Брет Гарт. Том 4 - Фрэнсис Гарт

Думая как раз об этом, судья Пейтон смотрел, как его супруга идет через патио, обнимая за талию Сюзетту — свою приемную дочь. И ему внезапно вспомнился тот день, когда он впервые увидел их вместе, тот день в прериях, когда он привез на стоянку к своей жене малютку-девочку и мальчика, ее спутника, — двух найденышей, отставших от каравана переселенцев. Да, несомненно, миссис Пейтон пополнела и окрепла: чудесный калифорнийский климат сделал ее фигуру пышнее, как более пышными стали здесь привезенные из восточных штатов цветы и плоды; но ему показалось странным, что Сюзи, чье происхождение было куда более скромным, в чьих жилах текла кровь бедняков-фермеров, потеряла ту здоровую крестьянскую пухлость, которая так им нравилась в ней, похудела, стала грациозной и даже, казалось, обрела хрупкость, утраченную его женой.

Эти перемены происходили незаметно в течение шести лет и вдруг поразили его именно в этот день, когда Сюзи приехала на каникулы из монастырской школы в Санта-Кларе.

Женщина с девочкой поднялись на широкую веранду, заменившую с одной стороны патио крытую испанскую галерею. Эта веранда была единственным нововведением, которое позволил себе Пейтон. Веранда была отличным местом для отдыха — от жаркого полуденного солнца ее укрывали наклонная крыша и тент, а от буйных дневных пассатов — противоположное крыло дома. Однако в это утро Сюзи была, видимо, не расположена оставаться там, несмотря на очевидное материнское желание миссис Пейтон побыть с ней вдвоем. На ее хорошеньком, но недовольном личике отражалась капризная досада избалованного ребенка, красивые брови были хмуро сдвинуты, и Пейтон заметил грустную тень, скользнувшую по лицу его жены, когда девочка вдруг шаловливо вырвалась и упорхнула в старый сад.

Миссис Пейтон подняла голову, и ее глаза встретились с глазами мужа.

— Боюсь, что Сюзи скучно с нами. Каждый раз, как она приезжает на каникулы, это становится все заметнее, — сказала она с виноватой улыбкой. — Я рада, что завтра приезжает ее подруга, которую она пригласила погостить у нас. Согласись, Джон, — прибавила она, словно заступаясь за девочку, — что уединенный старый дом и дикая степь не слишком привлекательны для молодежи, как бы они ни нравились тебе самому.

— Да, они, несомненно, очень скучны, если уж ей трудно провести здесь три недели в году, — сухо ответил ее муж. — Но, право же, мы не можем открывать дом в Сан-Франциско только ради ее летних каникул, как не можем и переехать в более фешенебельную местность, оставив ранчо. Кроме того, ей полезно пожить тут простой жизнью. Я еще помню время, когда она не была такой разборчивой. По правде говоря, я как раз сейчас думал, до чего же она изменилась с тех пор, как мы ее подобрали…

— Сколько раз надо напоминать тебе, Джон, — с некоторым раздражением сказала миссис Пейтон, — что мы договорились никогда не упоминать о ее прошлом и думать о ней только как о нашей родной дочери. Ты знаешь, как это мне больно. А сама бедняжка все забыла и смотрит на нас, как на своих родителей. Я уверена, что, если бы индейцы не убили ее несчастных отца и мать или если бы они воскресли, Сюзи даже не узнала бы их и, уж во всяком случае, не почувствовала бы к ним никакой любви. Разумеется, Джон, — добавила она, отводя глаза, чтобы не видеть скептической усмешки мужа, — я хочу сказать только, что маленькие дети умеют легко забывать прошлое под влиянием новых впечатлений, и это вполне естественно.

— И пока, дорогая моя, сами мы еще не оказались жертвами такой детской забывчивости, пока она не считает нас столь же скучными, как ранчо, нам, право же, не на что жаловаться, — весело ответил ее муж.

— Джон, ну как ты можешь говорить подобную чепуху! — с досадой сказала миссис Пейтон. — Этого я совершенно не боюсь, — продолжала она, пожалуй, излишне уверенным тоном, — если бы я так же твердо знала…

— Что именно?

— Что ее у нас ничто не отнимет. Я говорю не о смерти, Джон, отнявшей у нас нашу первую малютку. Такое не может случиться дважды, но я иногда страшусь…

— Чего? Ей же только пятнадцать лет, и еще рано задумываться о другой разлуке, которая только и может нам грозить, — о ее браке. Послушай, Элли, это же только фантазия. Нам девочку отдали ее близкие — во всяком случае, те, кто из них уцелел, насколько нам известно. Я официально удочерил ее. А своей наследницей не сделал только потому, что завещал все тебе, и ей следует знать, что в будущем она должна рассчитывать на твою помощь, а не на мою.

— И я, если хочу, могу составить завещание в ее пользу? — быстро спросила миссис Пейтон.

— В любую минуту, — улыбаясь, ответил ее муж. — Но, надеюсь, у тебя будет достаточно времени, чтобы обдумать все это. А пока я хочу сообщить тебе новость: возможно, на этот раз Сюзи будет на ранчо не так скучно, как прежде. Помнишь Кларенса Бранта, мальчика, который был с ней, когда мы ее подобрали? Того, кто, собственно, и спас ей жизнь?

— Нет, не помню, — сердито ответила миссис Пейтон. — И не желаю помнить! Ты же знаешь, Джон, как мне тяжело и неприятно любое напоминание о всех этих грустных, вульгарных, мещанских подробностях прошлой жизни несчастной девочки! Слава богу, я их забыла бы совсем, если бы ты не считал нужным зачем-то напоминать мне о них. Ты же давно согласился, что мы никогда не будем говорить о том, как индейцы убили ее родителей, чтобы случайно не упомянуть об этом в ее присутствии. Так зачем же ты вдруг начинаешь говорить о ее вульгарных друзьях, столь же мне неприятных? Давай не будем больше касаться прошлого!

— Охотно, дорогая. Но, к несчастью, мы не можем потребовать того же от других. А именно так обстоит дело. Оказывается, тот мальчик, которого мы привезли в Сакраменто, где жил его родственник…

— Маленький обманщик и самозванец! Ты же помнишь, Джон, как он назвался сыном полковника Бранта и сказал, будто его отец умер, а ты и мой брат Гарри отлично знали, что полковник Брант жив, знали, что он лжет и полковник ему вовсе не отец! — раздраженно перебила миссис Пейтон.

— Раз уж ты помнишь такие подробности, — сухо заметил Пейтон, — будет только справедливо по отношению к нему, если я скажу тебе, что он вовсе не был самозванцем. И говорил он чистую правду. Мне недавно рассказали, что полковник Брант действительно был его отцом, но не хотел, чтобы мальчик узнал истину о его разбойничьей жизни, и не открылся ему. Он-то и был тем таинственным родственником, к которому послали Кларенса, а потом все время заботился о мальчике, отдал его в иезуитский колледж в Сан-Хосе, а когда два года назад погиб во время этого мятежа в Мексике, то оставил ему значительное состояние.