Рубикон - Наталья Султан-Гирей

Битва продолжалась недолго. В предместьях солдаты Октавиана уже громили горящие дома, приканчивали спасшихся от огня жителей.

Напрасно Марк Агриппа метался, пытаясь прекратить избиение невинных. Его призывы к чести и милосердию были бессильны.

Из горящего дома раздался пронзительный девичий вопль. В проеме фронтонного окна показалась девушка. Подол ее одежды лизали язычки пламени.

Агриппа на миг остановился, оборвал лоскут от туники и, замотав низ лица, кинулся в объятый огнем атриум. Он подскочил к одной из колонн и, обжигаясь об накалившийся камень, начал карабкаться вверх.

— Сюда! Сюда! — выкрикивал молодой пицен. — Беги сюда, я тебя сниму!

Она подбежала к самому краю и протянула руки к своему спасителю, но вдруг отпрянула:

— Нет, нет! Бросишь легионерам!

Агриппа узнал Клодию.

— Дура, я сниму тебя и все!

Но Клодия, обезумев от ужаса, бросилась в пламя. Рассыпая рой искр, балки, охваченные огнем, начали рушиться...

Агриппа спрыгнул и, туша на себе загоревшуюся одежду, с трудом выбрался на улицу.

И вдруг перед ним вырос Люций Антоний во главе отряда гладиаторов. Огромный, массивный, он черной скалой надвигался на молодого пицена. Юноша застыл на месте.

— Там Клодия! — Он указал на пылающий дом. — Надо спасти ее, Люций!

— И упустить тебя?! — Люций с мечом наголо ринулся на противника.

Агриппа увернулся и, рухнув наземь, дернул Люция за ноги изо всех сил. Великан упал. Агриппа вскочил на него и, выхватив кинжал, пытался найти между шлемом и панцирем незащищенное горло врага. Но Люций сбросил молодого пицена и, подмяв его, начал душить. Отчаянным усилием Агриппа приподнялся под этой тяжелой тушей и впился зубами ему в горло. Они катались по земле, как два зверя, но Агриппа не разжимал зубов.

Легионеры императора и гладиаторы Люция беспомощно наблюдали за поединком вождей. Помочь было невозможно. Переплетенные тела так и мелькали в пыли. Октавиан, забыв все, выскочил из сомкнутого строя и кинулся на выручку друга. Но легионеры вовремя оттащили своего божка под прикрытие.

Вдруг Агриппа отбросил массивное тело Люция и, весь в крови, поднялся. Увидев гибель предводителя, гладиаторы бросились врассыпную. Из прокушенной шеи консула все еще била черная струя.

Октавиан наконец вырвался от державшего его легионера и подбежал к своему полководцу.

— Ты ранен?

— Нет, но уйдем. Меня сейчас стошнит. — Он пнул ногой огромный труп. — Свинья! Хотел меня задушить!

IX

Прикованная к постели, обессиленная ранами, Фульвия боролась недолго. Направила свою свекровь к Сексту Помпею, заклинала престарелую матрону молить отважного пирата вступиться за дело справедливости, не дать восторжествовать его кровному врагу. Сын Помпея обязан сразить сына Цезаря. Тень Великого грозно взывает об отмщении.

От устья Нила на помощь морскому разбойнику спешил сам триумвир. Клеопатра не поскупилась. Объединенный флот Антония, Помпея и яростного Домиция Агенобарба был снаряжен на славу.

К Брундизию причалили черные паруса пиратов. Этот порт, замыкающий Адриатику, являлся в то же время ключом ко всей Италии, кинжалом, направленным в спину Рима. Кто владел Брундизием, тому ничего не стоило завладеть столицей.

Октавиан осунулся и уже не плакал. Испуганными глазами безмолвно следил за Агриппой. Боялся спрашивать, боялся неосторожным движением рассердить. Забившись в угол, наблюдал, как его полководец работал по ночам. Со всех ног бросался подать воды, переменить вощеную табличку для письма.

Агриппа молча принимал услуги. Только изредка привлекал к себе Бамбино и тихонько дул ему в лицо, чтобы кудряшки разлетались, как на ветру. Октавиан улыбался грустно и благодарно.

Молодой полководец скрыл от своего императора, что вновь набранные рекруты отказались идти против Антония. Хватит с бедняги и тех испытаний, что упали на его хорошенькую головку.

Решительные действия должны были произойти около Брундизия. Город стоял за Октавиана и запер перед Антонием ворота. Антоний начал осаду. Агриппа, как некогда под Мутиной, сжал его кольцом. Но тогда врага стерегли Альпы, а теперь за спинами легионеров императора билось беспокойное море. А на море Секст и Домиций со своими пиратами.

Солдаты не хотели сражаться. Ходили из лагеря в лагерь друг к другу в гости, ругали дураков-полководцев. "Мириться надо", — глубокомысленно изрекал Сильвий.

С ним соглашались все, и даже Антоний. Он искренно горевал о мученической гибели Клодии, но смерть Фульвии обрадовала его. Мешок воспрял духом.

Извещая Октавиана о кончине своей супруги, он рассыпался в извинениях. Брат и жена всегда были его злыми демонами. Боги покарали злодеев, и теперь никто и ничто не помешает союзу сына Цезаря со старым другом его отца. А если император смущен дружбой своего соправителя с морскими разбойниками, то ведь это не больше, чем военная хитрость. Цель Антония — удержать пиратов в границах и следить за ними. Конечно, объединившись, триумвиры смогут перейти к открытым действиям против морских хищников.

В доказательство своей искренности Антоний не желает ничего утаивать от юного друга. Не врагов, а друзей должен опасаться император. Если эти слова непонятны, Марк Антоний объяснит их в беседе с глазу на глаз. Он ждет Октавиана Цезаря как самого желанного гостя.

Сальвидиен Руф был казнен за измену. Антоний выдал его. Неосторожное письмо полководца императора, где Сальвидиен, не веря в победу сына Цезаря, предлагал Антонию вместе прикончить мальчишку, послужило достаточно веской уликой.

Агриппа торжествовал. Пусть Кукла учится отличать друзей от врагов!

Глава восьмая

I

Император не знал, какими почестями осыпать своего полководца. Хотел возвести в сенаторские достоинства, но Марк Агриппа наотрез отказался.

— Их у тебя девятьсот, а я хочу быть единственным, — отшутился он.

В храмах, в цирке, на форуме они всюду появлялись вместе, держась за руки, как сказочные близнецы. Если прежде триумвир афишировал несуществующие любовные похождения, то теперь на каждом шагу подчеркивал свое внимание к другу.

Досуг Октавиан посвящал украшению города. Призвав Витрувия, знаменитого зодчего, любимца Цезаря, он поинтересовался, сколько ему понадобится денег, чтобы одеть Рим в мрамор.

— На это нужны десятилетия, — серьезно ответил Витрувий.

— Впереди достаточно времени. Я нашел Рим кирпичный, но поставил целью, умирая, оставить его мраморным. Высечь историю моих побед в каррарском камне! Чтобы краше не было города на земле! Я видел Афины...

— Вечный Город будет иным, — перебил Агриппа. — Рим — это все! Он вмещает в себя весь мир. Ты был легионером Цезаря и должен знать, что нужно народу воинов и пахарей. Прямота, мощь, ясность. — Он согнул руку, и мускулы напряглись. — Разогни.

Витрувий, улыбаясь, отказался.

— Вот таким должен быть Рим, — веско проговорил Агриппа. — Где план? А, вот! Давай сюда! Видишь, в центре Капитолий. Тут менять не будем. А вот рядом Квиринал и Палатин. Эти холмы — патрицианское засилье. Срыть змеиные норы и построить дворцы, музеи и храмы, новые дома, жилища воинов и тружеников. Простые, красивые, удобные...

— Не так круто, — остановил его Октавиан. — Начнем с, окраин, оформим площади. Мрамор, повсюду мрамор... Трущобы уничтожим. Дома на Витумине и Авентине, где живет беднота, сделаем под мрамор. Сенат откажется платить — выжму, но в деньгах недостатка не будет. Облачишь Тибр белоснежной тогой. На набережной построишь мне термы, что-нибудь пооригинальней. Чтобы душа и тело радовались! В центре Палатина воздвигнешь дворец, достойный моей империи, на Капитолии в легком портике мой алтарь из серебра, а потом уже храмы другим богам.

— А при храмах, — сосредоточенно заметил Агриппа, — обширные галереи. Я отберу у патрициев и ростовщиков сокровища искусства и наполню ими преддверия храмов, так, чтобы простые люди могли видеть статуи, геммы, картины... Они нужны всем...

— Кроме тебя, — съязвил Октавиан. — Ты не любишь ни красоты, ни искусства.

— Люблю, только живую красоту, а не мертвую красивость. Стишки и греческих богов не люблю. А песни, картины на стенах...

— Фрески, — поправил Октавиан. — Живопись на стенах называется фресками, потому что пишется по еще непросохшему грунту. От этого и краски так ярки и хороши.

— Ладно, не учи. Я же сказал, все красивое, яркое и живое люблю. А если я чего и не понимаю, другие поймут.

На пустырях закипела жизнь. Везли порфир из Египта, золотистый мрамор из Каррары, розовый из Пароса, нефрит и яшму из Бактрианы. Всех пасечников обложили налогами, и подводы с воском, потребным Витрувию для макетов, потянулись к Вечному Городу.