Рылеев - Анастасия Готовцева

Автор «Истории руссов», используя множество сфальсифицированных документов, утверждает: история Киевской Руси есть история Малороссии. От первых русских князей и татарского владычества он переходит к владычеству польско-литовскому, настаивая, что «народ русский» соединялся «с Литвою и Польшею» «яко вольный и свободный, а отнюдь не завоеванный». Главными героями «Истории руссов» являются «козаки», произошедшие от «козар» — так изначально назывались те, «которые еживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги; а сие название получили, наконец, и все воины славянские, избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь также своими семействами»{587}.

Описывая присоединение Украины к Московскому царству, автор особо подчеркивает, что лишь боязнь попасть под «иго магометанское» заставила Хмельницкого принять это решение; однако условием присоединения был уговор, «чтобы в дела их и судилища никто другой не входил и не мешался, а сами они судиться и управляться между собою должны по своим правам и своими, избранными от себя начальниками»{588}.

Проанализировав украинофильские и, можно сказать, «казакофильские» воззрения автора, исследователи пришли к выводу: текст «Истории руссов» следует считать «памятником политического сознания начала XIX века»{589}. Таким образом, в кругу Репнина и при его непосредственном участии была сформулирована идеология, которой генерал-губернатор собирался пользоваться в дальнейшем: восстановление, насколько это возможно, автономного статуса Украины. Собственно, всё время пребывания в должности генерал-губернатора (до 1834 года) Репнин вполне официально боролся за привилегии казаков, за уравнение в правах российского и украинского дворянства, за культурное процветание Малороссии и развитие «малороссийского наречия» — украинского языка.

Как показали новейшие исследования, Репнин вел также деятельность, скрытую от глаз центрального правительства. Так, он старался собрать вокруг себя украинофильски настроенное дворянство, завязать «неформальные» отношения с местными уездными и губернскими предводителями дворянства. Он пытался создать некий постоянно действующий орган, «совещание», которое бы ратовало за возвращение Малороссии «древних малороссийских прав». Не получив согласия императора на организацию такого «совещания», он пытался реализовать свою идею через деятельность известной полтавской масонской ложи Любви к Истине.

Для осуществления своих идей генерал-губернатор готов был воспользоваться политическим заговором, не последнюю роль в котором играл его младший брат Сергей Волконский. По-видимому, генерал-губернатор, как и многие другие крупные сановники Александровской эпохи, занял выжидательную позицию. И если бы заговорщикам удалось победить, Репнин стал бы единоличным правителем Малороссии — иной кандидатуры на эту должность в ту пору просто не было. Приобрела бы при этом Малороссия независимость или просто возвратила автономные права и свободы, остается только гадать{590}.

Причины, побудившие современников и исследователей причислять Репнина не только к сторонникам малороссийской автономии, но и к либералам, хорошо известны. В начале 1818 года генерал-губернатор произнес речь перед участниками дворянских выборов в Чернигове и Полтаве, в которой затрагивались, в частности, вопросы улучшения положения крепостных крестьян. Эта речь сначала была напечатана отдельной книжкой, запрещенной цензурой, затем появилась на страницах российского дайджеста «Дух журналов». Павел Пестель утверждал на следствии, что эта речь, всем хорошо известная, породила новую волну толков о крепостном праве. Реакция на нее «консерваторов» убедила Пестеля и его друзей, что уговорить помещиков «даровать свободу крепостным крестьянам» будет весьма трудно{591}.

Если сопоставить обе публикации «Зиновия Богдана Хмельницкого» Глинки с основными этапами политической деятельности Репнина в Малороссии, следует признать: первое издание повести было, скорее всего, приурочено к назначению Репнина генерал-губернатором, второе же соответствовало времени произнесения им речи перед полтавским и черниговским дворянством. Очевидно, Глинка был полностью осведомлен о деятельности малороссийского генерал-губернатора: он был дружен с Михаилом Новиковым, племянником знаменитого екатерининского масона и в 1817—1822 годах начальником канцелярии Репнина. Познакомились они в масонской ложе Избранного Михаила. Именно Новиков принял Глинку в Союз благоденствия. С Новиковым, членом-корреспондентом Вольного общества любителей российской словесности, был, видимо, заочно знаком и Рылеев.

Таким образом, дума Рылеева «Богдан Хмельницкий», восходящая к повести Глинки, была не столько следствием увлечения историей Украины, сколько отражением общественных ожиданий, связанных с генерал-губернаторством Репнина. Деятельность гетмана Хмельницкого, борца за освобождение от поляков, присоединившего Украину к России, но в то же время сохранившего автономные права казачества, для авторов и читателей 1820-х годов была вполне соотносима с деятельностью генерал-губернатора.

«Украинофильские» произведения Глинки и Рылеева могли, кроме того, преследовать и вполне прагматическую цель: обратить на их авторов внимание Репнина, побудить его начать оказывать литераторам покровительство. Тем более что Рылеев был знаком с самим Репниным: как уже говорилось выше, в 1814 году, сразу же после окончания Кадетского корпуса, он служил в Дрездене при «дядюшке», генерале Михаиле Рылееве, — одном из ближайших сотрудников будущего малороссийского генерал-губернатора.

После «Богдана Хмельницкого» идо «Войнаровского» Рылеев еще несколько раз обращался к украинским сюжетам. На этот раз объектом его размышлений становится гетман Мазепа, в ходе Северной войны изменивший Петру I и перешедший на сторону Карла XII. Возможно, эта тема заинтересовала Рылеева в связи с какими-то известными ему тайными планами Репнина. Однако к деятельности Мазепы как исторического персонажа Рылеев относился резко отрицательно — об этом свидетельствуют черновики трагедии «Мазепа», замысел которой, по мнению ряда исследователей, сложился к 1822 году «Мазепа. Гетман Малороссии. Угрюмый семидесятилетний старец. Человек властолюбивый и хитрый; великий лицемер, скрывающий свои злые намерения под желанием блага к родине» — так характеризует Рылеев будущего героя трагедии. Аналогична характеристика Мазепы в предисловии к написанной в 1823 году думе «Петр Великий в Острогожске»: «Уклончивый, хитрый гетман умел вкрасться в милость Петра». В прозаическом наброске, относящемся к 1824 году, Рылеев выразил свое отношение к Мазепе еще резче: «…Для Мазепы, кажется, ничего не было священным, кроме цели, к которой стремился… Ни уважение, оказанное ему Петром, ни самые благодеяния, излитые на него сим великим монархом, ничто не могло отвратить его от измены. Хитрость в высочайшей степени, даже самое коварство почитал он средством, дозволенным на пути к оной»{592}.