Воина миров. Второе пришествие - Михаил Хрипин

— Успеете, — сказал Джек.

Кулибин плюхнулся обратно в небольшой кожаный диван, который полностью занимал единолично.

— Вы такой решительный, — сказала Аннет.

Иван расплылся в улыбке.

— Джек, а почему вы вернулись? — девушка посмотрела на него серьезно, намекая, что хочет получить правдивый ответ.

— Я сбежал.

«Опять за старое! — подумала Аннет. — Неужели он ничуть не изменился?»

— Но от кого? Что может быть такого в штабе, что вы решили сбежать сюда? Сюда, в Лондон!

— Уотсон.

— Что? — взревел Кулибин. — Как это может быть? Это не моя область, но я слышал, это просто гениальный старик. Он придумывает такие загогулины…

— Джек, вы понимаете, что говорите? — спросила Аннет.

— К сожалению да. Я расскажу вам. Надеюсь, вы меня поймете.

Много времени не потребовалось. Джек говорил коротко, обдуманно, без лишних подробностей. Он давно осмыслил для себя и свое отношение, и поведение Лозье, и обстоятельства, вынудившие Уотсона решиться на такой шаг. Он где-то даже мог понять профессора. Рациональной своей частью. Сейчас в Джеке говорила именно она.

— Это чудовищно! — воскликнула Аннет уже в который раз, когда Джек закончил свою историю.

— Хороший каламбур, — ответил Джек.

— Вы правы, вы совершенно правы, Джек. У вас не было другого выхода. — Девушку рассказ Джека довел до крайней степени возбуждения.

— Вот ведь попали вы в котовасию, — сказал Кулибин. Он сидел с потрясенным видом, слушал молча, но было видно, что верит всему, до последнего слова.

Аннет пришла в голову крамольная мысль. Она испугалась, решив, что это действие алкоголя, но остановиться не могла. Предположение требовало обдумывания, причем немедленного.

«А что, если профессор сумел что-то сделать с Джеком? — размышляла девушка, боясь даже представить, что именно это могло бы быть. — Если он и впрямь настолько гениален, кто может поручиться, что разгаданы все его замыслы? Но тогда что же получается? Прежний ли Джек сидит передо мной? Я видела, как он вел себя с самого начала, но можно ли поручиться, что он сейчас прежний? Война меняет людей слишком сильно, чтобы можно было твердо сказать, какие изменения естественны, а какие нет».

Аннет посмотрела на Джека, пристально, будто стараясь проникнуть в его мысли.

«Почему он так спокоен, когда рассказывает все эти ужасные вещи?»

Глава 9

Унылая застывшая сырость сопровождала Лозье во время прогулки по парку. не находя себе места, ученый отправился наружу, чтобы сменить обстановку. Несколько недель работа не позволяла оторваться, расслабить мозг, переключиться на что-то другое. Необходимость помочь Джеку, спасти от коварного покушения старика, вытеснила из сознания доктора все, что могло помешать выполнению данной себе клятвы.

Все кончилось в один миг. После разговора с профессором в столовой мир рухнул, оставив Лозье в растерянности стоять перед грудой обломков надежд, еще пытавшихся по инерции привлечь к себе внимание радужными всполохами. Он вдруг очутился в однообразном лабиринте коридоров научного корпуса штабного городка, среди одинаково одетых людей с одинаковыми, сосредоточенными выражениями лиц. Лозье поймал себя на том, что больше не понимает сути происходящего. Ценой неимоверных усилий, бессонных ночей, он выполнил обещание, но Уотсон одной короткой речью разбил все в хлам, превратив в помойку радость от одержанной победы.

Лозье забыл, когда в последний раз выходил на открытый воздух. Погода в этом месяце не радовала. Пришедшая в Лилль зима отличалась редкой суровостью, подчеркивала масштаб трагедии, обрушившейся на британские острова. Сотрудники штаба стремились поскорее покинуть двор, если нужда заставляла высунуть зачем-то нос под хмурый взгляд сплошного покрывала низких туч.

Доктор бродил в парке один. Раскисшие дорожки хлюпали, чавкали под ногами, обливая брюки комьями коричневой жижи. Вода повсюду, в земле, воздухе, деревьях. Слой слипшихся бурых листьев грозил расползтись вызывающим омерзение склизким киселем, если зазевавшийся глупец случайно ступит ногой за пределы тропинки. Дождь кончился, мутные тяжелые капли нависали гроздьями, едва держась за черную сырую кору голых ветвей.

Согнувшись под давлением разочарования, Лозье брел по лужам не разбирая дороги, поворачивая наугад на редких пересечениях протоптанных между деревьями путей.

«Мерзкий старик! — клокотал яростью доктор. — До чего опустился! Использовал всех, заморочил голову мне, штабным, лаборантам, этому бедняге Джеку. Кем он возомнил себя — богом?»

Он тряхнул головой, скопившаяся влага сорвалась с капюшона, веером капель разлетелась в стороны.

«Какое счастье, что я избежал этого сумасшествия! а ведь мысли такие были, надо признать, не отвертишься! Могущество, бесконечный выбор возможностей, власть над сущностью живого организма! Воистину, рука Господа остановила меня. не стоит пытаться сравниться. Вот он, наглядный пример».

Лозье, словно слепой, замер на полушаге, прислушиваясь. Но не к звукам тонущего парка, а к своим смутным подозрениям. Он стоял посреди лужи и не видел этого.

«Но ведь это самообман, — его вдруг пронзила холодная судорога. — Я ничуть не лучше! Я сделал то же самое, прикрываясь благими намерениями. Антивирус. Чем он отличен от созданного стариком? Ничем. Он также менял гены, и не важно, что они были перед этим изменены вирусом старика. Чудовищно! а если бы я ошибся? Суммарные усилия двух вирусов могли превратить Ридла в еще более страшное чудовище, чем-то, против которого мы так боролись.

Какой же здесь сухой остаток? Он назвал меня преемником, учеником, в будущее которого верит. Заставил пройти испытание. Забудем на время, каким способом. Но он сказал, что я его прошел. Значит, я сравнялся с ним в умении. Пусть у меня нет его сумасшедшей гениальности. Слава Богу и Боже упаси! Усердие никто у меня не отнимет. Лишь бы цель была».

Он пошел дальше. Глинистая жижа затягивала следы, они наполнялись черной водой, оплывали по краям, превращались в крохотные лужицы, цепочкой вьющиеся по тропкам унылого парка.

«Цель. — Губы растянулись в кривой гримасе. — Цель есть. Это будет неотвратимая, безжалостная месть за коварное оскорбление».

На горизонте, скрытом переплетением черных, сочащихся влагой ветвей парковых деревьев, сверкнула белая вспышка. Гроза надвигалась на Лилль, стремясь окончательно утопить, превратить в хлипкое болото, вымочить до нитки. Ветер пришел с запада, промчался над проливом, ринулся на материк, словно репетируя атаку чудовищ, набирающихся сил для нового броска. Почти растеряв в пути, ураган все же донес до города слабые признаки грядущих событий — редкие молекулы, оставшиеся от запахов раскаленного металла, дымных столбов, пролитой крови. Недоступные человеческому нюху из-за слабой концентрации, они действовали на подсознание, рождали тревогу, навевали ночные кошмары.

Доктор, не сознавая надвигающихся перемен, повернул обратно, ноги сами влекли его в теплое убежище штабного комплекса. Он зашлепал по скользкой хляби, руки в карманах плаща, капюшон на глаза.

«Месть должна быть всеобъемлющей, — смаковал он очертания будущего плана. — Сбудется то, чего страшится каждый ученый, добившийся признания, занявший свое уникальное место. У него будет преемник. Но где окажется он сам, когда поймет, какими возможностями преемник обладает, какие способности скрыты в нем до поры, до времени?»

Крепчающий ветер подгонял, толкал в спину, пока еще мягко, осторожно, но давая понять, какая сила скоро наполнит его порывы. Лучше спрятаться, смотреть на его буйство через толщу стекла, сквозь потоки воды, бросаемой ураганом в жажде пробить окна, захватить трусливо отгородившиеся помещения.

«Ты умный, старик. Но ты сам научил меня. Ты показал, что можно сделать, если тебе не мешают введенные в заблуждение недоучки. Больше это не повторится. Я был слеп, глух и испуган. Это все кроется в мозгу. Но ты все сказал мне про мозг. Мне больше не нужно. Дорога открыта и ничто не ждет моего возвращения».

Когда Лозье взошел на крыльцо и растворил дверь, сопротивляющуюся натиску воздушного кулака, за его спиной небо обрушилось, оглушило громовым шелестом, потекло мутными реками, смывая оставленные доктором торопливые следы. Плотная колышущаяся стена воздвиглась позади, отрезая дорогу назад. Доктор юркнул в желтую от света лампы сухость коридора, едва не получив пинка захлопнувшейся дверью.

Спешки больше не было. Ее сменила расчетливая размеренность действий, просчитанные реакции, заготовленные ответы. Лозье ясно видел перед собой свой план, словно карту с начерченной единственно верной дорогой. Все препятствия обозначены, все острые углы спрямлены.