Час презрения - Анджей Сапковский

– Деревня, – сказал один.

– Ага, – ответил Скомлик.

Они спустились с горы, копыта лошадей захрустели по высоким, спаленным солнцем травам. Вскоре вышли на покрытую выбоинами дорогу, ведущую прямо к деревне, к деревянному мостику и воротам в частоколе.

Скомлик остановил коня, приподнялся на стременах.

– Што за деревня? Никогда тута не бывал. Ремиз, знашь это место?

– Ране, – сказал Ремиз, – деревню звали Бела Речка. Но как начались беспорядки, несколько тутошних пристали к бунтовшшикам, то Варнхагены из Сарды пустили тута красного петуха, людишек перебили альбо погнали в неволю. Таперича одни нильфгаардские поселенцы здеся обретаются, новопоселенцы, стал быть. А деревушку в Глысвен перекрестили. Поселенцы тутошние недобрые, упрямые люди. Говорю – не надыть тута останавливаться. Едем дале.

– Коням передых нужон, – запротестовал один из ловчих. – И еда. Да и у меня кишка кишке кукиш кажет. Што нам новопоселенцы, говно, замухрышки. Махнем им перед носом приказом префекта, префект-та тожить нильфгаардец, как и они. Увидите, в пояс нам поклонятся.

– Ну уж, – буркнул Скомлик, – видал кто нильфгаардца-та, который в пояс кланяется? Ремиз, а корчма какая-никакая есть в энтом Глысвене?

– Есть. Корчму Варнхагены не спалили.

Скомлик обернулся в седле, глянул на Цири.

– Развязать ее надыть. Нельзя, штобы кто узнал. Дайте ей попону. И чего-нить на башку… Эй… Ты куда, девка?

– В кусты надо.

– Я те дам кусты, потаскуха! Садись у дороги! И помни: в деревне ни слова. Думашь, хитра больно? Пикнешь токо, так горло перережу. Ежели я за тебя флоренов не получу, никто не получит.

Подъехали шагом, конские копыта застучали по мостику. Из-за частокола тут же выглянули поселенцы, вооруженные копьями.

– Сторожат у ворот-та, – буркнул Ремиз. – Антересно, чего ради?

– Ага, – буркнул Скомлик, приподнимаясь на стременах. – Ворота стерегут, а от мельницы частокол развален, возом можно проехать…

Подъехали ближе, остановили лошадей.

– Мир вам, хозяева! – крикнул весело, хоть и не совсем натурально Скомлик. – В добрый час!

– Кто такие? – кратко спросил самый высокий из поселенцев.

– Мы, кум, армия, – соврал Скомлик, откинувшись в седле. – На службе его восходительства господина префекта в Амарильо.

Посланец провел рукой по древку копья, глянул на Скомлика исподлобья. Он явно не мог припомнить, на каких крестинах ловчий стал его кумом.

– Нас сюды прислал господин префект, – продолжал врать Скомлик, – штоб узнать, как идут делишки у его земков, добрых людей из Глысвена. Его восходительство шлет, стал быть, пожелания и спрашивает, не надыть людям из Глысвена какой помочи?

– Справляемся понемногу, – сказал поселенец. Цири отметила, что он говорит на всеобщем с таким же акцентом, как и Крылатый, хоть стилем речи старается подражать жаргону Скомлика. – Привычные мы сами себе управляться.

– Рад будет господин префект, услышамши энто. Корчма открыта? В горлах у нас пересохло…

– Открыта, – угрюмо бросил поселенец. – Пока еще открыта.

– Пока еще?

– Пока еще. Вскорости мы эту корчму разберем, стропилы и доски на амбар сгодятся. А с корчмы никакого дохода. Мы трудимся в поте лица и в корчму не заглядываем. Корчма только приезжих тянет, больше таких, которым мы не рады. Теперь там тоже такие остановились.

– Кто? – Ремиз слегка побледнел. – Не из форта ли Сарда, случаем? Не благородные ли господа Варнхагены?

Поселенец скривился, помял губами, словно собирался плюнуть.

– К сожалению, нет. Милиция господ баронов. Нисары.

– Нисары? – наморщил лоб Скомлик. – А откедова они? Под чьей командой-та?

– Старшим над ними высокий, черный, усатый, как сом.

– Ха! – Скомлик повернулся к спутникам. – Повезло нам. Токмо одного такого знаем, нет? То никак будет наш старый друг Веркта. «Верь мне», помните? А чего ж тут у вас, кум, нисары поделывают?

– Господа нисары, – понуро пояснил поселенец, – в Тыффию направляются. Почтили нас своим присутствием. Везут пленника. Одного из банды крыс взяли в полон.

– Глянь-ка! – фыркнул Ремиз. – А нильфгаардова инператора не взяли? В полон-та?

Поселенец нахмурился, стиснул руку на древке копья. Его товарищи глухо зароптали.

– Езжайте в корчму, господа солдаты. – На скулах поселенца заходили желваки. – И поболтайте с господами нисарами, вашенскими дружками. Вы вроде бы на службе у префекта. Так спросите господ нисар, почему они бандита в Тыффию везут, вместо того чтобы тут, на месте, сразу на кол волами тянуть, как префект велел. И напомните господам нисарам, дружкам вашим, что здесь власть – префект, а не барон из Тыффии. У нас уж готовы и волы в ярме и кол заостренный. Если господа нисары не пожелают, то мы сообразим, что надо. Шепните им это.

– Шепну, а как же. – Скомлик многозначительно глянул на спутников. – Бывайте, люди.

Они шагом двинулись меж халуп. Деревня казалась вымершей, не было видно ни души. Под одним из заборов рылась свинья, в грязи барахтались грязные утки. Дорогу наездникам пересек большой черный котище.

– Тьфу, тьфу, котья морда. – Ремиз наклонился в седле, сплюнул, сложил пальцы знаком, оберегающим от злой порчи. – Дорогу перешел, котий сын!

– Штоб у него мыша в горле застряла!

– Чего? – повернулся Скомлик.

– Кот. Што твоя смола черный. Дорогу перебег, тьфу, тьфу.

– Хрен с ним. – Скомлик осмотрелся. – Гляньте-ка, пустынь какая. Однако ж видел я сквозь пузыри оконные, людишки сидят по хатам, глядят. Тама вон из-за ворот, заметил, пика блеснула.

– Баб стерегут, – засмеялся тот, который пожелал коту подавиться мышью. – Нисары в селе. Слыхали, что кмет плел. Видать, не любят нисаров-та.

– И не диво. «Верь мне» и его кодла ни одной кметки не пропустят. Эх, доиграются они ишшо, энти господа нисары. Бароны их «Стражами порядка» величают, за то им плотют, чтоб порядок стерегли, за дорогами приглядывали. А как крикнешь кмету в ухо «нисар!», так он немедля себе пятки со страху обделает. Но это до поры до времени. Ну ишшо одного теленка зарежут, ну ишшо одну девку оттрахают, и, глянь, кметы их на вилы подымут. Ей-бо. Видали тех, у ворот, какие мордовороты у их злые? Это нильфгаардское поселение. С имя шутков не шуткуй… Хо, а вота и корчма…

Они поторопили коней.

У корчмы была малость просевшая, сильно омшелая крыша. Стояла корчма в некотором отдалении от халуп и хозяйственных построек, отмечая, однако, середину, центральную точку всего огороженного разваленным частоколом пространства, место пересечения двух проходящих через селение дорог. В тени единственного поблизости большого дерева был загон, заграда для скота и отдельная – для лошадей. В последней стояло пять или шесть нерасседланных верховых коней. Перед дверью, на ступенях, сидели два типа в кожаных куртках и остроконечных меховых шапках. Оба любовно прижимали к груди глиняные кувшины, а между ними стояла миска, полная обглоданных костей.