Четыре сестры - Малика Ферджух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Между моим домом и тобой я не выберу тебя, любимый, – сказала она. – Между сестрами и тобой я тоже не выберу тебя. Этот дом и всё, что в нем, – моя жизнь.
Сердце Женевьевы сжалось от боли вместе с сердцем Танкреда. Как ему, должно быть, больно.
– Я куплю большой дом, – решительно ответил он. – Мы будем жить там все вшестером… нет, ввосьмером! Я забыл кошек! Да будь нас хоть пятнадцать, тридцать, сколько ты захочешь! Все остальное… лишь географическое перемещение, правда?
– Нет – прошептала Шарли голосом, полным горя. – Не только географическое. Я не покину Виль-Эрве. Это мой дом.
Он помолчал. Поколебался, будто ступал на хрупкий лед. И смело ринулся вперед:
– А мой – в Париже. Значит, нам надо расстаться.
– Я знаю.
– Правда?
– Да.
Банка с грохотом разбилась о пол.
– Ох, – пробормотала Шарли. – Желе из ежевики.
– Я все уберу.
Шаги Танкреда удалились. Тут же послышались шаги Шарли, она бежала следом. Снова дважды хлопнула дверь, и наступила тишина.
Женевьева и Беттина переглянулись со слезами на глазах.
18
Бриллиант, духи и вечернее платье
Гортензия заперлась в ванной, чтобы спокойно выстирать колготки.
С того дня, когда Мюгетта покинула их, ее и всю планету, Гортензия разобрала один за другим свои ящики, рассортировала носки, альбомы, футболки, тетради, свитера, бумаги, карандаши, фотографии. Она выбила ковер, который не видел такой заботы с прошлого лета, пропылесосила книги, вытерла пыль с абажура, вымыла окна, подшила занавески, сменила дверную ручку. И не написала ни строчки в своем дневнике.
Итак, операция «Чистые колготки». Она наполнила тазик теплой водой, засыпала стиральный порошок, бросила туда скомканные колготки. Если на то пошло, можно выстирать и те, что на ней. Она стянула их, извиваясь, тоже швырнула в тазик. И вдруг сердце ее забухало, как колокол.
Она долго смотрела на темное пятно на светло-серых колготках. Потом нагнулась, осмотрела свои коленки, икры, ляжки.
Ни порезов, ни царапин.
Гортензия посмотрелась в зеркало, увидела встревоженное лицо девочки с очень черными глазами и очень коротко подстриженными волосами. Нос тоже был очень. И подбородок очень. Все у нее очень. Она снова нагнулась и сняла трусики.
Вот оно, маленькое красное пятнышко в форме миндалины. Ее удивило, что она не чувствует никакой боли.
Появилась мама в вечернем платье цвета солнца, расшитом великолепными красными розами, – этого платья Гортензия никогда на ней не видела, но мечтала носить такое позже, когда будет…
– …взрослой? – сказала мама, погладив ее пальцем по щеке. – Когда у девочки начинаются…
– А папа не придет? – перебила ее Гортензия с легкой тревогой.
– Конечно нет. Это наши с тобой дела, ты же знаешь, какой он тактичный. Когда у девочки впервые приходят месячные, мать должна ей кое-что сказать.
– Что, например?
Гортензии стало легче: она была не одна в такой момент. Она ждала продолжения, любуясь восхитительными красными клипсами в маминых ушах.
– Ну, полагается говорить: «Ты стала женщиной, дочка». Или: «Ты теперь взрослая, будь осторожна с мальчиками».
– Но ты мне не это скажешь?
– Конечно это! – воскликнула Люси Верделен, проверяя в зеркале, в порядке ли ее прическа. – Такие вещи еще в ходу. Но есть и другое, что говорят реже.
– Ты идешь на праздник? – спросила Гортензия.
– Да. Я убедила твоего отца надеть смокинг. Неделю его уговаривала.
Это значит, подумала Гортензия, что сегодня еще и МОЙ праздник. У меня первый раз…
– Что такое месячные, мама?
– Энид часто задавала этот вопрос Базилю. Ты не слушала, что он отвечал?
Гортензия пожала плечами.
– Это другое дело.
Мама обняла ее за плечи. От нее пахло фиалками.
– У меня есть теория по этому вопросу, – сказала она. – Я думаю, что у каждой женщины – свое определение… Да, конечно, анатомия, фолликулы, луна, все дела, но…
– Но…
– Для меня это все равно что носить четыре-пять дней в месяц спрятанный бриллиант, даже если ты одета, будто кур воровала. Носить драгоценность, когда никто об этом не знает. Это очень личная шутка, только между нами с тобой.
– Шутка? Ты так думаешь?
– Я предпочитала, когда еще жила в этом мире, ходить в такие дни по пляжу. Я чувствовала, что никто, кроме меня, не поймет в таком совершенстве волны и их движение. Я сама была волной.
– Ммм. Красиво, конечно, но можешь ты мне объяснить, почему эта кровь – цвета морской волны в рекламе «Тампакса» по телевизору?
– Чтобы мальчики не пугались, бедняги.
Гортензия сморщила нос. У нее были еще вопросы:
– Все же каждый месяц такая докука…
– Когда как. Иной раз ты подумаешь: что за дела! Что за глупость! Какое бремя! Какая докука! А в другой раз скажешь: что за дела (но другим тоном), какой сюрприз, какая приятная новость! Иногда ты будешь чувствовать себя хрупкой. А иногда – несокрушимой.
Люси Верделен в зеркале улыбнулась дочери.
– За всем этим я забыла единственный, в сущности, важный вопрос. Прокладки или тампоны?
– Ох нет, я никогда не пользовалась…
– Тцц. Тцц. А если прочесть инструкцию?
– Объясняй помедленнее, пожалуйста. Думай, что ты рассказываешь мне про землетрясение из-под земли.
Мать и дочь вместе, голова к голове, прочли инструкцию.
– Базиль говорит, – сказала Гортензия, – что это выход из организма эндометриальных структур…
– Что?
– Месячные. Мама! О чем мы с тобой говорим?
Мама описала рукой в воздухе кривую, как делала Шарли, когда курила.
– Базиль, – сказала она, – может говорить что хочет!
– Он врач!
– Пусть. Но он мужчина. У него никогда не будет месячных!
Мама взяла духи Шарли, поднесла их к своему декольте, но передумала и поставила флакон на место.
– Не надо смешивать. Твой отец и так не очень любит духи.
Гортензия опустила трусики в тазик. Вода окрасилась светло-розовым.
– Ты не сказала мне, какой праздник… – начала Гортензия – и тут заметила, что мама, как всегда, испарилась.
Она была одна. Немного помолчав, тихо сказала:
– Ладно. Попробую сама разобраться. Все равно спасибо, мама.
19
Клубника и гиппопотамы
Через два дня Гарри и Дезире уезжали в Париж. Это было грустно, но предсказуемо.
Зато бомбой стало известие об отъезде Танкреда.
День начался с появления Шарли на кухне. Она бросила «Доброе утро!», как сказала бы: «Руки вверх!»
Потом, после шутки Дезире, от которой все прыснули, но Шарли осталась невозмутима, Гортензия заметила:
– Твоим скулам не повредят гантели.
Никакой реакции со стороны старшей сестры.
В обед все заметили, что Танкреда нет
