Червь Уроборос - Эрик Эддисон

Недоброй была эта ночь, о господин мой король, в Аулсвике у моря. Корс напился, как и оба его сына, кубок за кубком заглатывая вина из погребов Спитфайра в Аулсвике. Наконец, он свалился, блюя на пол между столами, и стоявший с нами Галланд, близко к сердцу принявший наше бесчестье и крушение наших замыслов, выкрикнул: «Воины Витчланда, я устал от этого Корса — мятежника, распутника, обжоры, драчуна, рассеивателя армий — наших, а не нашего врага, — неужто он сведет нас в преисподнюю, а мы ничего не предпримем, чтобы ему помешать?» И еще он сказал: «Я отправляюсь домой в Витчланд, и не стану больше принимать участия в этом позоре». Но все закричали: «К дьяволу Корса! Будь нашим предводителем!»

Гро помолчал минуту.

— О король, — заговорил он наконец, — если злая воля Богов и моя неудачливость привели к тому, что и я частично виновен в произошедшем, не осуждайте меня чрезмерно. Не думал я, что какие-либо из моих слов могли бы помочь Корсу и привести к успеху его никчемной затеи. Когда все закричали Галланду: «Эй, Галланд! Выполи сорняки, чтобы не сгнило доброе зерно! Будь нашим предводителем!», он отвел меня в сторону, чтобы поговорить, и сказал, что хочет выслушать мое мнение, прежде чем согласиться на такое. И я, видя в этих беспорядках смертельную угрозу и полагая, что наша безопасность зависела лишь от него, настоящего воина, чьи помыслы вместе с тем были направлены на высокие и благородные подвиги, уговорил его принять это предложение. И наконец, хотя и неохотно, он согласился. И все это одобрили, Корс же ничего не сказал наперекор, как мы думали, слишком захмелев, чтобы говорить или двигаться.

И мы отправились тем вечером ко сну. Но рано утром в главном дворе Аулсвика раздался оглушительный шум. И, выбежав из своих покоев в одной рубашке навстречу серому туманному рассвету, я увидел Корса, стоявшего в коридоре у покоев Галланда, что находились наверху. Он был обнажен до пояса, его волосатая грудь и руки до самых подмышек были покрыты сгустками крови, а в руках его были два окровавленных кинжала. Он воскликнул зычным голосом: «Измена в лагере, но я ее подавил. Те, кто хочет Галланда предводителем, пусть подходят, и я смешаю их кровь с его».

К этому времени король натянул свои шелковые рейтузы, надел чистую шелковую рубашку и собирался завязать свой черный камзол, украшенный бриллиантами.

— Ты поведал мне, — промолвил он, — о двух совершенных Корсом промахах. Один — когда он проиграл мне битву и потерял почти половину своих людей, а другой — когда в гневе убил Галланда, хотя тот мог все исправить.

— Убил Галланда во сне, — добавил Гро, — и отправил его из тени сна в замок мрака.

— Что ж, — сказал король, — в каждом месяце есть два дня, в которые ни одно начатое дело не получит должного завершения. И, думаю, именно в такой день он и исполнил свои намерения касательно Галланда.

— Весь лагерь, — продолжил лорд Гро, — поднял мятеж против него, глубоко потрясенный убийством столь достойного воина. Но никто не решился выступить против него в открытую, ибо его охраняют его ветераны, и он приказал выпустить кишки еще дюжине или более тех, кто роптал против него громче всех, так что остальные не решились на открытый бунт. Говорю вам, о король, ваша армия в Демонланде находится в большой опасности. Спитфайр с большими силами осадил Аулсвик, и нет оснований полагать, будто мы выстоим достаточно долго без поддержки. Также существует опасность того, что Корс предпримет какой-нибудь отчаянный поступок. Не представляю, как с такой мятежной армией сможет он добиться чего бы то ни было. Но мысли его заняты его репутацией, а также бесчестьем, которому он подвергнется, если в скором времени не исправит свой промах у Бримовых Рапсов. Считается, что у Демонов нет кораблей и Лакс безраздельно властвует над морем. Но наладить сообщение между флотом и Аулсвиком нелегко, а в Демонланде множество удобных гаваней и бухт для строительства судов. Если им удастся помешать нам вызволить Корса и сдержать наступление флота Лакса, то нас может ожидать большое несчастье.

— Как удалось уйти тебе? — спросил король.

— О король, — ответил лорд Гро, — После этого убийства в Аулсвике я постоянно опасался удара ножом, так что ради собственного благополучия, также как и благополучия Витчланда, я продумывал все возможные способы сбежать. И наконец, я хитростью добрался до флота, где держал совет с Лаксом. Тот был весьма зол на Корса за его худой поступок, из-за которого все наши надежды могут рассеяться как дым, и упросил меня ради него, как и ради меня самого, и ради всех, кто предан Витчланду и жаждет вашего величия, а не падения, о король, направляться к вам, дабы вы выслали подмогу, пока еще не все потеряно. Ибо несомненно, что некое безумие пошатнуло в Корсе его былое искусство, и теперь он вполне способен, упав на спину, сломать себе нос. Молю вас, ударьте до того, как сама Судьба нанесет удар первой, подвергнув нас огромному риску.

— Тьфу! — воскликнул король. — Нечего помогать мне подняться, пока я еще не упал. Уже время ужина. Сопровождай меня на пир.

К этому времени король Горайс был в полном праздничном облачении, в своем расшитом бриллиантами камзоле из черного шелка с бархатными полосами, черных бархатных рейтузах, крест-накрест перевязанных шелковыми лентами в серебряных блестках, и в огромной черной мантии из медвежьей шкуры с тяжелым золотым воротником. На его голове была железная корона. Проходя мимо, он снял со стены покоев меч с рукоятью из вороненой стали, украшенной гелиотропом в форме черепа мертвеца. Когда они вошли в пиршественный зал, он нес его обнаженным.

Те, кто уже был там, в молчании поднялись на ноги, выжидающе глядя на короля, стоявшего в дверном проеме с высоко поднятым острым мечом, и усыпанный драгоценностями витчландский краб сверкал на его челе. Но больше всего выделялись его глаза. Огонь в глазах короля под нависшими бровями был подобен отсвету пламени преисподней на облаках в небе.

Он не вымолвил ни слова, но жестом подозвал к себе Кориния. Кориний поднялся и медленно, словно завороженный его ужасным взглядом лунатик, подошел к королю. Его мантия из небесно-голубого шелка развевалась на его плечах. Его широкая, как у быка, грудь вздымалась под сияющей серебряной чешуей его кольчуги, чьи короткие рукава выставляли напоказ его сильные руки с золотыми браслетами на запястьях. Горделиво стоял он перед королем: надежно усаженная на могучей шее голова, надменный и чувственный, созданный для винных бокалов и женских губ, рот над угловатым выбритым подбородком, густые светлые локоны волос, украшенные тамусом, таившееся в темно-синих глазах высокомерие, временно укрощенное перед лицом того гибельного зеленого света, что трепетал в неподвижном взоре короля.