Сингапурский квартет - Валериан Скворцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ты хотела следовать моей логике. Вот и следуй, не отвлекайся!
Они рассмеялись одновременно.
Бэзил положил на её браслеты ладонь, стер каплю крема с ногтя.
- Уф, - выдохнула она. - Кажется, мир и согласие спасены... Обрати внимание, инициативу проявила я!
- Ты наш спаситель, - сказал Бэзил.
- И спаситель великого чувства, - добавила Барбара.
- Так как насчет логики?
- Логика... Да, логика... Почему адвокату больших денег Ли понадобилось довести до тебя, Бэзил, сведения, касающиеся другого русского, этого Себастини? Какую реакцию с твоей стороны он рассчитывает получить? Самую естественную. Ты кинешься выручать соотечественника. Этого Ли и хочет. Получается, что вы заодно. Таким образом, твое недоверие ко всему и всем, кто не русские, - одно, а совпадение интересов с Ли - другое. Так ведь? Твои принципы самоизоляции и паранойи не вяжутся с твоей практикой, Бэзил. А потому вот тебе страшный вопрос: какая разница в этом случае между тобой и Гари Шпиндлером?
- Барбара...
Она вытянула руку из-под ладони Бэзила. Кивком позвала официанта в красной тенниске с надписью поперек груди "Касабланка".
- Счет, - сказала ему Барбара. И Бэзилу: - Вот и мне хочется задать свой вопрос. Отчего это Ли рвется подать именно тебе тревожный сигнал о Себасти? Отчего это он узнает, где ты обретаешься по ночам, помимо гостиницы? И, как вопрошал Рутер Батуйгас, ты, Бэзил Шемякин, случаем, не агент ли КГБ или как вы там теперь называетесь? А не использует ли меня этот Бэзил Шемякин исключительно для связи со старикашкой Ли или ещё чего-то в этом духе?
Она злилась из-за чужого вторжения в их отношения. Вот из-за чего.
- В этом городе я могу уничтожить тебя, Бэзил, полностью и без остатка... Если ты прикрываешься мной. Понял? Здесь моя территория...
- Что ж, пожалуй, ты и права...
Он не сразу понял, что случилось с её чаем. В середине чашки булькнул короткий всплеск.
- Ты сухая, несмазанная аморальная машина, робот, - сказала сквозь слезы Барбара.
Официант, несший блюдце со счетом, круто повернул назад к стойке.
- Нет, - сказала Барбара, - все правильно... Уезжай... Просто сутки очень короткое время. В них жизнь не втиснешь. Больше не буду разводить сырость. Прости...
Никто из них не спросил, когда теперь следующая встреча. И так ясно: при первой возможности. Что об этом говорить?
- Старайся беречь себя, - сказал Бэзил. - Ну, среди этих... богатых.
- Все в порядке... Сам поберегись среди вашей мафии... А я... В этом городе, знаешь ли, государственное устройство, как в средневековой Венеции. Правят практичные жесткие дожи. Для них превыше всего интересы денег и собственности, вернее, преумножение того и другого... Помни об этом, вот и все правила. Я умею играть по ним...
- До свидания, Барбара.
Он не знал, может ли поцеловать её при всех.
- Иди, я посижу, немного попривыкну без тебя... Неглинный, значит, переулок?
В этот приезд Шемякин поселился в гостинице "Кэйрнхилл", переполненной бабушками и дедушками, прикатившими из Китая навещать родственников, унесенных революцией в эмиграцию, длинными сикхами в чалмах, просиживающими в ресторане за переговорами с бизнесменами средней руки, певцами и оркестрантами тайваньской рок-группы, завалившей оборудованием половину приемного холла.
Из номера он позвонил в представительство холдинга "Евразия" и, когда дежурный ответил, что Севастьянова нет, все-таки суббота, попросил передать бухгалтеру просьбу заехать в "Кэйрнхилл", комната 518, до одиннадцати часов.
Следовало прикинуть план действий, если Севастьянов не объявится...
Итак, он, Шемякин получил предупреждение относительно особо крупной взятки, предлагаемой сотруднику российского коммерческого представительства, а также о том, что этот сотрудник практически готов принять подношение и затем скрыться.
Стряпчий Ли выбрал безошибочный путь. Его не ухватишь после поданного сигнала... Журналистка, то есть лицо неофициальное, но вместе с тем серьезная финансовая обозревательница, чье имя и репутация пользуются высоким авторитетом, в сугубо частной обстановке сообщила русскому коллеге о грозе. Характер сведений заставит журналиста незамедлительно передать их компетентным должностным лицам в российском посольстве.
Что дальше?
Предположим, Бэзил идет к главе представительства. Или прямо к послу. Это можно сделать, не встречаясь с Севастьяновым, а можно - после разговора с ним.
А если кому-то нужно, чтобы русский журналист Бэзил Шемякин именно так и поступил, руководствуясь естественным побуждением предупредить преступление?
Придется, видимо, идти и кому-то здесь докладывать. Если этого не сделать, подумают, что он, Бэзил Шемякин, работает прямиком на некую контору в Москве, а на какую - предположение лежит рядом... Между тем Шлайн тогда, в Голицыно, практически не обозначил условия его возможного вмешательства: решай, мол, сам.
Резко зазвонил телефон. Бэзил раздраженно сказал в поднятую трубку по-английски:
- Слушаю!
- Алло? Шемякин? - неуверенно спросил Севастьянов. - Ты?
- Ну да, я... Где ты сейчас?
- В саду-кафе, внизу...
- Иду!
Над грудами мороженого и консервированных фруктовых яств возвышался Будда - его взгляд был точь-в-точь как у писателя Гаршина с рисунка в учебнике литературы, по которому Бэзила обучали родной словесности в Шанхае. Сидя за маленьким столиком на двоих и глубокомысленно рассматривая Будду, из фирменной кружки ресторана гостиницы "Кэйрнхилл" потягивал бочковое пиво Севастьянов - потенциальный взяточник и мастер ударяться в бега с турецким опытом.
- Как морями теплыми омытая Индонезия? Острова и островитяне? спросил бухгалтер. На его свежем, загоревшем лице что-то не наблюдалось следов мучительных раздумий, бессонных ночей, угрызений и раздирающих совесть противоречий. Перед Бэзилом сидел, бесспорно, матерый, хладнокровный и расчетливый преступник.
- Как Сингапур? Как миллионы? - вопросом на вопрос ответил Бэзил.
- Угодно тоже пива? - спросила китаяночка-официантка в золотистой кофте с буфами и зеленой юбке с разрезом такой высоты, что проглядывались трусики.
Бэзил кивнул.
- Тебе передавал дежурный, что я тебя ищу?
- Вот как! Нет... Я в представительстве с утра не объявлялся. Сам сюда заехал. Испытываю потребность обсудить одно дельце, даже маневр...
- А кто я такой? - спросил Бэзил.
- Дроздов в Бангкоке пел тебе дифирамбы. Специалист по восточной этике и все такое...
И Севастьянов сжатыми, продуманными заранее фразами изложил Бэзилу казус. О котором Шемякина через Барбару оповестил стряпчий Ли из конторы "Ли и Ли". Как говорится, дебет и кредит сошлись.
Бэзил посмотрел на часы. До отъезда в аэропорт следовало бы выкроить минут пять для передачи сообщения Шлайну. Ай да Ефим, ай да сукин сын! Как верно рассчитал повадку бухгалтера!
Севастьянов между тем рассуждал о том, что его старый знакомый, адвокат Ли, оказался союзником - пусть и из-за собственных интересов, но таких, которые объективно совпадают отчасти и с севастьяновскими намерениями. Бухгалтер неспроста изложил Бэзилу случившееся - как сказал Севастьянов, он затеял это с целью перепроверить свои выкладки и план действий на въедливом оппоненте. Который, как думает Севастьянов, не побежит со всех ног продавать его в посольство.
"Я-то знаю, кто ты, - подумал Бэзил. - Но тебе не положено знать, что я соглядатай, приставленный к тебе нашим общим оператором Ефимом Шлайном. И не узнаешь, хотя мне этого очень и хотелось бы".
Ощущая, как в нем поднимается раздражение на самого себя за эти нюни, Шемякин сказал:
- Что тебе возразить? Ты мелкий счетовод, работа по кредитам с Петраковым для тебя в давно прошедшем времени. И думаю, что тебе не сносить головы даже при благоприятном исходе этой рискованной затеи, если к её оценке твое банковское начальство подойдет строго по правилам... Так ведь?
- Скорее всего, так, - согласился Севастьянов.
"Сейчас ты вспомнишь о Ефиме Шлайне, который мог бы помочь, - подумал Бэзил. - Но ты не доверяешь никому, боишься, что Шлайн из ЦРУ, и, поразмыслив, даже обрадуешься, что он далеко и не помешает тебе..."
- Мне твое дело на данном этапе представляется так, - сказал Бэзил. Для продолжения игры потребуется более высокая профессиональная и психологическая подготовка. Чего, как я понимаю, тебе недостает...
- Умные слова, и только. Если же выражаться попроще, башки мне не сносить, Бэзил, в любом случае, - сказал Севастьянов почти с отчаянием. Понимаешь, я должен сделать то, что собираюсь сделать... Должен! Должен довести дело до конца... Сто восемнадцать миллионов долларов!
- Никакие деньги не стоят человеческой репутации, дружище... Пока этих ста восемнадцати миллионов нет? Нет. Есть твоя репутация, твое будущее? Есть... Провалишься, миллионов по-прежнему не будет, но уже и репутация твоя тю-тю... Может случиться, что не только твое личное достоинство пострадает, но и достоинство отечества, выражаясь высоким штилем. Тогда как?