Роковой самообман - Габриэль Городецкий

15 апреля, после фиаско в Югославии, Голиков представил второй мрачный рапорт. Не давая аналитической оценки, этот лаконичный документ достаточно подробно описывал изменения в порядках развертывания немецких войск. Вводная сентенция Голикова, по обыкновению, задавала тон всему рапорту:

«Имела место крупнейшая переброска войск по железным и автомобильным дорогам, моторизованными колоннами и пешими маршами между 1 и 15 апреля из центра Германии, из западных районов Восточной Пруссии и из Генерал-губернаторства (Польши) к советским границам. Войска сосредоточиваются главным образом в Восточной Пруссии, вблизи Варшавы и в районах южнее Люблина. За 15 дней немецкая армия на восточных границах увеличилась на три пехотных дивизии, две мотопехотных, 17 тысяч вооруженных украинских националистов и одно парашютно-десантное формирование. Общее число немецких дивизий всех родов войск только в В.Пруссии и Польше составляет 78 дивизий».

Затем Голиков идентифицировал различные формирования и их размещение, заканчивая мрачным выводом, что «продолжаются переброска войск, накопление боеприпасов и горючего на границах СССР»{1108}. Пару дней спустя военный атташе в Будапеште узнал из надежного источника, что у немцев теперь 265 дивизий: 180 пехотных, 10 мотопехотных, 18 танковых, 5 парашютно-десантных, 6 горнострелковых, 2–3 кавалерийских и около 40 не определенного назначения. Как он полагал, 75 из них остались на западном фронте, а 45 сосредоточены на Балканах. Большая часть армии стоит против центрального и северного участков советского фронта{1109}.

Жуков вряд ли мог позволить себе пренебречь этими зловещими сообщениями. Однако в Кремле Сталин по-прежнему был поглощен усилиями примириться с немцами и глубочайшими подозрениями насчет стремления англичан втянуть СССР в войну. Поэтому Жукову предстояло совершить невозможное: протолкнуть оборонительный план предыдущего месяца, не раздражая Кремль. Примирительная преамбула его новой директивы генералу Павлову, командующему Западным фронтом, предназначалась Сталину и высказывала мнение, что пакт о ненападении с Германией «охраняет мир на наших западных границах. Советский Союз не собирается нападать на Германию и Италию. По-видимому, и эти страны не собираются нападать на Советский Союз в ближайшем будущем». Жуков шел на все, чтобы как-то совместить сталинский навязчивый страх перед провокацией с подлинной угрозой, исходящей от Германии. С этой задней мыслью он указывал на опасность, которую представляют для СССР «не только такие противники, как Финляндия, Румыния и Англия, но и возможные противники, такие как Германия, Италия и Япония». И подробно останавливался на недавних событиях на Балканах, немецком вторжении в Болгарию, Румынию и Финляндию, продолжающемся сосредоточении немецких войск на советской границе и растущей мощи Оси, которая при известных обстоятельствах может быть обращена против Советского Союза. В итоге директива выявляла главную заботу военных: чтобы обороне западных границ Советского Союза было придано «исключительное значение».

Как полагал Жуков, немцы могли собрать для кампании на востоке около 200 дивизий, включая 165 пехотных, 20 танковых и 15 мотопехотных. Дезориентированный их вторжением на Балканы и в Южную Европу и предполагая в основе действий Гитлера экономические интересы, Жуков считал, что он «постарается захватить Украину», нанеся главный удар в районе между Бердичевом и Киевом. Наступление может быть подкреплено вспомогательными атаками из Западной Пруссии на Двинск и Ригу или из Бреста на Волковыск и Барановичи. Тем не менее, Жуков не исключал возможности главного удара из Пруссии через Варшаву в направлении Риги или Ковно и Двинска, сопровождающегося вспомогательной акцией в направлении Минску.

Главной проблемой для Жукова, которую он так и не смог решить до самого начала войны, была необходимость справляться с двойной угрозой в центральном и южном регионах с учетом огромной протяженности театра военных действий. Следует помнить, однако, что одной из причин неспособности русских верно оценить намерения немцев явился так и не разрешенный спор внутри германского Верховного командования относительно конечных целей кампании. В то время как Гудериан желал нанести смертельный удар по Москве, Гитлер стремился занять Украину и Ленинград. Компромиссный план предусматривал два этапа войны. Успех плана зависел от способности вермахта уничтожить большую часть советской армии и не дать ей в организованном порядке отойти за Днепр и перегруппироваться там. Чтобы примирить противоположные точки зрения, решено было вернуться к рассмотрению целей, когда немецкая армия перегруппируется на линии Ленинград — Орша — Днепр. Поэтому войска первоначально распределялись более или менее равномерно между тремя фронтами. Группа армий «Север» под командованием фельдмаршала фон! Лееба, включающая бронированные ударные силы, танковую группу, а также 16-ю и 18-ю армии, была развернута на севере. В ее задачу входили уничтожение советских войск в Прибалтике и захват Ленинграда. Мощная группа армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока состояла из 35 пехотных, 9 бронетанковых и 6 мотопехотных дивизий. Ей предписывалось прорвать линию Брест — Гродно — Вильно — Смоленск и взять Смоленск. Группа армий «Юг» под командованием фон Рунштедта со своими 32 пехотными, 5 бронетанковыми и 3 мотопехотными дивизиями должна была ударить на Киев. Размышляя вместе со своими советниками о порядках развертывания немецких войск, Сталин мог прийти к самым разным заключениям, и ни одно из них не указывало бы безоговорочно на сдвиг к центру или северу. Мало помогала ему и разведка, которая, как мы видели, продолжала доставлять противоречивые сведения{1110}.

Особые директивы генералу Павлову, командующему Западным фронтом, четче очерчивали неопределенные контуры мартовского плана развертывания. Не следует упускать из виду тот факт, что директива составлялась в разгар сталинских примиренческих усилий и, как мы видели, Жуков вынужден был в начале документа в значительной степени затушевать угрозу, чтобы приспособить его к взглядам Кремля. Поскольку его лишили инициативы в виде упреждающего удара, Жукову пришлось планировать ответ на нападение Германии. Даже в этих обстоятельствах, обдумывая свой ход, он оставался стойким приверженцем принципов «глубинных операций», введенных Тухачевским{1111}. На начальном этапе войны, если предположить нападение Германии, силы прикрытия, базирующиеся в укрепленных районах, должны были сдержать противника, поглотить обширный удар и вести «упорную оборону». Чтобы воспрепятствовать повторным усилиям немцев, он планировал перейти в наступление, ударив по скоплению войск противника в районе Люблина — Радома и заняв переправы на реке Висла. В поддержку основных боевых действий следовало нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы, занять ее и создать линию обороны по реке Нарев. Успех этих операций привел бы к окружению и уничтожению главных немецких сил, сосредоточенных к востоку от Вислы. На десятый день операции Красная Армия должна была утвердиться на Висле.

Учитывая чрезвычайные обстоятельства, в которых приходилось работать Жукову, директива появилась в единственном экземпляре, написанном от руки Василевским, заместителем начальника Генерального штаба и начальником Отдела оперативного планирования, и Павлову наказали хранить его под замком. Плану следовало дать ход по получении в его штаб-квартире шифрованной телеграммы со словами «Приступить к выполнению». Только тогда начнет разворачиваться военная машина, осуществляя следующие этапы: а) план прикрытия границ и обороны на весь период сосредоточения войск; б) план сосредоточения и развертывания войск; в) план осуществления первой операции силами 13-й и 14-й армий и план обороны силами 3-й и 10-й армий{1112}. На тот момент, в ожидании переговоров с Шуленбургом{1113}, Сталин склонен был ограничиться административными мерами. Вечером 23 апреля в своем кабинете в Кремле он обсуждал с Жуковым и Мерецковым, а также вездесущим генералом Куликом, создание трех групп армий для противостояния потенциальной германской угрозе{1114}. В то время Жуков предпринял кое-какие дополнительные, пусть и незначительные, меры для укрепления центрального сектора путем развертывания 231-й и 224-й стрелковых дивизий в полной боевой готовности{1115}.

Эйфорические ожидания прорыва на дипломатическом фронте в начале мая к концу месяца сменились унынием. Зловещую тишину в Берлине прерывало лишь громыхание немецкой военной машины по всей длине советской границы. Голикову становилось практически невозможно лавировать между Жуковым, встревоженным сигналами о приближающейся войне, и Сталиным, искавшим любую лазейку, чтобы начать переговоры с немцами. В конце апреля Голиков требовал от военного атташе в Берлине, генерала Туликова, общей оценки намерений немцев. Пересмотрев свыше 150 телеграмм и две дюжины рапортов, посланных им в ГРУ за три предыдущих месяца, Тупиков отметил неуклонно продолжающуюся переброску войск на восточный фронт как важнейшую и постоянную черту германской политики. Его рапорт подкреплялся точной таблицей развертывания германских войск, где северному и центральному участкам советской границы отдавалось предпочтение перед юго-западным, балканским и средневосточным театрами военных действий. Столь же показательным и тревожным фактором он считал демонстративное пренебрежение Гитлера советскими интересами, главным образом на Балканах. Но даже его рапорт не был свободен от двусмысленности, порождавшей двоякое толкование. Тупиков признавал за пактом Молотова — Риббентропа силу эффективного стабилизирующего фактора в отношениях с Германией, хотя и считал это временной передышкой. Он склонен был также объяснять непостижимые действия Германии отчаянной нуждой в контроле над экономическими ресурсами Советского Союза, цитируя изречение Геринга: «Крысы, когда они голодны, прогрызают стальную броню, чтобы проложить дорогу к хлебу». Ситуация настолько обострилась, что немецкие ученые якобы работают «над тем, чтобы содержимое канализационных котлованов вновь сделать пригодным для обедов и ужинов». Тупиков, намеревавшийся предупредить Сталина об опасности войны, не понимал, что подобная оценка все еще оставляет Кремлю надежду на достижение политическими средствами соглашения о дальнейших уступках и подрывает позицию Жукова. Но в заключительных строках он ясно утверждал: «В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник»{1116}.