомбы могут убивать нас, мужчин и женщин, но никакой захватчик никогда не сможет уничтожить нас как народ, пока мы будем защищать наших детей как подобает.