Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Главным, но не единственным автором публикаций был сам Троцкий. Как правило, его статьи были легковесным агитационным материалом, но, исходя от высшего военного лица, приобретали характер инструкций. 7 января 1919 года на железнодорожной станции Курска Троцкий писал статью под заголовком «Пора кончать!» о текущем состоянии фронтов и выражал надежду на скорейшее завершение операций на Южном фронте,[575] которая оказалась фиктивной, ибо вскоре после этого генерал А. И. Деникин развернул наступление на Москву именно с южного направления. 12 апреля того же года, находясь в Нижнем Новгороде, Троцкий написал статью «Борьба за Волгу», проникнутую не менее напыщенным казенным оптимизмом, но на этот раз в связи с военными действиями против армии А. В. Колчака. «В ближайшие недели пойдет ожесточенная борьба за Волгу. Из этой борьбы мы должны выйти победителями во что бы то ни стало! Волга должна остаться нашей, советской рекой».[576]

В поезде Троцкого совершали вояжи на фронт некоторые другие партийные деятели и пропагандисты. Троцкий обращал особое внимание, чтобы в их числе были журналисты и писатели, которые, как он полагал, будут не только способствовать своим творчеством делу победы, но и должным образом осветят его личную роль. Вместе с Троцким на фронт выезжали дипломат А. А. Иоффе, французский левый журналист, позже деятель компартии Жак Садуль, журналистка Лариса Рейснер (о ней еще пойдет речь), журналист-известинец Г. Устинов, вскоре выпустивший брошюру о Троцком,[577] художник П. Я. Киселис.

Во всех этих делах Л. Д. Троцкий проявлял качества выдающегося организатора, неутомимого и изобретательного пропагандиста и агитатора, более или менее трезвого аналитика, сохранявшего приверженность идеям мировой революции, и в то же время циничного прагматика и демагога, стремившегося ценой миллионов жизней закрепить надолго, если не навсегда, власть партии, которую теперь считал своей, и, следовательно, собственную власть и влияние как в России, так и за рубежом.

Троцкий закрепил свое положение в высшей иерархии как один из наиболее последовательных руководителей и еще более упрочил это положение, демонстрируя свою непримиримость к любым отклонениям от коммунистического фундаментализма.

Глава 6

НА ФРОНТАХ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И В ПАРТИЙНЫХ ВЕРХАХ

Свияжск и Царицын

Первый выезд Л. Д. Троцкого на фронт, как помним, состоялся в августе 1918 года, в разгар выступления чехословацких частей и поддержавших их «белогвардейских» отрядов, образованных из противников большевистской власти. Поезд Троцкого прибыл на станцию Свияжск под Казанью. Позже он писал: «В течение месяца здесь решалась заново судьба революции. Для меня этот месяц был великой школой».[578]

Нарком сразу принял крутые меры. Он отстранил от должности командира бронепоезда А. Попова за сдачу позиции без боя, объявив об этом специальным приказом. Вслед за этим пробным жестом последовали новые суровые наказания, в том числе передача дел в созданные во всех армиях революционные трибуналы, которые, как правило, выносили смертные приговоры.

Почти сразу произошел кровавый инцидент. Выдвинутый на фронт новый полк из насильственно призванных крестьян снялся с позиций во главе с командиром и комиссаром, захватил пароход и готовился к отплытию, чтобы сдаться белым. С огромным трудом пароход удалось остановить, а затем добиться капитуляции незадачливых дезертиров. Троцкий назначил специальный трибунал, являвшийся орудием его личной карающей воли. Командир и комиссар были приговорены к расстрелу, а затем полк построили, заставили рассчитаться и расстреляли каждого десятого.[579] Это была злодейская акция, свидетельствовавшая о том, что оказавшийся в большевистском стане Троцкий теперь не жалел жизней тех, кто находился в его подчинении, шел на крайние меры во имя сохранения оказавшейся на грани катастрофы власти большевиков.

Военные действия продолжались. Троцкий издал приказ, что виновниками возникшей паники были не рядовые бойцы, а командиры и комиссары. 30 августа последовал новый приказ о расстреле двадцати дезертиров. «В первую голову расстреляны те командиры и комиссары, которые покинули вверенные им позиции. Затем расстреляны трусливые лжецы, прикидывавшиеся больными», — говорилось в этом весьма показательном документе.[580] Троцкий наводил дисциплину прежде всего не убеждением в справедливости большевистского дела, как он пытался показать в различных статьях и докладах, а угрозами и страхом.

Более того, еще до отъезда в Свияжск в разговоре с Лениным было решено создать «крепкие заградительные отряды из коммунистов и вообще боевиков». Хотя Троцкий выражал сомнения в эффективности загранотрядов («Добёр русский человек, на решительные меры революционного террора его не хватает», — говорил он тогда в беседе с Лениным[581]), таковые отряды были образованы вначале на Восточном, а затем и на других фронтах.

В то же время нарком отнюдь не считал методы террора и устрашения единственно приемлемыми. Он не был оголтелым садистом. Уже во время первой экспедиции на фронт Троцкий стал применять методы психологического воздействия на толпу малограмотных и запуганных красноармейцев, а также псевдоматериальные стимулы. При посещении частей красноармейцев выстраивали шпалерами, наркома встречали криками «ура!» и исполнением «Марсельезы» («Интернационал» еще в моду не вошел). В ритуал входило фотографирование. Иногда местные воинские начальники ухитрялись даже найти киноаппараты и запечатлеть встречу в динамике. Неизменно проводились митинги, на которых Троцкий выступал эмоционально, неординарно, доходчивым слогом.

Эта чистейшей воды демагогия, как правило, оказывала мощное воздействие. При посещении одной из частей под Самарой Троцкий вывел из шеренги случайно попавшегося на глаза красноармейца и заявил во всеуслышание: «Брат! Я такой же, как ты. Нам с тобой нужна свобода — тебе и мне. Ее дали нам большевики. А вот оттуда (он сделал неопределенный жест рукой в сторону, где предположительно находился противник. — Г. Ч.) сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой превратить в рабов». Естественно, этот в общем-то отвратительный эпизод затем передавали красноармейцы-крестьяне, видевшие «справедливого барина», с разнообразными вымышленными подробностями, что повышало авторитет и власть наркома. Троцкий возил с собой мешки с бумажными деньгами. На раздаваемые деньги можно было в лучшем случае купить пачки махорки, но важен был сам факт раздачи неких сумм от его имени.[582]