Питер - Шимун Врочек

— Ну!

— Там были следы, — сказал Убер.

— В общем, такие дела, — сказал Седой. — Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… в общем, мы думаем, он никуда не исчез.

— Так, — сказал Иван. Этого ещё не хватало. — Думаете, он…

— Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.

— Костёр — это изобретение богов, — Уберфюрер протянул руки к пламени карбидки. — Жаль, не все это понимают.

Иван вспомнил станцию Чернышевскую, цыган… Горящее пламя, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.

— Точно.

Жёлтое пламя карбидки освещало подвал, куда они забрались, и так уютно, что здесь хотелось остаться надолго. А что? Всю жизнь в метро, что ли? К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна. Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая. Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.

— Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, — сказал Уберфюрер.

— Правда? — Иван удивился. — Почему ты так решил?

— Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас хандра.

Иван с интересом посмотрел на бравого скинхеда.

— Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.

— Ага, — Уберфюрер ухмыльнулся. — Я вообще чёрт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже пока всё не началось, это было далеко, а сейчас так вообще — другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.

— Здесь-то ты как оказался? — Иван почесал ухо.

— Элементарно, Ватсон.

— Кто?

— Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… — Уберфюрер помолчал. — Я и махнул. Так махнул, что до сих пор отмахаться не могу.

Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к карбидной лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.

— Так что же… — он посмотрел на Уберфюрера. — У тебя, выходит, в Урюпинске…

— Якутске!

— Якутске, извини. Дома у тебя жена осталась и ребёнок? Когда всё началось?

— Беременная, — нехотя поправил Уберфюрер. — Мы ребёнка через три месяца ждали.

— Мальчика, девочку? — уточнил Иван и спохватился. Какая ему разница…

— Девочку, — сказал Уберфюрер наконец. Что же ты с собой делаешь. Иван впервые видел Убера таким. Впервые тот выглядел на свои сорок с лишним. Да что там сорок… на все девяносто.

— Думаешь, там они у тебя — выжили?

Уберфюрер повернул голову и посмотрел на Кузнецова холодным выгоревшим взглядом.

— А ты как думаешь, мальчик?

Кузнецов сконфуженно замолчал. В руках у него был старый металлический компас — из музея на лодке.

— На самом деле — не знаю, — сказал Уберфюрер. — У нас там метро нет. И морозы под пятьдесят градусов. А сейчас и того больше, наверное.

— К вам бомбу не бросали, скорее всего, — сказал Мандела. — Не должны были, по крайней мере. Что у вас там стратегического, кроме алмазов? — он помолчал. — Может, и живы, а?

— Оставь его в покое, — Иван тронул негра за плечо. — Не надо.

— Нормально! — резко сказал Уберфюрер. — Не один я такой. У всех в метро такая же фигня. Погулял, блин! Остался бы в своей Якутии, был бы с ними. Хоть в могиле, а всё же с ними. А, как думаешь, борец с мировым апартеидом?

Начали собираться. Надели противогазы. Скоро придётся менять фильтры, но пока обойдемся этими. Иван затянул горловину рюкзака, проверил, чтобы ничего не болталось, вдел руки в лямки. Вот и ладно. Сейчас будем выдвигаться. Он взял автомат и увидел, что к нему приближается Кузнецов.

Кузнецов приблизил противогаз к маске Ивана — для лучшей слышимости. Или — для секретности.

— Кто достоин быть диггером? — спросил он. Точно, для секретности. — Я знаю, командир, это глупый вопрос, но…

Иван задумался. Помолчал, глядя на Кузнецова. А Миша ведь действительно нацелился в его команду. Серьёзный мальчик. Не хватало мне только второго Сазона…

Воспоминание о бывшем друге опять вызвало в нём вспышку жара и ярости.

Стоп.

Успокойся. Мальчишка тут ни при чём.

Дело во мне.

— Кто достоин быть диггером, значит? — сказал Иван. — Хорошо, я скажу тебе. Тот, кто выполняет три правила.

Первое: диггер храбр, но осторожен. Второе: настоящий диггер всегда держит слово.

И третье: тела павших товарищей не должны оставаться на съедение тварям.

— Диггеры своих не бросают, — сказал Кузнецов. Глаза молодого мента горели даже сквозь стёкла противогаза.

— Точно, — сказал Иван.

— Но… как?

— А вот так. — Иван достал гранату, жестами показал, как выдёргивает кольцо, прижимает рычаг. — А потом прижимаешь рычаг и мертвецу вот сюда, — он сунул гранату себе под мышку, прижал руку другой рукой. — Такой сюрприз для твари. Попробуй тронь мёртвого диггера — челюсть вырвет. Понятно?

Кузнецов восторженно кивнул. Эх, ты, мальчишка… Иван поднялся, оглядел команду:

— Пошли с богом.

Оставайся на ночь в тепле, потому что утром всегда холоднее. Мелкий дождь капал на плечи, едва слышно стучал по резине противогаза. Окуляры начали запотевать. Иван оглянулся — команда шла за ним. Мертвый лес (тот самый знаменитый Сосновый бор?) остался позади, скоро должна была начаться зона станции.

Иван видел в сером белёсом тумане размытые очертания огромных корпусов. Высокие трубы уходили вверх и исчезали в дымке. Один раз им встретился указатель «Проход запрещен. Охраняемая зона» — покосившийся от старости. Краска на нём облупилась, лохмотьями свисала с заржавленного металла.

Пару раз встретились упавшие на землю побеги колючей проволоки. Кое-где появилась растительность. Обычная с виду трава, ничего опасного, но Иван предпочел вести команду в обход, через песчаные кочки. Вдали колыхались серые заросли.

— Вполне возможно, — сказал перед выходом Водяник. — Что от жизни в подземельях мы утратим нужду в цветном зрении — как утратили её некогда волки, охотившиеся в основном по ночам и в сумерках. Уже сейчас часть детей в метро рождается дальтониками. Вполне возможно, сказывается и повышенный радиационный фон… но думаю, дело всё же не в этом. — Он помолчал. — Мы приспосабливаемся. Меняемся.

С каждым поколением заметна разница между детьми. Сейчас у новорожденных повышенные показатели собственного излучения, но, видимо, появляется что-то вроде иммунитета к радиации. Природа всё равно берет своё — даже с таким неблагодарным объектом, как человек.

Но то, что наверху, я не могу отнести к нашей линии эволюции. Вполне возможно, это откат — восстановление системы. А может быть… и этого я опасаюсь даже больше… Резервный вариант.

Построение экосистемы на других принципах. Тогда у человечества нет шансов. Увы.

Иван мотнул головой, переступил через ямку, в которой скапливалась дождевая вода. В грязном зеркале на мгновение отразился его силуэт. Капли разбили зеркало.

Через полчаса пути они вышли к внешнему периметру ЛАЭС. Столбы с облупившейся краской, покосившиеся, замерли вечными (увечными) часовыми на границе охраняемой некогда зоны. Сейчас только покосившаяся будка КПП мокла под дождём. За ржавым шлагбаумом, уткнувшимся одним концом в землю, начиналась неплохо сохранившаяся бетонка.

Ближайший к Ивану корпус ЛАЭС выглядел совершенно обычным. Словно здесь даже Катастрофы никогда не было. Впрочем, что бетонному саркофагу станции внешние изменения? Просто не стало людей. И всё.

Иван переступил шлагбаум и остановился, поджидая остальных. Ровная размеченная территория. Голые мёртвые кусты, очерчивающие пешеходные дорожки.

Уберфюрер встал рядом. Дождевые капли били его по брезентовому плащу и резиновой морде. Круглые окуляры. Убер постучал себя по мокрому носу противогаза, по банке фильтра. Иван кивнул, посмотрел на часы. Да, пора.

Жестами подозвал остальных.

«Приготовиться к смене фильтров». Глухой из-за маски голос тонул, смягчался в сыром воздухе. Внезапно мелкий надоедливый звук дождя прорезался далеким тоскливым воплем.

Иван вздрогнул.

Почему-то он сразу вспомнил серого человека, стоящего на корме лодки. Да ну. Не может быть.

«Отставить», — показал Иван жестами. «Бегом, за мной!»

Сапоги застучали по влажной растрескавшейся бетонке. Корпус, нависающий над людьми (из-за тумана верхняя часть его была не видна, поэтому казалось, что здание ЛАЭС уходит ввысь на огромную высоту — как башня Охта-центра, не меньше), медленно проплывал слева. Казалось, он почти не двигается.