Декабристы - Бригита Йосифова

В Иркутске генерал-губернатор Цейдлер в соответствии с инструкциями императора пытается задержать и отправить Полину обратно. Но путь уже «проложен» первыми декабристками, Трубецкой и Волконской! Полина отказывается вернуться.

Губернатор любезен. Когда узнает, что она везет с собой охотничье ружье и охотничьи принадлежности, он советует получше их спрятать. Предупреждает, что ее чемоданы будут осмотрены…

Предстоит переправа через Байкал по льду. Крестьяне предупреждают ее, что на льду часто образуются трещины и переезды сопряжены с большой опасностью. Однако, преодолев все трудности, Полина добралась до другого берега.

От Верхнеудинска до Читы остается всего лишь… 700 верст. Снега не было. Вокруг простиралась лишь вздыбленная, смерзшаяся земля, бескрайняя, пустая и безлюдная, нигде не видно ни единого жилища. Кое-где на пути встречались буряты, которые жили в легких юртах, кочевали со своими табунами коней, стадами овец и коров. Из юрт выбегали любопытные детишки. Молодые бурятки с любопытством смотрели на необыкновенную путешественницу. Буряты помогли приладить колеса к каретам и отказались от вознаграждения.

В те времена Чита была деревней в 18 дворов. В самой деревне была и тюрьма. Полина начала беспокоиться: ей сказали, что до Читы осталась одна лишь станция…

Истинная француженка, она остановилась перед последним перегоном и тщательно занялась своим туалетом. Она надела лучшее платье, сама сделала сложную прическу, украсила косы лентами. Полина была уверена, что через несколько часов увидит своего любимого.

Но через несколько часов… она увидела лишь коменданта Лепарского. Генерал, как и Цейдлер, тоже любезен, но объясняет ей, что имеется много формальностей, которые необходимо выполнить. Полина должна устроиться, найти квартиру. Подписать многочисленные документы. Добровольно принять новые ограничения.

— Но я хочу видеть Ивана Александровича! Я проехала шесть тысяч верст не для подписи документов, а воссоединиться и обвенчаться с ним.

Лепарский терпеливо ей объясняет, что даже для первой короткой встречи он должен издать специальное распоряжение.

Полина подчиняется. Она берет документы и читает:

«1. Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа, государственного преступника, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет… не должна я отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на то от г. коменданта соизволению и токмо в назначенные для того дни, и не чаще как через два дня на третий.

2. Не должна доставлять ему никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома г. коменданта или офицера, под присмотром коего будет находиться муж мой.

3. Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок и никаких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы…

4. Обязуюсь иметь свидание с мужем моим не иначе как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время и в присутствии дежурного офицера; не говорить с ним ничего излишнего и паче чего-либо не принадлежащего, вообще же иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке…

10. Наконец, давши такое обязательство, не должна сама никуда отлучаться от места того, где пребывание мое будет назначено».

Полина подписала документ.

Комендант Лепарский пообещал ей, что она увидится с Анненковым через несколько дней.

Но Полина не может ждать сложа руки. Она узнает, что именно в тот день узников поведут в баню, и она стоит у окна и ждет.

«Я увидела Ивана Александровича в старом тулупе, с разорванной подкладкой, с узелком белья, который он нес под мышкою… Я сошла поспешно, но один из солдат не дал нам поздороваться, он схватил Ивана Александровича за грудь и отбросил назад. У меня потемнело в глазах от негодования, я лишилась чувств и, конечно, упала бы, если бы человек не поддержал меня. Вслед за Иваном Александровичем провели между другими Михаила Фонвизина, бывшего до ссылки генералом Я все стояла на крыльце как прикованная. Фонвизин приостановился и спросил о жене своей. Я успела сказать ему, что видела ее и оставила здоровою.

Только на третий день моего приезда привели ко мне Ивана Александровича. Он был чище одет, чем накануне, потому что я успела уже передать в острог несколько платья и белья, но был закован и с трудом носил свои кандалы, придерживая их. Они были ему коротки и затрудняли каждое движение ногами. Сопровождали его офицер и часовой; последний остался в передней комнате, а офицер ушел и возвратился через два часа. Невозможно описать нашего первого свидания, той безумной радости, которой мы предались после долгой разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение, в каком находились в эти минуты. Я бросилась на колени и целовала его оковы».

Наконец была назначена дата свадьбы Анненкова с Полиной — 4 апреля 1828 года. Все население Читы собралось в церкви. Но декабристам запретили присутствовать, пришли в церковь их жены, приехавшие к тому времени в Сибирь. Среди них были Волконская, Трубецкая, Нарышкина, Давыдова, Ентальцева.

По православному обычаю, роль посаженого отца невесты пожелал исполнять комендант генерал Лепарский. Он прибыл в собственном экипаже, чтобы доставить невесту в церковь. Полина успела приготовить белые банты для шаферов из своих батистовых носовых платков. Даже сумела накрахмалить их, и они блестели, были пышными и красивыми! Шаферами были Петр Свистунов и Александр Муравьев — товарищи Анненкова.

Жены декабристов пришли в своих лучших платьях, с цветами в руках. Веселое настроение исчезло, шутки замолкли, когда к церкви привели Ивана Анненкова с двумя шаферами — все трое были в оковах. Только здесь с них сняли цепи. Началась церемония венчания.

Церемония продолжалась недолго, священник торопился, певчих не было. Священник соединил руки Полины и Ивана Анненкова. С этого момента она получила русское имя — Прасковья Егоровна Анненкова.

Сразу же после венчания Анненкова и его двух товарищей снова заключили в оковы и возвратили в тюрьму.

Полина со своими подругами отправилась в свою избу. На следующий день в знак милости Анненков был приведен на свидание к своей молодой жене. Им разрешили побыть вместе в присутствии сопровождавшего офицера не более двух часов.

Жизнь их проходила в страданиях и мимолетных встречах. Но Полина не падала духом; будучи деятельной натурой, она никогда не опускала рук. Когда убедилась, как трудно Ивану Анненкову ходить в коротких и тяжелых кандалах на ногах, она попросила сельского кузнеца изготовить новые оковы. За хорошую плату тот выковал более длинные и не такие тяжелые цепи. Опять же за хорошую мзду тюремщикам Полина устроила так, что ее мужу сняли неудобные кандалы и надели новые. Старые она взяла себе на память. Из них заказала для себя перстень и браслет, которые носила как символы верности своему любимому и в знак уважения к его страданиям.

Для Полины Анненковой жизнь в Сибири не была столь тягостной, как для других декабристок. Она умела отлично готовить, владея этим искусством в совершенстве. В Сибири изумляла всех своими изысканными блюдами, приготовленными по знаменитым французским рецептам. Она хорошо организовала свое хозяйство, обзавелась огородом, выращивала овощи, покупала у местных крестьян дичь и угощала всех декабристов.

«Дамы наши, — писала Полина, — часто приходили посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог. Но когда дело доходило до того, что надо было взять в руки сырую говядину или вычистить курицу, то не могли преодолеть отвращения к такой работе, несмотря на все усилия, какие делали над собой. Тогда наши дамы со слезами сознавались, что завидуют моему умению все сделать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться. Но в этом была не их вина. Воспитанием они не были приготовлены к такой жизни, какая выпала на их долю, а меня с ранних лет приучила ко всему нужда.

Мы каждый день почти были все вместе. Иногда ездили верхом на бурятских лошадях в сопровождении бурята, который ехал за нами с колчаном и стрелами, как амур.

Надо сознаться, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного. Все было общее — печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности и заставляла забывать многое».

Особенно тепло, с любовью пишет Полина Анненкова о своих новых подругах Трубецкой и Волконской. Даже тогда, сама приехавшая в Сибирь, она верно оценивала и понимала их личный подвиг. Описывала тщательнейшим образом их внешность, восхищалась их красотой и обаянием, их широкой культурой. С большой нежностью она говорила об их супружеской верности и любви: