На отмелях - Джозеф Конрад

Через минуту киль лодки коснулся песчаного дна. Но миссис Треверс не двигалась с места, и д'Алькасер продолжал сидеть, подняв весла и готовый отплыть по первому знаку.

— Как вы думаете, мистер д'Алькасер, я вернусь? — отрывисто спросила она.

Д'Алькасеру почудилось, что в ее тоне не было искренности. Но кто знает, что значила эта отрывистость: искренний страх или простое тщеславие? Д'Алькасер не понимал, для кого она разыгрывала роль: для нею или для себя?

— Я не думаю, чтобы вы понимали настоящее положение вещей, миссис Треверс. Мне кажется, вы не имеете ясного представления ни об его простодушии, ни об его гордости мечтателя.

Миссис Треверс с пренебрежением подумала, что кроме этого было еще и многое другое, чего д'Алькасер не знал, и поддалась внезапному искушению немного просветить его на этот счет.

— Вы забываете, что он способен на сильную страсть и что, благодаря своему простодушию, он не знает своей собственной силы.

В этих словах уже, несомненно, чувствовалась искренность.

«Она это почувствовала, — с уверенностью сказал себе д'Алькасер. — Только когда, где и при каких обстоятельствах?»

Миссис Треверс вдруг встала, и д'Алькасер спрыгнул на песок, чтобы помочь ей выйти.

— Не лучше ли мне подождать здесь, чтобы отвезти вас обратно? — предложил д'Алькасер, помогая миссис Треверс сойти на берег.

— Никоим образом, — тревожно воскликнула она, — вы должны возвратиться на яхту. Через час будет уже совершенно светло. Когда я захочу, чтобы меня отсюда увезли, я подойду к этому месту и махну платком.

У ног их глубоким сном спала вода отмели, и призрачные очертания песчаного острова убегали из глаз. Вдали, на самой середине острова, тяжелой черной массой высились кусты на фоне звезд. Миссис Треверс не отходила от лодки, словно боясь пустынности этого одинокого места и этого моря, где отражались далекие звезды и расстилались безграничные тени.

— Тут никого нет, — прошептала она про себя.

— Он, наверное, дожидается вас где-нибудь близко, или я его не знаю, — уверенно сказал д'Алькасер и сильным ударом весла оттолкнулся от берега.

Д'Алькасер был совершенно прав. Лингард вышел на палубу задолго до того, как проснулась в слезах миссис Треверс. Хоронившие Джафира матросы давно вернулись, и весь экипаж брига спал, кроме двух вахтенных. При появлении Лингарда они бесшумно удалились с кормы. Лингард облокотился о перила и погрузился в мрачные воспоминания о прошлом.

В воздухе носились укоряющие призраки, живые и одаренные речью, но говорившие с ним не членораздельным языком смертных, а слабыми рыданиями, глубокими вздохами и грустными жестами. Когда он пришел в себя, все призраки исчезли, кроме одной темной фигуры, безмолвной и неподвижной. Лингард с ужасом взглянул на нее.

— Кто это? — спросил он тревожно.

— Это я, сэр, — сказал Картер, приказавший, чтобы его разбудили, как только капитан выйдет на палубу.

— Ах, да, — проговорил Лингард, несколько смущенный. Он велел Картеру приготовить шлюпку, а когда, немного спустя, молодой человек сообщил, что все готово, он только сказал: «Хорошо», — и остался стоять, опершись о перила.

— Простите, сэр, — заговорил Картер, помолчав. — Но вы уезжаете не очень далеко?

— Нет, я только хочу проехать на песчаный островок.

Картер успокоился, но был удивлен.

— Там никого нет, сэр, — сказал он.

— Неизвестно, — пробормотал Лингард.

— Но я в этом уверен, — настаивал Картер, — Женщины и дети, приехавшие с этими головорезами и еще остававшиеся там, были взяты теми сампанами, которые привезли вас и джентльменов с яхты.

Он прошел рядом с Лингардом к трапу и слушал его приказания.

— Как только будет достаточно светло, чтобы видеть флаги, — распорядился он, остановившись на трапе, — сейчас же дайте сигнал яхте сниматься с якоря и поднимать паруса. Если они станут тянуть, сделайте холостой выстрел, мистер Картер. Я не допущу никакой задержки. Если яхта не послушается, то я выгоню ее отсюда силой. Пока я здесь еще хозяин.

Миссис Треверс была полна тем тревожным чувством беспредельности и пустоты, которое испытываешь на песчаных отмелях посреди моря. Мир казался какой-то безграничной и плоской тенью, где не на чем остановиться глазу. Затем с южной стороны на фоне звезд появилась одинокая человеческая фигура, казавшаяся необыкновенно огромной; фигура приблизилась, приняла нормальные размеры, но все же внушала смутный страх своей зловеще беззвучной поступью.

Миссис Треверс поспешила заговорить:

— Вы звали меня. Я пришла; надеюсь, вы не жалеете, что я послушалась.

Лингард подошел близко к ней и, слегка нагнувшись, стал всматриваться в ее лицо. Небо над Берегом Убежища уже озарилось холодным сиянием тропического рассвета.

Миссис Треверс смотрела на Лингарда, не отворачиваясь.

— Вы желаете увидеть, есть ли во мне какая-нибудь перемена? Нет. Вы ее не увидите. Теперь я знаю, что я не могла бы измениться, если бы даже и хотела. Я сделана из слишком жесткой глины.

— Я смотрю на вас в первый раз, — сказал Лингард. — Раньше мне не удавалось рассмотреть вас по-настоящему — было слишком много вещей, слишком много мыслей, слишком много людей. Да, я никогда раньше вас не видел. А теперь можно — теперь мир умер.

Лингард схватил ее за плечи, еще более приблизив свое лицо к ее лицу. Миссис Треверс не пошевельнулась.

— Да, мир умер, — сказала она. — Смотрите вволю. Вам недолго придется смотреть.

Лингард, державший ее за плечи, сразу выпустил ее из рук, точно она ударила его. Холодный белый свет тропической зари озарял уже все небо, и все пространство вод казалось тоже холодным, ровное и недвижимое до самого горизонта, где на западе еще медлила тень.

— Возьмите меня под руку, — сказал он.

Она сразу послушалась, и, повернувшись спиной к обоим кораблям, они пошли вперед по песку и вскоре увидели продолговатый холмик, в который была воткнута доска. Миссис Треверс хорошо знала эту часть отмели, ибо она гуляла здесь после обеда с мистером Треверсом и д'Алькасером, когда яхта села на мель и их лодки отправились за помощью, — которую они нашли.

Но этого холмика она никогда не видала. Лингард остановился и мрачно смотрел на него. Миссис Треверс слегка пожала его руку, чтобы возвратить его к действительности, и спросила:

— Что это такое?

— Могила, — тихо отвечал Лингард, не отрывая взгляда от песчаного холмика, — Его увезли с брига сегодня ночью. Странно, — продолжал он в задумчивости, — как много может сказать могила, вмещающая только одного человека. Ему было поручено передать мне, чтобы я все забыл.

— Это нельзя забыть, — прошептала миссис Треверс. — Было бы лучше, если бы я осталась на «Эмме»… Там у вас был сумасшедший, — вдруг воскликнула она.

Они тронулись дальше. Лингард смотрел на миссис Треверс, опирающуюся на его руку.

— Не знаю, кто из нас был сумасшедший, — сказал он.

— Я удивляюсь, как вы можете смотреть на меня, — прошептала она.

Лингард заговорил снова:

— Я должен был увидеть вас еще раз.

— Этот ужасный Иоргенсон, — проговорила про себя миссис Треверс.

— Нет, нет, он предоставил меня моей судьбе, прежде чем от меня отказаться.

Миссис Треверс отняла свою руку, и оба они остановились. Лингард долго молча смотрел на нее.

— Я не могла отказать вам в этой встрече, — сказала наконец миссис Треверс. — Я не могла отказать вам ни в чем. Все права на вашей стороне, и мне все равно, что вы сделаете… или что вы скажете. Но когда я подумаю о том признании, которое я должна вам сделать, я сама удивляюсь, как я решилась прийти. — Она подошла ближе и положила руку на плечо Лингарда, — Я ужасалась мысли, что встречусь с вами. А теперь вы должны выслушать мое признание.

— Не говорите ни слова, — сказал Лингард спокойно и не отрывая глаз от ее лица. — Я уже знаю.

— Этого не может быть, — воскликнула она. Ее рука соскользнула с его плеча. — Почему же в таком случае вы не бросили меня в море? — в страстном порыве вскричала она, — Неужели мне жить, ненавидя себя?

— Вы не должны ненавидеть себя, — проговорил Лингард с тревогой в голосе. — Ведь вам должно быть ясно, что если бы даже вы и передали мне перстень, от этого бы ничего не изменилось.

— Как я могу этому поверить? Но нет, вы слишком благородны, чтобы притворяться. Вы великодушнее всех на свете. Но я не стою вашего великодушия. Вы думаете, что я чувствую упреки совести? Нет. Насколько это можно как-нибудь назвать, — это, скорее всего, отчаяние. Но вы, должно быть, все это знали, и все-таки вы хотели со мной увидеться.

— Я уже говорил вам, что раньше я вас не видел, — сказал Лингард ровным голосом. — Только после того, как я узнал, что вам дали перстень, я почувствовал, что вы для меня значите. Разве я мог понять это раньше? Тут нет ни ненависти, ни любви. Ненависть, любовь… По отношению к вам эти слова не имеют смысла. Для меня вы сильнее, чем сама смерть; я знаю, что, пока я жив, вы не умрете.