Анжелика в Новом Свете - Серж Голон

Анжелика слушала мужа, взволнованная тем, что он, часто такой язвительный, вдруг столь серьезно говорит с ней, желая укрепить перед испытанием ее сердце и дух, что он открывает перед нею иную сторону жизни, с какой она никогда не сталкивалась и которая теперь была причиной ее страданий и раздумий. Теперь их окутывала ночь, холодная и безлунная. Небо, сплошь усыпанное звездами, сияло каким-то удивительным блеском, как на Востоке. Такие маленькие наверху, они отражались в водной ряби озера трепещущими бликами, напоминавшими жемчужные четки.

Анжелика смиренно покачала головой.

– Да, я тоже была в неволе, – сказала она, – но мне кажется, что я отнюдь не научилась терпению, как вы утверждаете. Напротив, я беспрестанно трепещу… и я больше не выношу принуждения. И обойтись без вашей любви…

Жоффрей де Пейрак рассмеялся.

– Вы! Вы совсем другое дело, душа моя. Вы из другой породы. Вы – живой родник, который с силой вырывается из недр земли, чтобы освежать, очаровывать ее… Немного терпения, мой родничок, и в один прекрасный день вы побежите по долинам более спокойным, завораживая их своим обаянием, своей красотой… Немного терпения, и я перехвачу ваш веселый ручеек, я буду ревниво заботиться о нем, чтобы он не затерялся и не иссяк… Я начинаю понимать вас… Нельзя было оставлять вас так долго одну. Всего несколько дней, что мы не вместе, несколько ночей, которые вы провели вдали от меня, – и вот вы уже говорите невесть что. Но крыша дома закончена, и я поторопил плотников, чтобы они смастерили для нас просторную, добротную кровать. Скоро я снова приму вас в свои объятия. И все пойдет как нельзя лучше, не правда ли?..

На следующий день они перебрались в форт.

Глава 5

В тот первый вечер, когда они вошли в напоминающий пещеру закуток с низким потолком, который отныне будет их спальней, Анжелика смотрела на кровать – она, казалось, заняла всю комнату – почти со страхом. Она была и впрямь просторная и добротная, сработанная из темного орехового дерева, обструганного, обтесанного, и в ее непритязательности было нечто величественное. Покрытая шкурой, она выглядела поистине ложем принца викингов.

Благовонная свежесть исходила от не просохшего еще дерева. На темной его поверхности в розовом отсвете очага можно было заметить следы от лезвия топора.

Перед этой кроватью, детищем леса, чью поэзию и аромат она впитала в себя, перед этим даром, который сулил ей благотворный отдых и ночи, полные любви, Анжелика почувствовала себя смятенной и растерянной… И она созерцала ее, застыв у изголовья и кусая себе губы.

Перед ней открывалась новая жизнь. Та, о которой она столько мечтала.

И вот в момент, когда нужно было вступить в нее, она отпрянула, готовая бежать, словно пугливая лань. В этой новой жизни она должна была идти день за днем, ночь за ночью рядом со своим мужем, потому что она – его жена. По правде говоря, она уже отвыкла от этого. В любви она всегда чувствовала себя вечным странником. Ведь даже в последнее время, после того еще свежего в памяти дня – а с тех пор не минуло и трех месяцев, когда на «Голдсборо» они вновь обрели друг друга, – их беспокойная жизнь скитальцев дарила им лишь мимолетную близость возлюбленных, укрывшихся под сенью фортуны.

Ведь даже в те давние времена в Тулузе, если они иногда и проводили ночь вместе, у каждого из них были свои отдельные апартаменты, роскошные и просторные, где в зависимости от настроения можно было уединиться или встретиться.

Здесь же им дан только этот тесный закуток, этот тюфяк из тростника, одно это убежище на двоих, где они будут всегда вместе, всегда рядом – и в минуты любви, и в часы сна, вечер за вечером, ночь за ночью.

Для них это было внове.

Анжелика подумала, что теперь она впервые познает настоящую супружескую жизнь…

А Жоффрей де Пейрак смотрел на жену, выражение лица которой выдавало ее растерянность, и, украдкой улыбаясь, неторопливо снимал у очага камзол.

Он, гроза морей и океанов, великий владыка восточных дворцов, еще больший бродяга, чем она, всегда выбиравший удовольствия в зависимости от своих причуд и богатства, пожелал так: быть с ней наедине в этой единственной в доме спальне, на этой единственной супружеской кровати. То была ревнивая жажда чувствовать ее присутствие, жажда убедиться, что она принадлежит только ему, жажда отныне ни на шаг не отпускать ее от себя, не дать ей больше блуждать вдали от него.

Человек опытный, давно уже пристально изучавший природу мужчины и женщины, он яснее, чем Анжелика, сознавал хрупкость их счастья, ибо сейчас их объединяла прежняя супружеская связь, их давняя, непреходящая любовь, которая питалась лишь воспоминаниями, но между ними был водоворот почти всей их жизни, прожитой вдали друг от друга.

Впрочем, если все взвесить, то разве наиболее тесные узы, что связывают их после пережитого урагана, не их физическое влечение друг к другу? Но эти раскаленные угли предстояло еще раздуть, и он с нетерпением ждал того момента, когда почувствует, что она полностью принадлежит ему, когда он сможет их совместной жизнью доказать всем, что он – ее муж и господин, и только он имеет на нее право. Если он хочет вторично завоевать ее, она должна постоянно быть рядом с ним, всецело быть его. Но он немного догадывался о сложных чувствах, которые будоражили Анжелику. Он подошел к ней и проговорил патетическим тоном:

– Откуда это недоверие, жена?.. Конечно, боги не захотели, чтобы мы вместе провели дни молодости и рука об руку пришли на порог старости… Но мы еще можем познать друг друга… Не думаешь ли ты, что я забыл секрет кровати, которую сработал собственными руками? Только ты и я разделяем ее, мы спали здесь вместе… – И, улыбнувшись, закончил:

– Ведь будто бы так говорил Одиссей белокурой Пенелопе, вернувшись после долгих странствий. – Граф Жоффрей де Пейрак склонился над Анжеликой. Он крепко обнял ее и, гладя ее упрямое чело, прошептал ей нежные слова ободрения, как в первые дни их любви.

Глава 6

Порядком затянув осень, суровая американская природа, видимо, решила заключить мир со смельчаками из Вапассу. Она даровала им, принесшим в жертву все, чем они владели, спасительную отсрочку. Когда наступила зима, они были подготовлены к ней.

А зима после этой милосердной отсрочки наступила сразу. Начался снегопад. Снег, не переставая ни на минуту, беспрерывно валил много дней. Казалось, мир ослеп и оглох, придушенный толстым белым покрывалом, которое опустилось на него, словно саван.

Деревья, земля и небо исчезли. Исчезло все – все, кроме снега: безмолвный, он густой пеленой, которую не колыхало ни малейшее дуновение, медленно и беспрерывно ложился на спящую землю, плотно укутывая ее.