Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский

Граф Эстергази был в восторге от спектакля: «Что до одежд, то они превосходят всякое впечатление. Это золото и серебро, и верность времени соблюдена в них со всею точностью. Уверяют, что постановка стоила страшных денег. Кроме расходов на гардероб, примерно пятнадцать тысяч рублей».

«Премьера прошла с невиданной торжественностью. Шестьсот статистов от лейб-гвардии Егерского полка, хоры исполняли придворные певчие и певчие лейб-гвардейского Преображенского полка. Это одно из лучших зрелищ в мире», – вспоминали иностранные послы.

Строительство театра обошлось примерно в 40 тысяч рублей. В то время это были баснословные деньги (для сравнения – через 100 лет гонорар Чайковского за «Лебединое озеро» составил две с половиной тысячи рублей серебром, что давало возможность купить целую деревню со ста душами). При этом содержание итальянской труппы, которая была немногим больше двадцати человек, обходилось Екатерине в 53 тысячи рублей. Это тот пример, откуда взялась база для развития российской оперы, российской музыки, российской драматургии. Конечно, чудес на свете не бывает, и для того, чтобы превратить Эрмитажный театр в живущий театр-музей и воскресить тот дух, который здесь жил, нужны были огромные деньги.

Графиня Янькова вспоминала: «Вечера были самые блестящие и парадные, которых в теперешнее время быть не может. Дамы и девицы – все в платьях золотых или серебряных, камений на всех – премножество. И мужчины тоже в шитых кафтанах с кружевами и дорогими каменьями. Императрица была в серебряном платье, невелика ростом, но так величественна и так милостива ко всем!»

К «эрмитажам», конечно, готовились. Вот что вспоминают модницы тех времён – княгини, герцогини: «С утра мы румянились слегка, но вечером нужно было нарумяниться побольше. Некоторые девицы сурьмили себе брови очень сильно и белились, но это не одобрялось в порядочном обществе и особенно не одобрялось Великой императрицей. А обтереть себе лицо и шею пудрой считалось приличным и даже необходимым».

Екатерина любила цветы, особенно примулы, поэтому Эрмитажный театр во время представлений часто украшался этими цветами. Рядом со сценой стояли корзины благоухающих примул. Екатерина говорила, что это цветок богов и вернейшее средство от многих болезней и хворей.

«Оперные и драматические спектакли ставятся охотно, хоть и стоят дорого, – вспоминали современники. – Большой восторг вызвала опера Антонио Сальери “Пальмира, царица персидская”. Княгиня Голицына восхищалась: “Музыка – превосходная! Постановка – великолепная!” Екатерине опера тоже понравилась: “Спектакль был прекрасен, певцы – божественны”». И даже изволила представляющих оперу актрис и актёров жаловать к руке.

Кто же сочинял музыку для представлений? Несколько лет придворным композитором был Доминико Чимароза, затем неаполитанец Джованни Паизиелло. Его называли мастером комического реализма. Знаменитый композитор Европы был приглашён Екатериной в Петербург, где писал музыку для празднеств и множество опер. Известен ещё и тем, что занимался музыкой с женой наследника престола Марией Фёдоровной. Для неё он сочинил учебник «Правила хорошего аккомпанемента на клавесине», который до сих пор пользуется большой популярностью у музыкантов. Потом Паизиелло вернулся в Неаполь, куда через некоторое время вошли войска Наполеона. Великий Паизиелло служил новой республике, но вскоре она была подавлена. Композитор попал в опалу и еле спасся от тюрьмы. И тогда Наполеон пригласил его в Париж. Удивительная связь: именно в России Паизиелло написал одну из своих лучших опер – «Севильский цирюльник» (ещё до Джоаккино Россини), и эта опера шла много лет на сценах российских и европейских театров. Эта опера стала самым большим конкурентом для одноимённой оперы Россини. Когда он написал своего «Севильского цирюльника», то публика не сразу приняла его, поскольку у Паизиелло был шедевр и сравниться с ним было непросто.

Придворным композитором у Екатерины, а после её смерти – у Павла, был Джузеппе Сарти. За 20 лет работы в России написал огромное количество опер, кантат и хоров. Джузеппе Сарти – известнейший музыкант, ученик великого падре Мартини (у которого учился Моцарт), автор популярнейшей в своё время оперы «Король-пастух». Много лет он возглавлял оперную труппу в Копенгагене, и до сих пор датчане считают его своим великим композитором и гордятся тем, что он давал уроки пения датскому королю. Датский язык Джузеппе Сарти не выучил, как, впрочем, ни один другой, потому что считал, что музыка – это и есть самый главный и понятный язык. В 1784 году Сарти был приглашён Екатериной в Петербург. По дороге, в Вене, встретил Моцарта. Они разговаривали, ужинали, пили вино, играли. Моцарту понравились несколько мелодий Сарти, одну из них он использовал в сцене бала в опере «Дон Жуан».

Придворным композитором мог бы стать даже Вольфганг Амадей Моцарт. Граф Разумовский – посол в Австрии, зная любовь к музыке Григория Потёмкина, в 1791 году в одном из писем светлейшему князю предложил пригласить в Россию «одного из лучших композиторов Германии именем Моцарт». Он недоволен своим положением в Вене и охотно предпринял бы это путешествие. Разумовский писал: «Если Ваша светлость пожелает, могу нанять его ненадолго, чтобы его послушать и содержать при себе некоторое время». Светлейший князь Потёмкин захотел пригласить Моцарта для того, чтобы юг России превратить во вторую столицу. Екатеринослав и все так называемые «потёмкинские деревни» – дворцы, в которых останавливалась Екатерина Великая во время своего южного вояжа – по задумке Потёмкина должны были стать центром культуры. В год смерти Моцарта графу Разумовскому пришло письмо от графа Потёмкина, который просил его поговорить с Моцартом по поводу предложения поработать в Петербурге. Спустя несколько месяцев, в первых числах сентября, Потёмкин получил от Разумовского ответ. Суть письма состояла в том, что господин Моцарт выразил желание поехать в Петербург, но сейчас приглашение принять не может, поскольку находится в Праге на премьере оперы «Дон Жуан», а ещё должна состояться премьера оперы «Волшебная флейта», и только после этого Моцарт сможет приехать. Но их планам не суждено было сбыться: через три месяца Потёмкин скоропостижно умер, скончался и Моцарт.

«Узнав об этом интересном факте, я отправился в Зальцбург, где совместно с директором фонда “Моцартеум” мы обсуждали вопрос организации выставки рукописей Моцарта в Петербурге, – рассказывал Сергей Евтушенко, – параллельно оркестр Государственного Эрмитажа начал исполнять самые лучшие произведения Моцарта, программа называлась “Только Моцарт”. Была идея не только оживить Эрмитажный театр исполнением опер, которые ставились в эпоху Екатерины Великой и Павла I, но и внести в Эрмитаж музыку как составную часть его жизни».

Эрмитажный театр стоит на фундаменте первого Зимнего дворца Петра I. Дерзость Кваренги, которая так поощрялась Екатериной II, заключалась в том, что зодчий понял: за один год выстроить новый театр невозможно, значит – нужно использовать что-то старое. Через Зимнюю канавку нашлось здание старой постройки. Чтобы оно стало театром, Кваренги решил построить переход и использовать в качестве основы для театра стены и фундамент старого Зимнего дворца Петра I. Архитектор использовал двор, боковые стены (каре), и как чашку этот амфитеатр театра он вставил во двор. Боковые стены стали готовыми конструкциями, которые использовались, чтобы стать основными стенами театра. Мало того, именно под сценой этого театра, где порхают балерины, находится комната, где скончался Пётр I.

Как любила Екатерина этот театр! Любил его и Кваренги, который никуда не уехал, несмотря на то что климат Петербурга для него был слишком тяжёл. В те времена в контрактах у итальянских архитекторов и музыкантов был пункт: они вправе расторгнуть контракт по климатическим условиям.

Требования к театру были самыми высокими, с точки зрения машинерии театр был оборудован абсолютно по-европейски. Уровень технического оснащения Эрмитажного театра был настолько высок, что даже после его закрытия в 1935 году его колосники были