Чрезвычайные обстоятельства - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так его, так его! – азартно прокричал Евсеев и дико, безудержно захохотал.
– Замолчи! – рявкнул на него ротный. – Заткнись!
Группа захвата залегла – против крупнокалиберного пулемета они могли выставить только «дешека», а «дешека» у душманов не было: «дешека» – тяжелая штука, в дорогу с собой не возьмешь.
– Подстрахуй! – скомандовал пулеметчику ротный, увидев, что душманы – немного, человека четыре поднялись снова, устремились вниз. У душманов был гранатомет и они рассчитывали подбить «бетеэры», но стрелять гранатами надо с близкого расстояния, а они находились далеко, откуда пальба была бесполезна, все равно, что в белый свет.
– Кусайте, душки, свои локти! – прокричал Евсеев, – щекастый толстяк никак не мог угомониться.
Пулеметчик вновь дал длинную очередь по камням. Красивое это зрелище – но только для кино, – дымная раскаленная струя, в которой вспыхивают светящимися полосками пули: желтые, белые, зеленые, оранжевые, со стороны смотреть – один восторг, но не дай Бог попасть под эту струю.
Струя сбила с ног двух душманов. Оба кубарем покатились под гору. Один с лету ударился о камень и взлетел ногами вверх, широко раскинув руки, на что Евсеев не замедлил отозваться: «Це птыца!», – второй, державший в руках гранатомет, обвился вокруг него, как тряпка, намотавшаяся на шпулю, на отвесной каменной тропке набрал такую скорость, что сам уже не мог остановиться.
«Хана правоверному, – отметил ротный. – Грамотно».
Большая часть группы захвата засела в камнях наверху. Душманы не высовывались, опасаясь крупнокалиберного пулемета. «Пусть будет так, – устало подумал ротный. Приказал водителю головного «бетеэра» – ротный шел на первой, головной броне, – выдвинуться на обочину дороги. По пути попалась каменная ровная площадка, чистая, как стол, – ни одного заусенца, будто бы специально сработанная для какого-нибудь широкого семейного застолья, и пропустить колонну. Дадыкин хотел замкнуть цепочку бронетранспортеров: ротному показалось, что самое опасное место в колонне сейчас – хвост, по хвосту их будут обязательно бить.
– Товарищ капитан, что вы делаете? – заканючил Евсеев. – Родненький! – он утер рукавом несуществующие слезы, сморщился, отчего круглое щекастое лицо его превратилось в старую лепешку. – Мы же задохнемся в пыли! И так от легких одни дыры остались, – Евсеев закашлялся, сплюнул сверху на каменную площадку.
Когда надо, он и обращение «товарищ капитан» знал, и слово «родненький», от которого пахло подворотней, знал кое-что еще – ласковое, скажем так.
– Отставить, Евсеев! – прервал стенания ротный. – Смотри лучше по сторонам! Понял!
– Тьфу! – снова плюнул на каменный стол Евсеев. – Нет никакой жизни среди червей и гусениц!
– Дай ручник! – попросил ротный у оператора. Тот, маленький, бесцветно-серый, словно мышь, незапоминающийся, подал снизу, из разогретой железной коробки «бетеэра» ручной пулемет, ротный воткнул свой автомат в десантную скобу, стволом вниз, ногою уперся в патронный ящик, прихваченный веревками к броне – без хорошего боезапаса «бетеэры» на задания не выезжали, прицелился в каменную выбоину, где засела основная группа душманов – поняв, что бронетранспортеры уходят, они зашевелились, едва видимые среди камней, – такие же темные, неприметные, опасные.
«Как бы из буров не начали бить, – обеспокоенно подумал ротный напоследок, – из буров они могут нас достать».
Приклад пулемета с силой отбросил Дадыкина назад, ротный налег на него, навалился всем телом, увидел, как затряслись, задергались, будто живые, сошки ручника. Ударил ротный метко – очередь потянулась прямо к выбоине, снесла несколько камней, взбила густую пыль, разрезала какие-то тряпки – в воздух полетели рваные клочья, лохмотья, шибануло красным – ротный попал в одного из душманов, в тот же миг в выбоине сверкнуло что-то синее, и к бронетранспортеру помчался «эрес».
Китайский! – возникло в голове звонкое, иссушающе тревожное. – Китайский «эрес!» – Приклад ручника толкнул его в последний раз – ротный перестал стрелять.
– Ма-ма! – заорал Евсеев.
– Полный вперед! – прокричал ротный водителю.
Тот сработал стремительно, словно автомат, включенный в систему выживания, – «бетеэр» взревел на резком газу, махом одолел каменную площадку и тяжело прыгнул с закраины на красную твердую землю, погрузился в собственный смрад и через секунду вынесся на дорогу. Хорошо, что на обочине нет мин, – мелькнуло в голове ротного, – впрочем, какой дурак будет ставить здесь мины? – жесткий спокойный ответ мигом родился внутри. – Дурак и будет ставить, а ты подорвешься. Ты и есть дурак, капитан!
Оператор-пулеметчик, который не видел, что творится сзади – у него имелся только передний сектор обзора, ограниченный узким прямоугольным пространством бойницы, где он мог работать пулеметом – старательный, не по годам обстоятельный, как всякий крестьянский сын, длинной цветной очередью вспорол пространство, прижал группу прытких к камням – группа захвата, почуяв атаку основной группы, снова поднялась, заскользила вниз; за первой очередью пулеметчик послал вторую, выкрикнул азартно, словно ковбой, заворачивающий стадо быков:
– И-иех!
– Вперед! Быстрее, быстрее! – прокричал ротный водителю и прежде чем «бетеэр» целиком, вместе с башенкой и пулеметом, огруз в облаке пыли, делаясь невидимым – душманы для него тоже стали невидимыми, в пыли бывает, что даже собственный кулак не разглядишь, все плавает в густой мути, – сзади рванул «эрес».
Сноп брызг взвился в небо, рассыпался страшным веером, словно хотел оплавить скалы, над бронетранспортером со свистом пролетел сплющенный, капающий жидким металлом корпус ракеты, обдал жаром, но никого, слава Богу, не задел. Корпус шлепнулся в камни по ту сторону дороги и, отбитый твердью, снова взвился в пустоту; если бы он попал в бронетранспортер, прожег бы насквозь.
Гранатомет, например, так обрабатывает танк, что после выстрела в танке остается лишь длинная горелая дырка, да обугленные скорчившиеся комки тряпья и мяса.
Ротный выматерился, послал назад, в пыль, очередь из ручника, в ту же секунду закашлялся, положил ручник себе на колени, руками сдавил грудь. Откашлявшись, прохрипел, хваля водителя бронетранспортера:
– Молодец, парень!
Чутким ухом Дадыкин уловил пулеметную стрельбу впереди – из грохота вытаял грохот, в рычании мотора возник характерный стук, который капитан до конца жизни уже не спутает ни с каким другим, – понял, что пулеметчик головной машины отсекает группу ретивых, похвалил и его:
– И ты молодец, парень!
Через несколько минут колонна, так и не входя в бой, вышла из него. Ротный соскреб с куртки грязь, прочистил горло, оглядел своих ребят – никто не свалился с брони?
Но все научились так цепко ездить на бронетранспортерах и так лихо нырять за какую-нибудь спасительную железку-скобу, либо встопорщенную стальную ресницу, оберегая голову, и избегая дырок в теле, что ротному невольно подумалось: а ведь ребята родились с этим, вобрали в себя с молоком матери – и тоже, как и ротный, уже до конца жизни не избавятся от дурной привычки постоянно опасаться.
Хоть
