Не время для драконов - Сергей Лукьяненко

Виктор как зачарованный двинулся вперед.

В развалинах пятиэтажки что-то хрустнуло — звук был слаб и не страшен, так ломаются пластмассовые игрушки под ногой взрослого человека, так хрустят сухие ветки в лесу. Обращенная к Виктору стена задрожала и ссыпалась внутрь здания — обнажая пустое, выбитое взрывом или просто выгоревшее нутро. На остатках перекрытий, на высоте третьего этажа, открылась комната, ободранная, заваленная горелой щепой и горами мусора. Уцелевший потолок выгнулся внутрь бетонными сосульками. Словно в насмешку, сохранилась в углу кровать — древняя металлическая кровать с панцирной сеткой, вся вычерненная огнем.

Непроизвольным жестом Виктор вскинул руку — что-то уцелевшее в этих руинах казалось насмешкой, вызовом. Тугой кулак ветра ударил в комнату, и та будто вскипела — накаленный металл кровати вспыхнул будто в кузнечном горне, прошел цветами побежалости и оплыл огненной лужей.

За спиной раздался негромкий звук. Он обернулся.

Посреди улицы стояла собака. Здоровая, не то доберман, не то ротвейлер, оскалившаяся, с окровавленным хребтом. Когда-то, наверное, откормленная и могучая, псина пребывала в ужасном состоянии. Даже оскал пасти был жалким и молящим, пес не угрожал, а скорее пытался обратить на себя внимание.

Виктор присел на корточки. Протянул руку, глядя собаке в глаза.

Пес неуверенно шагнул вперед. Попытался завилять обрубком хвоста.

— Плохо? — тихонько сказал Виктор. — Иди сюда. Хорошая собака. Хорошая собака…

Собака тихонько заскулила. Повернулась и бросилась бежать.

— Не доверяешь? — сказал вслед Виктор. — Я бы на твоем месте никому не доверял…

Обрушилось еще одно здание. На этот раз — гораздо громче, расплескав по улице волну пыли, мусора, копоти. Виктора удар не коснулся, обтек по границам воздушной брони.

— Насмотрелся?

Обжора стоял за спиной. Тяжело дыша, утирая пот с лоснящейся физиономии. Нелегко ему далось, похоже, догнать Виктора.

— На что? — спросил Виктор, поднимаясь.

— И впрямь… — Обжора деланно зевнул. — На что тут смотреть-то? Вряд ли кто остался… ой!

Он покачал головой:

— Вру, однако… вру…

Виктор проследил за его взглядом. Он не боялся сейчас удара исподтишка — не в том была цель Обжоры, да и в нежданно появившуюся Силу Виктор верил.

По улице брел паренек. Лет девятнадцати-двадцати. Тощий, близоруко щурящийся. В форме защитного цвета, перемазанной так, что и не поймешь — реальной армии солдат или такой же усредненной, как город вокруг. Автомат на груди был обычным «Калашниковым», но слишком уж популярен в мире этот предмет. На плечах у парня горбился самодельный рюкзак — точнее, что-то вроде мешка, с прорезями для ног — потому что в «мешке» обмякло человеческое тело. Такой же молодой парень… только мертвый. Голова безвольно раскачивалась, темные пятна пропитали форму.

— Дойдем… — бормотал солдат. Он был еще далеко, но услужливый ветер доносил до Виктора каждое слово. — Хрен ли не дойти… а?

Похоже, что он не видел ни Виктора, ни Обжоры.

— Еще посчитаемся… ты не сомневайся…

Голос был хриплый, словно парень давно не пил, кричал, срывая голос, и сказал уже все, что только можно было сказать.

— И за ребят, и за нас… посчитаемся… дойти только… тут рядом…

Он прошел совсем близко, Виктор даже посторонился, но, похоже, это было излишне — солдат прошел сквозь скалящегося Обжору, не заметив того. И в то же время парень не был призраком — Виктор слышал не только голос, но и шаркающий звук шагов, и звяканье автомата, цепляющего рожком пряжку ремня, чувствовал запах гари и пота.

— С кем он хочет посчитаться? — сквозь зубы спросил Виктор.

— Откуда мне знать, — поразился Обжора. Небрежно облокотившись о стену здания, он выковыривал кривым пальцем из оспины-вмятины смятую пулю. — Разве важно, кого бояться и ненавидеть?

Сорвался еще один кусок стены, обрушился совсем рядом с Обжорой. Тот и ухом не повел.

— Фантазия незатейливая, — глядя вслед солдату, посетовал он. — Города горят, дома рушатся; дети плачут, женщин насилуют, мужчин убивают…

— Фантазия?

Обжора подумал, разминая в руках пулю. Свинцовый комочек выправлялся, обретая прежние очертания.

— Ну… не совсем фантазия… — неохотно признал он. — Ты прав, наверное…

Глаза у него вспыхнули.

— А что, — с жадным любопытством спросил он, — доводилось?

Описав руками круг, он словно предъявил Виктору окружающий пейзаж.

— Нет, — ответил Виктор. — Нет.

Обжора понимающе покивал.

— Он — дойдет? — кивая вслед удаляющемуся солдату, спросил Виктор. Парень как раз упал и томительно медленно пытался подняться. Мертвый груз мешал…

— А какая разница-то? — вновь завелся Обжора. — Чем тебя трогают приключения этого тела? А? Что, полагаешь его правым?

— Не знаю.

— То-то и оно! Стал тут… глазеешь… эх! А я тебе что говорил? Говорил — лети на белый дым. Это дальше!

— Мне и тут интересно.

Виктор сказал — и сам почувствовал неуместность слова. Интересно? Да что он несет…

Зато Обжора заметно подобрел:

— Ну… смотри тогда… изучай. Неволить не стану…

Он повернулся и неуклюже заковылял прямо в дымящее нутро здания.

— Не сгоришь? — окликнул его Виктор.

Обжора лишь тихо захихикал, погружаясь в чад все дальше и дальше:

— Не боись… Лучше о себе озаботься…

Виктор сплюнул под ноги, проклиная себя за неуместные хлопоты. Не этому обитателю страшных снов советовать, как и где поступать.

Может быть, и впрямь поискать «белый дым»?

Но что-то ему не хотелось продолжать путешествие по вымороченному миру. Будто последние слова Обжоры имели под собой серьезную основу…

Тревога накатывала все сильнее и сильнее. Ничем не оправданная, но от этого еще более неприятная.

Он обернулся — и поймал чужой взгляд. На усыпанном стеклом асфальте, под разбитой витриной, сидела кошка. Рыжая кошка с пронзительно-синими глазами. Смотрела так задумчиво-изучающе, как умеют лишь люди… и кошки.

— Брысь! — в легкой растерянности от собственной реакции сказал Виктор. Казалось бы, бродячий пес был куда более непредсказуемым соседом, а вот не вызвал никакого страха…

Кошка подняла лапку — то ли готовясь шагнуть, то ли приветствуя его. Померещится же такое!

И Виктор понял, мгновенно, разом, что пора просыпаться.

Наверное, помог страх. Помогло тошнотворное ощущение, которое навевал мертвый город.

Он вынырнул из сна, как тощий купальщик выскакивает из ледяной воды. Ощутил себя лежащим на жесткой палубе, почувствовал грубую циновку под собой, колючее одеяло, тепло прижавшейся Тэль. И вскинулся, садясь. Сна не было и в помине.