Ловцы душ - Наталья Загороднева

   Я выпрямилась, справилась с дрожью, поднесла камень к губам, медленно вдохнула из него и поднесла губы к освобожденному от маски лицу Ловца.

   И выдохнула в его губы.

46

  Он открыл глаза, приборы запищали, стрелки запрыгали. Я щелкнула пальцами, приказав себе стать невидимой. В палату вбежала медсестра, охнула, улетела за доктором. Я наклонилась над Николаем Валерьевичем Кассальским:

   - С пробуждением, Ловец!

   Он видел меня, слышал, понимал. На лице его отразился страх - и я знала, от чего. Чего бы мне стоило убить его сейчас, беззащитного, беспомощного? Один удар - даже не касаясь, - и его сердце остановится навсегда, а душа обретет свободу. Но зачем? Ждать следующего раза, чтоб поговорить - но неизвестно, когда это произойдет и кем он явится ко мне. Если мы поменяемся ролями - пощадит ли он меня?

   Но нет. Я абсолютно светлая. Нежно погладила его по старческой морщинистой щеке, поцеловала в лоб. Шепнула:

   - Спасибо. За все.

   И ушла, оставив его хлопотам врачей.

   Вышла на улицу, вернув себе нормальный вид, не забыв сотворить теплую одежду. Вдохнула морозный воздух декабря, полюбовалась на праздничную иллюминацию, улыбнулась и поняла, куда хочу пойти. Людей в ранний рассветный час было немного, и те шли, не поднимая головы. Город спал, спокойный, умиротворенный, в небе разгоралось зарево рассвета, по-зимнему красочного. Я подумала - почему нет? Развела руки с камнем и шагнула.

   На меня обрушилось лето. Оглушило запахами, цветами. Картина, открывшаяся моему взгляду, превосходила самые смелые мечты: такой красоты даже представить невозможно. Я видела все это во сне, но и подумать не могла, что в реальности тут так прекрасно. Величественные водопады, спадающие с высоченных гор, деревья, каких в наше время уже не увидишь, огромные бабочки, порхающие над изумительными цветами. Право, этот мир стоил того, чтоб за него отдать жизнь.

   Я, не торопясь, стала спускаться по тропинке между валунами, проводя рукой над цветами и травами, и они тянулись ко мне, поворачивали свои нежные лепестки, склоняли тонкие стебельки в приветствии. Диковинные птицы, напоминающие наших попугаев, но такие яркие, словно вобравшие в своем оперении все цвета радуги, косились на меня недоверчиво, порхали с ветки на ветку, негромко переговариваясь на своем, птичьем, языке. Я чувствовала: неподалеку и другие животные, хищники и безобидные травоядные. Ветер донес до меня трубный зов слонов, следом прозвучал тигриный рык. Но я не боялась, знала - меня не тронут.

   Наконец, впереди показалось место, что я искала. Я улыбнулась, разбежалась и с визгом влетела в прохладную воду озера. Мелкие рыбки бросились врассыпную. Чистейшая, как стеклышко, вода мгновенно смыла с меня все тревоги и переживания. Я заплакала, лежа на спине в озере Майаны, глядя в лазоревое небо древней Атлантиды. Теперь я знала все. Магия Хранителей, оставшаяся здесь, исцелила мою душу и наполнила тихим покоем. Я чувствовала: теперь все правильно, все так, как должно быть.

   Выбралась на берег, села на камень, подставив тело жаркому солнцу. В кустах послышался шорох и на поляну вышла, изящно поигрывая упругими мышцами, молодая самка ягуара.

   - Уца! - улыбнулась я. - Иди сюда!

   Кошка доверчиво подошла, всмотрелась в мое лицо, затем лизнула руку и улеглась в ногах.

   - Дару ма,- шепнула я ей. - Теперь я знаю, что это значит. Половинка души, сердца. Кхан дару - любимая моя половинка. Молодчина моя, ты все сделала правильно. И по сей день сохранились в Южной Америке твои изображения - великая богиня, женщина-ягуар, хранившая свой народ. Конечно, временами ты перегибала палку, - рассмеялась я, а Уца закрыла нос лапой, - но тебе верили, шли за тобой. И пирамиды вышли на зависть, стоят и по сей день. Ах да, ты же и не знаешь, что спустя многие тысячи лет ты стала целительницей и Проводником, лечишь тела и души. И мы снова нашли друг друга, это ли не чудо?

   Я посмотрела на небо - солнце приближалось к зениту.

   - Ну, мне пора. Сейчас придет твоя маленькая хозяйка. Ты береги ее.

   Уца согласно заурчала, я потрепала ее пятнистый загривок и поцеловала в пушистый лоб. Надела невидимость и вовремя: кусты расступились, и на поляну вышла девушка лет пятнадцати.

   - Уца! - крикнула она и кошка, недоуменно оглянувшись, потрусила к ней.

   Я смотрела на Майану и любовалась: как же она красива, а главное, чиста. Длинные густые волосы цвета золотой пшеницы, удивительно милое лицо с нежной, детской улыбкой. Глаза будто прозрачные и светятся изнутри. Да, в такую нельзя не влюбиться. Она притягивает, к ней хочется прижаться, закрыть глаза и пить ее силу, щедро раздариваемую миру.

   - Благословляю тебя, - прошептала я, и она испуганно оглянулась. Нахмурилась, подумала о чем-то, но тут же отбросила сомнения, понеслась по тропинке вверх, раскинув руки. Уца устремилась за ней, напоследок оглянувшись на меня. Я помахала ей, она склонила голову, прощаясь, и прыжками догнала Майану.

   Я встряхнула головой. Ну, еще одно дело. Развела руки и шагнула в полутьму дворцовой библиотеки.

   Я знала, что застану его здесь. А он совсем такой же - совсем не изменился. Только тут загоревший, и волосы чуть светлее и длиннее. Такой же красивый. Обнаженный торс с рельефными мышцами, предплечья перехвачены золотыми браслетами, ноги скрыты длинной полупрозрачной тканью, собранной на манер шароваров. Когда я вошла, он задумчиво изучал темный от времени потрескавшийся свиток, испещренный мудреными знаками. Обернулся, почувствовав дуновение ветра, всмотрелся - но я по-прежнему была невидима. Подошла ближе, вдохнула его запах, родной, знакомый, с тонкими нотками горьких трав, душистых масел и экзотических цветов. Не удержалась, коснулась губами его губ, упругих, маняще-влажных. Он отпрянул, прижал руку к губам.

   - Кто здесь?

   Я понимала его, хоть и говорил он на древнем языке.

   - Скоро мы встретимся, - прошелестел мой голос и тихий смех. Уходя, я обернулась, увидела его удивленно распахнутые глаза.

   - Прощай, Тимнеон.

   Сережа лежал на больничной кровати, бледный и спокойный. Мой спящий правитель. Пришло время проснуться. Я сняла кислородную маску с его лица, коснулась губами камня, вдохнула душу любимого и, прильнув к его губам, выдохнула в них. Его грудь поднялась еле ощутимо, сердце забилось быстрее, ресницы дрогнули. Я, взяв его лицо в ладони, исступленно целовала его, пока не почувствовала ответное движение губ. Заплакала - как же иначе? Он открыл глаза.

   Я отошла, чтоб дать врачам сделать все полагающееся. Увидела и вбежавшего в палату Максима, сонного. Вытаращился на Сергея, всплеснул руками и принялся приплясывать, такой смешной - большой, накаченный, а как ребенок прыгающий. Врачи отгоняли его, но без энтузиазма - сами улыбались.