Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

Мы указали на те важные ошибки, которыми ознаменованы первые действия союзников на сирийском берегу. Вместе с призывом к бунту и с раздачей оружия народу турецкие паши и английские офицеры стали наобум сулить сирийским племенам всякие несбыточные льготы. Так-то при самом восстановлении султанских властей в Сирии разыгрались анархические страсти, которые в продолжение семи лет египетского правления с трудом были обузданы.

Всего прежде выразились они преследованием на христиан во всех тех местностях, где преобладает мусульманская стихия. Мы уже имели случай заметить, что веротерпимость египтян послужила к раздражению фанатизма в массе мусульманского народонаселения. Мы видели, какие бедствия грозили христианам по всей Сирии в эпоху Незибского сражения. Даже теперь, по мере того как появлялись султанские знамена, и несмотря на то, что знамена эти укрывались еще под тенью христианских флагов, мусульмане приветствовали их гонением на христиан и на всех иноверцев. Была пора сходбища мухаммеданских поклонников в Дамаске для следования в Мекку. Дамасская чернь в восторге избавления своего от грозного Ибрахима до того разъярилась правоверной злобой, что даже персидские поклонники, прибывшие сюда в числе 2 тыс., не могли показаться в национальном платье под опасением публичных поруганий и кровавых обид за свой мухаммеданский раскол. Празднуя возврат старинного приволья, Сирия выражала свою преданность султану анафемой на Ибрахима, на введенное им гражданское устройство и на предписанную им веротерпимость.

Христиане отовсюду прибегали к консульствам, преимущественно к русским. Нерадение и неспособность новых правителей, отчасти даже их желание привлечь к себе сочувствия своих единоверцев участием в страстях, которые волновали народ, вполне оправдывали вмешательство агентов союзной державы в дела по внутреннему управлению, когда предстояла необходимость отвратить грозившие христианам бедствия. Смелые и решительные меры, принятые во многих случаях консульствами, нарушали права законной власти, но вполне оправдывались преступным поведением представителей этой власти. В январе 1841 г. по настоянию русской миссии в Константинополе были изданы фирманы о защите и покровительстве христиан сирийских с подтверждением тех льгот, какими пользовалась церковь под египетским управлением, особенно в Иерусалиме. Воспрещалось всякое взыскание с монастырей и с поклонников. В красноречивом, напыщенном, но неясном слоге фирманов паши поняли, что Порта лишь в угоду своим союзникам лишала их лучшей доходной статьи завоеванного края. Они были уверены, и небезосновательно, что порывы правоверного фанатизма нравились правительству халифа, служа порукой ненависти сирийских мусульман к египтянам. Ни Порта, ни представители ее в Сирии не могли понять дознанной Ибрахим-пашой истины, что фанатизм черни, хотя направленный, по-видимому, на иноверцев, питает в ней анархические навыки старины и служит препоной упрочению всякой власти. Консулы, со своей стороны, придерживаясь прямого смысла фирманов, стали решительнее бороться против султанских властей, и с той поры не прекращается в Сирии вмешательство великих держав в дела по управлению, как оно ни предосудительно влиянию султанскому.

Бейрут. Гравюра В. Г. Бартлетта, 1820-е гг.

Разрушая египетскую систему управления, которая была отлично приноровлена к местностям и к политическому состоянию края, Порта по-старому разделила Сирию на несколько пашалыков, или эйалетов. Халебскому были даны прежние его границы; Таврийские округа составили Аданский пашалык; Тараблюсский вошел в состав Сайдского эйалета, которого столицей сделался Бейрут. Иерусалим и вся Палестина составили особенный санджак, управляемый мирмираном (генерал-лейтенантом, или старинным двухбунчужным пашой) под надзором сайдского мюшира (трехбунчужного паши).

Личные качества Эсад-паши халебского, старого истребителя адрианопольских янычар, спасли эту часть Сирии от потрясения. В Дамаск был назначен сперва Хаджи Али-паша и вскоре затем переведен в Джидду для управления Меккой и Мединой, а на его место поступил Неджиб-паша, один из самых образованных и любезных эфенди ев старого покроя, любитель литературы и поэт, служивший дотоле в министерствах, где он не мог приобрести никаких практических дарований в науке управления. К тому же он был напуган воспоминанием о последнем дамасском паше Селиме, растерзанном чернью незадолго до вторжения египтян; он слышал со всех сторон проклятья правоверного народа на Ибрахима за его вольнодумство, которому приписывались все его строгости к мусульманам. Неджиб слыл в столице вольнодумцем; в Дамаске прикинулся он ханжой, в надежде тем привлечь к себе сердца и усилить свое влияние. Но он успел только внушить дамасской черни дерзость и самонадеянность. Когда же в осень 1841 г. при отзыве ливанских междоусобий чернь предалась неистовствам, паша постиг свою ошибку и убедился в истине, дознанной Ибрахимом, что веротерпимость и укрощение фанатизма служат в Сирии лучшими поруками влияния законной власти на умы народа[253].

Побережная полоса Сирии — от Латакии до Газы, с Ливаном, с Галилейскими и Иудейскими горами — искони таит в себе зародыш политических волнений, с преданиями о наследственных распрях между племенами, населяющими этот край. Здесь всего более разыгрались народные страсти в последнюю войну под влиянием внутренних и внешних деятелей. Здесь преимущественно отозвались ошибки новых властей, которые так неосторожно пробивали себе дорогу, раздувая вихрь безначалия и мало заботясь о последствиях. К тому же выбор пашей, которым Порта вверяла Сайдский эйалет и Палестину, был самый неудачный. В продолжение семи лет восемь пашей сменились последовательно в Бейруте и столько же в Иерусалиме.

Турки ни сведений, ни опытности, ни способности достаточной не имели, чтобы по собственным внушениям или по преданиям жалостной старины образовать новое управление Сирии. Они могли извлечь много выгоды себе от опыта, приобретенного египтянами, если бы они поберегли те гражданские постановления, которые согласовались с правилами и видами султанской власти. Напротив того, они поспешили все разрушить, все уничтожить именем танзимат хайрие, т. е. прав, дарованных султаном в Гюльханейском манифесте, хотя права эти существовали только в теории или, вернее сказать, были только обещаны. Прежде чем составить себе какое-либо понятие о финансовых средствах новоприобретенного края, они уничтожили египетскую хозяйственную систему. Не станем уже говорить о злоупотреблениях турецких чиновников при самом занятии Сирии. 70-тысячная египетская армия была всем снабжена на один год; ее магазины достались победителям, а 15-тысячная турецкая армия не нашла в них провианта на полгода. Великолепная антиохийская мыза была расхищена. Изо всех хозяйственных обзаведений египтян остались одни нагие здания. Новонаселенные Ибрахимом земли опустели.

При ниспровержении всех гражданских постановлений египтян народ был убежден в том, что уже никаких податей платить не будет, кроме поземельной подати мири, которой искони обложен каждый округ и которая при упадке монеты едва ли соответствует теперь двенадцатой доле первоначальной своей ценности. Этими опрометчивыми мерами Порта хотела приласкать народ и упрочить завоевание Сирии сочувствием ее племен к султанскому правлению. Было вернее достигнуть этой цели прощением недоимок или дарованием податей за полгода или за год, не отрекаясь от законных прав власти.

Когда не стало денег, турки в противность своим обещаниям начали обращаться мало-помалу к египетской системе налогов и по-старинному отдавать на откуп много податных статей. Поголовная подать фирде, о которой мы уже говорили (гл. 7), была восстановлена под именем вергы, с уступкой от казны одной трети противу списков египетского сбора. Народ роптал, а правительство при усилении налогов не могло, однако ж, уравновесить итог приходов и расходов по сирийскому управлению и по содержанию 15- или 20-тысячного корпуса в завоеванном крае. В семь лет Сирия поглотила более 300 тыс. мешков (около 9 млн руб. серебром) из государственной казны. К тому же при слабости управления сумма недоимок с каждым годом усугубляется, а в нынешнем (1847) году достигает уже 140 тыс. мешков. Одни таможни представили при новом финансовом устройстве значительные барыши в сравнении с периодом египетским; но этого не должно приписать усилению торговли и промышленности края — напротив, и торговля, и промышленность значительно ослабели, — но единственно введению нового тарифа на основании торговой конвенции 1838 г., которая уничтожила все монополии по отпускной торговле и все внутренние пошлины с привозных товаров.