Колодец в небо - Елена Афанасьева

– Хватит с теня того, что ты с другими идиотами… Как это называется?! А, «политтехнологами», имел дело, – не преминула встрять в разговор Элька. Но Ашот даже не огрызнулся. Любовно снизу вверх – честный бандит едва доставал своей супруге до подбородка – оглядел дражайшую половину и ее мысль продолжил:

– Осенью перед выборами расписали мне, вай, двести пятьдесят штук, и ты в Думе! И я повелся как малчик! – сетовал Ашот. – А вышел думский пшик! Двести пятьдесят штук – не конец жизни, но… На вэтер же, на вэтер…

– Какие двести пятьдесят штук? – не поняла я.

– Обычные, – ответила за мужа Элька. – Двести пятьдесят штук. Долларов, к счастью, не евро. Не то в долларах все триста с гаком накрутились бы.

– За что? – все еще не понимала я.

– Вот и я спрашиваю – за что?! – взвилась Элька, успевшая прикинуть, сколько камешков из виденной ею нынче короны Российской империи могла бы она прикупить взамен мужниного депутатства.

– За проходное место в партийном списке, говорили, – пояснил ее муж. – И только из исключительного ко мне уважения. Для всех остальных это стоило триста шестьдесят.

– Штук? – уточнила я машинально. Ашот кивнул.

– Долларов? – еще раз уточнила я. Ашот снова кивнул.

– И ладно еще бы только сам так попал. Но я нескольким хорошим людям денег занял в Думу вместе войти, чтоб не так скучно было. Чем они теперь возвращать будут?

– А чем собирались возвращать?

– Деньгами. Деньгами собирались. В прошлые созывы на депутатских запросах-заказах – поправках в законы за полгода все вложенное вернуть можно было! Умные люди так и делали, и сами внакладе не оставались! Нормальный бизнес. Иначе зачем, думаешь, в Думу идут?!

Я-то думала, что в парламент идут совсем для другого. Сказывалась память об удивительно наивных первых съездах народных депутатов и их первых верховных советах, которые с «партноменклатурными привилегиями» всерьез боролись. Но теперь народный избранник нового типа Ашот мои мозги прочищал:

– Сам я зарабатывать на этой мелочи не собирался, но и на ветер столько денег бросать не дело!

– У жены нормальных бриллиантов нет! Детям в своем Оксфорде одеть нечего! А этот… – Элька конкретно назвала мужа – кто «этот». – Двести пятьдесят штук за какое-то гребаное депутатство башляет! И куда это депутатство теперь вешать? На … себе? – И Элька еще более конкретно уточнила, на что именно вешать.

– А почему раньше за полгода все, вложенное в избирательные расходы, вернуть можно было, а теперь нет? -пыталась понять я.

– Конституционное болшинство, (ругат.). Какой же дурак теперь за запросы-поправки башлять будет, если все заранее в Кремле решено, а здесь только проголосовать остается. Как сверху прикажут, так и голосуем. У нас даже дирижеры есть – по телевизору не видела? Правая рука вверх – за, левая рука – против, две руки – воздержались…

– Лучше б ты в другом воздерживался! – снова взвилась Элька. – Чем деньги отбивать будешь?!

– Скажите, Ашот, а мог кто-то… Нет-нет, упаси Бог, я не подозреваю вас или друзей ваших… – не знала, как поаккуратнее сформулировать вопрос, чтобы этот честный бандит-депутат случайно не обиделся. – Мог ли кто-то политтехнологам отомстить? Разозлился кто-то, что эти самые технологи такой вариант не просчитали, и, как это там называется, «поставил Макса на счетчик».

– Кто на таких козлов, как ваш Макс, позарится? Денег из этих пиарщиков все равно не выдоить, – ответила за мужа Элька.

– Не в начале девяностых живем, – кивнул Ашот. – Иначе все вопросы решать можем. Красть что толку…

– Но у этого Максима украли сегодня сына. Маленького.

Упоминание об украденном мальчике реакцию сердобольной Эльки изменило.

– Слышь, папочка! Мальчика украли! Ты представляешь, что с мамой ребенка творится?! Ах, она еще и Женичкина врач! А если Женичка родит без врача! Лика нас тобой с потрохами съест, и права будет! Давай, по-быстренькому, все связи свои пошерсти! Проверь, кто мальчика обидеть мог! А мы пока с Женичкой пойдем в вашу гнусную харчевню, кофейку попьем… – распорядилась Элька и важно прошествовала из кабинета.

Была б писательницей, эссе бы написала – ностальгия по парламентским буфетам.

В голодном девяностом в Верховном совете тогда еще большого Союза, который размещался в Кремле, можно было забежать кофейку попить, бутерброд с черной икрой за пятьдесят восемь копеек слопать, прихватить в пакетик кучу пирожков для Димки. Готовить мне было вечно некогда, а снимать в Кремль посылали часто. Так мой ребенок и вырос на парламентских пирожках. Но кроме пирожков, из этого же буфета, в котором бульон наливали в чашки с гербом Советского Союза, можно было привезти в свое агентство кучу вполне эксклюзивных снимков, ибо в буфете том, в ущерб обедам, творились политические судьбы страны.

Потом Союз развалился, центр парламентской жизни переместился в Белый дом, где в ту пору квартировал Верховный совет России. Хитрое здание было устроено так, что почти все пути из одного его конца в другой пересекались в буфете на третьем этаже с видом на Рочдельскую улицу, после путча переименованную в Площадь Свободной России. В том буфете уже не вершились судьбы страны, но складывались политические карьеры. Журналистам нужны были «источники информации», «источникам» нужно было «упоминание в СМИ». Так бы это сформулировали ныне мастера политического пиара. Но тогда все случалось не по просчитанному политтехнологами заказу и не за деньги, а за чашку кофе с кренделями. Как минимум десяток будущих министров, вице-премьеров, да и, чего уж там хитрить, премьеров, резко пошли в гору публичной политики после чаепитий на том третьем этаже.

В буфете здания в Охотном Ряду, куда Дума перебралась в девяносто четвертом, ничего подобного уже не случалось и случиться не могло. Моих пишущих и снимающих коллег год от года в этом здании оставалось все меньше и меньше, да и политические карьеры согласовывались теперь совсем в другом месте, которое хорошо просматривалось из некоторых думских окон. Из здешних буфетно-обеденных баек запомнилось разве что открытие предыдущей, третьей, что ли, по счету Думы, когда Березовский с Абрамовичем, чьи имена были тогда на слуху у всех и каждого, не разобравшись в депутатских ранжирах, отправились на обед не в столовую первого этажа, где заказ приносят официантки, а в более демократичную столовую этажом выше. Два миллиардера с подносами в руках пристроились в хвост общей очереди. Хорошо, нашлись добрые люди, подсказали новоявленным народным избранникам, куда им идти.

Нынешнее думское здание, некогда выстроенное для сталинского Госплана и, вероятно, хранившее где-то в глубине регулярно проводимых турецких реконструкций и евроремонтов призраки былых наркомов, окончательно потеряло прежний драйв политического ристалища. Как потеряло и скандальную славу двух первых дум. Нудное номенклатурное заведение, не больше… И в буфете теперь не было ничего интересного, кроме пирожных, которые мне были категорически запрещены – опять прибавлю в весе сверх положенных трехсот граммов в неделю. Марина скажет, что я отекаю, и не докажешь, что это всего лишь пирожные, а не вызванные болезнью почек отеки.

Спокойно допить жиденький, правда дешевый, думский кофеек не удалось. Зазвонил мой телефон:

– Не родишь своего выродка!

Сил воспринимать все происходящее с юмором уже не оставалось.

– Что-то неприятное? Ты вся посерела, – поинтересовалась Элька.

– Так, идиоты какие-то с угрозами.

– Может, они думают, что ты дома колье из желтых бриллиантов хранишь и похитить его хотят?

Супруга народного избранника страстно желала выкупить у меня сдуру купленное в Куршевеле дорогущее бриллиантовое колье. Не иначе как бес тогда меня попутал! Колье я купила назло третьей (теперь уже тоже бывшей) Лешкиной жене Ирке и жене мясомолочного министра, которые тогда глядели на нас с Ликой как на обслугу, а такое колье себе все же позволить не могли. Купила, а потом жутко ругала себя за «новорусские понты», представляя себе, сколько лекарств больным детям за эти деньги можно оплатить.

Утешила Лика.

– Мы колье Эльке сосватаем. Что не могут позволить себе жены опальных олигархов, вполне по карману женам честных народных избранников. Главное, только все в нужном свете Эльке подать. И ни в коем случае сразу колье не отдавать. Элька обожает понравившуюся вещь брать с боем. Сколько бы она тебе ни предлагала, загадочно улыбайся и молчи. Все остальное я ей как надо напою.

Тогда для Эльки, в своем баснословном красном костюме «от Аляра» стоящей на Куршевельских склонах (кататься на лыжах в своем южном городе Элька не научилась, но покрасоваться всегда умела) и завороженно глядящей в сторону арабской свиты, была измышлена легенда о шейхском происхождении моего колье. Из сокровищницы Абдаллы кольешечко, мол. Дальше мне пришлось по строгому наказу Лики изображать дамочку, не желающую расстаться с сокровищем, пока Элька не взовьет цену до нужной. До сих пор я строгую дамочку и изображала, периодически спрашивая у Лики, не пора ли колье отдавать. Лика раз за разом велела терпеть, хотя предлагаемая Элькой сумма давно уже многократно превысила навязанный мне даже с куршевельской наценкой номинал.