Волчицы - Вольф Белов

Веснин отозвался не сразу. Некоторое время он молча шагал по аллее рядом с профессором, глядя в землю. Наконец, он поднял голову, посмотрел на спутника и спросил:

— Скажите, что это было?

Профессор понял, что прапорщик имеет в виду.

— Я постараюсь вам все объяснить, но прежде хочу задать несколько вопросов. Прошу вас отвечать честно. Все, что вы скажете, останется между нами. Я для того и выпросил эту прогулку, чтобы избежать чужих ушей. В свою очередь попрошу и вас молчать о том, что узнаете. Договорились?

Веснин вяло кивнул.

— Скажите, вы приходили к девушке в бокс до той ночи?

Немного подумав, Веснин признался:

— Да.

— И как часто?

— Несколько раз по ночам, когда стоял на посту, — ответил прапорщик, снова чуть помедлив.

— Зачем? Вас что-то связывало?

В этот раз Веснин не нашелся, что ответить и лишь тяжело вздохнул. Когда тягостное молчание затянулось, Куприянов произнес:

— Я спрошу вас прямо. Это вы устроили ее побег? Не бойтесь, я никому вас не выдам.

— Да какое это теперь имеет значение? — с горечью отозвался Веснин. — После того, что с ней сделали… Эх… Профессор, за что с ней так?

Куприянов внимательно посмотрел на Веснина.

— Так вы считаете, что с ней что-то сделали? — спросил профессор.

— Да бросьте. Я видел на видеозаписи, что здесь делают с людьми. Зачем же с ней так?

Брови профессора удивленно вскинулись вверх.

— Так они уже приступили к опытам на людях? — ошеломленно пробормотал он.

Веснин недоверчиво посмотрел на него.

— Послушайте, здесь действительно происходят страшные вещи, — произнес Куприянов. — Не знаю, что и как вам стало известно, но думаю, что вы порядочный человек и не одобряете всего происходящего.

— Скажите, профессор, чего вы от меня хотите? — устало спросил Веснин. — Зачем вы притащили меня сюда?

— Я хочу остановить проект и рассчитываю на вашу поддержку. Думаю, что от этого зависит и ваша собственная судьба.

— Я не понимаю вас, профессор. Я очень устал, у меня болит голова. Объясните, чего вы добиваетесь?

— Хорошо, попробую объяснить. Вы пережили сильнейшую психологическую травму и мне не хотелось бы вам это говорить, но придется. Дело в том, что Маша изначально не была человеком.

Веснин остановился.

— Я не понимаю вас.

— Она принадлежала к другой форме жизни, — пояснил профессор. — То, что вы видели той ночью, и есть ее истинный облик.

— Что за ерунда? — недоверчиво пробормотал Веснин. — Вы издеваетесь, что ли? Я и так уже ни черта не понимаю. А те, другие?

— Все прочие действительно подверглись генетическим экспериментам. Я не могу сейчас объяснить все детально, но Маша являлась ключевой частью всех экспериментов.

— Я, кажется, схожу с ума, — устало произнес Веснин. — Зачем вы мне сейчас все это говорите? Чего хотите от меня?

— Маша умерла, но остался ее ребенок. А это значит, что эксперименты продолжатся. И боюсь, что вы можете стать очередным подопытным. Вы узнали то, что не должны знать, и вряд ли генерал Сабуров оставит это без внимания. Он не допустит, чтобы вы могли кому-либо поведать то, что знаете, что видели.

— Вы хотите меня испугать?

— Нет, только предупредить. В этих стенах не действуют никакие законы и теперь с вами может случиться все, что угодно. Я хочу прекратить это варварство и рассчитываю на вашу поддержку.

Некоторое время Веснин молча шагал рядом с профессором. Наконец Куприянов осторожно спросил:

— Так что вы скажете?

— Скажу, что мне все равно, — равнодушно ответил Веснин. — Я смертельно устал. У меня башка раскалывается.

— Подумайте хорошенько…

— Я не хочу ни о чем думать. Делайте, что хотите, только меня оставьте в покое.

— Видимо, я в вас ошибся, — разочарованно произнес профессор. — Очень жаль.

— Я сам в себе ошибся, — устало ответил прапорщик. — Отведите меня назад. Пожалуйста.

Куприянов внимательно посмотрел на прапорщика. Да, они с Тихим явно просчитались в надежде на помощь этого человека. Ночное происшествие полностью сломило его психику, превратив в вялое, почти безвольное существо.

Взяв прапорщика под локоть, Куприянов отвел его обратно в лазарет.

— Похоже, ваша прогулка не пошла парню на пользу, — хмуро заметил Ищеев, запирая дверь изолятора.

Куприянов лишь тяжело вздохнул. Теперь оставалось рассчитывать только на самих себя. Тихий обещал, что проникнет на территорию в полночь. А до той поры профессору необходимо тщательно продумать собственные действия и подготовиться.

Барабанный бой настойчиво влезал в уши, от этого грохота не было никакого спасения. Не скоро он понял, что это биение собственного сердца отдается в мозг. Все вокруг кружилось в стремительном вихре и было абсолютно невозможно что-либо разобрать в череде размытых видений.

Вдруг из общего хаоса отчетливо проявился образ человека. Его лицо показалось смутно знакомым. Ни слова не говоря, человек приблизился вплотную и, неожиданно выхватив нож, коротко, без замаха всадил клинок прямо в сердце. Грудь прожгла боль, но гораздо сильнее боли был страх. Страх смерти. Он не хотел умирать. Именно сейчас он отчаянно хотел жить. Он не помнил, чтобы когда-нибудь ему так хотелось жить.

И он не умер. Все снова закружилось вокруг и самого его закружило в вихре. Но скоро вновь появился тот же самый человек. Его жестокие безжалостные глаза не оставляли места сомнениям, он пришел убивать. Убивать хладнокровно и равнодушно. Никакой жалости, никакого сочувствия, для него это чисто механический процесс. Без труда сломив жалкое сопротивление, человек снова нанес смертельный удар. И снова боль, страх и пустота.

А человек появлялся вновь и вновь. От него невозможно было убежать или защититься. Страх сжигал душу ледяным холодом. Смерть прекратила бы все мучения, но она приходила лишь на краткий миг и снова он оказывался во власти страшного человека. Теперь его палач не спешил нанести смертельный удар, сначала он подвергал свою жертву пыткам и унижениям, наслаждаясь его страхом и беспомощностью. Итог же был один — нож в сердце, петля на шею или пуля в лоб.

Он переживал унижения и насилие над собой бесчисленное множество раз, сходя с ума от безысходности, и в какой-то миг вдруг узнал в страшном человеке самого себя. Сейчас он испытывал на себе всю ту боль, что причинял другим всю жизнь.

Едва пришло осознание происходящего, его снова закружил вихрь и все вокруг перемешалось в сумасшедшем полете, хаосе образов и видений. Он обретал устойчивость лишь на краткий миг и только затем, чтобы вновь почувствовать себя жертвой насилия. Его злобный двойник больше не появлялся, но теперь его место заняли полчища убийц из самых разных эпох. Казалось, он переживал боль и смерть каждого, кто когда-либо погиб от чужих рук за всю историю человечества. Страх смерти уже притупился, но нестерпимо жгла горечь унижения и собственного бессилия.

Видения разом отступили, когда ярко вспыхнул огромный костер. Кто-то внимательно следил за ним со всех сторон. Он чувствовал их присутствие, но не мог разглядеть — яркое пламя слепило глаза. Облегчение от прекратившихся мучений сменилось напряжением ожидания чего-то неведомого и значительного.

Присмотревшись внимательней, он увидел над языками пламени суровый лик, высеченный в дереве. Это не было лицо человека. Глаза истукана горели живым огнем и этот огонь проникал в самую глубину сознания. Суровый взгляд словно вопрошал о чем-то. И он понял этот немой вопрос. Да, он все понял, все осознал, он готов вступить в новую жизнь. И готов вернуть то, что ему не принадлежит.

Едва был дан ответ, пламя костра вспыхнуло жарче и рассыпалось миллиардами искр, тьма рассеялась.

Бобренко не сразу понял, что из мира чудовищных фантасмагорий вернулся в реальность. Даже с трудом вспомнилось, кто он сам такой. Да и он ли это был? Тот прежний человек остался в странном мире видений, откуда он только что вернулся, он остался там, растоптанный полчищами таких же, каким был сам. Суровый взгляд неведомого существа, представшего в виде огромного истукана, дал человеку надежду на новую жизнь.

Когда сознание боле-мене прояснилось, Бобренко попытался подняться, но наручники накрепко приковывали его к поручням каталки. Он прикрыл глаза, снова вспоминая взгляд истукана из своих видений, похожих на сон. Теперь человек уже четко осознавал, что это был совсем не сон. К нему пришла чужая память, память того народа, чья кровь сейчас бурлит в его жилах. Они научили его жить и дали силу жизни. Но он должен вернуть эту силу. Он всего лишь человек и эта мощь неминуемо раздавит его самого. Бобренко четко осознавал угрозу и знал, что он должен делать.

Тело пронзила боль, преобразовавшая человека в полуволка, существо близкое тем, чью силу он принял. Свирепая всесокрушающая мощь вырвалась на волю. Хватило небольшого усилия, чтобы разорвать оковы. Но эта грозная сила не принадлежит ему и человек-волк отчетливо сознавал это. Он должен ее вернуть, непременно вернуть.