Три жизни Юрия Байды - Иван Арсентьев

— Папочка! Милый! Папочка! — обхватив его шею руками, восклицала Васса.

— «Папочка, папочка»! Чего подлизываешься? Ждешь, старик пузыри пускать начнет от восторга?

— Папочка, ты не представляешь себе, как я счастлива, что ты меня так ругаешь. Ругай еще больше!

Он разомкнул на своей шее ее руки.

— Соплячка! Еще насмехается! — И, повернув Вассу, шлепнул по заду.

Она подпрыгнула, засмеялась, чмокнула в нос — на щеках щетина, — сказала твердо:

— Зачем мне куда-то улетать от моих родных? Я и здесь, в лесу, рожу славного партизаненка. Ты же сам этого хочешь. В душе. Ведь я не какая-то там неженка или слабенькая — все будет в порядке.

— Поубавь красноречие и не пытайся меня переубеждать! — кипятился отец и еще долго отчитывал ее.

Наконец умолк, вздохнул и другим тоном сказал:

— Иди зови этого… мужа твоего. Потолковать нужно.

Маврино болото… Посредине — небольшой островок, издавна известный Юрасю. Все покрыто зеленью, густо заросло осиной и лозняком, осокой да высоким дударником. Чаща непролазная и непроглядная, царство комариное, будь оно неладно!

«Островок Ожидания» называют его партизаны, которым надлежит находиться здесь и ждать возвращения отряда из рейда. Их шестнадцать человек во главе с Юрасем. Выбрал он это место потому, что оно спокойное, верное. О существовании клочка земли, затерянного среди непроходимых топей, знает лишь он, но если, паче чаянья, кто-то вздумает сунуться, все равно до крепких морозов по трясине не пробраться. Отсюда и до районного центра близко, и другие села рядом. Ночью на дощанике переправишься через болото и уйдешь километров за двадцать — тридцать, поставишь мины или засаду устроишь: какое-никакое, а занятие, работа боевая. Для крупных диверсий не было ни сил, ни разведанных объектов. Однако оккупантов и полицаев они тревожили постоянно. Ни задание ходили более крепкие бойцы. Командовал ими Кабаницын — у него левая рука задета пулей. Раненая нога Юрася заживала, он ходил уже без командирской палки.

Для Вассы, единственной женщины «болотного гарнизона», Юрась соорудил было отдельную землянку, а сам, как старший, настроился жить вместе с личным составом, но состав зашумел: дескать, тесно, пусть начальство размещается со своей женой. Юрась сопротивляться не стал.

В самой гуще, под осинами, из ивовых прутьев умельцы сплели кухню, соорудили печку и по ночам пекли лепешки, стряпали. Днем разводить огонь запрещалось. Да и вся жизнь партизан, можно сказать, начиналась с наступлением сумерек, а до этого они проводили время кто как хотел: спали, загорали или занимались боевой учебой. Юрась обучал партизан минному делу, Кабаницын — средствам и способам ведения разведки, а Васса, за неимением других книг, читала вслух подобранный в Серединопутье толстый том научных записок под названием «Вулканы» или крутила патефон. Те же умельцы сплели и вершу для ловли рыбы, но в Маврином болоте, видать, одни черти водились… Правда, попадались раки, но они были какие-то сонные или ленивые, — тычешь в него пальцем, а он и клешней не шевельнет. Мертвое болото.

Наконец и Юрась с минерами ушел охотиться на германские автомашины. Вернулся недовольный, хотя подбили и сожгли «мерседес» и захватили для питания десять ящиков консервов. Ясно было одно: фашисты явно осторожничают, предпочитают ездить днем и только дальними бойкими дорогами, которые охраняются патрулями. Это крайне сковывало действия партизан. В селах оккупационные власти ввели такой порядок: в случае диверсии на закрепленном участке дороги производились массовые расстрелы жителей окрестных сел.

…Муторно Вассе глухой ночью в непогоду. Хлюпает-стонет во тьме болото, трещат ветки под напором ветра, сыплются сломанные сучья. Дождь то уймется, то опять хлещет по завалам полусгнивших стволов. Дождь обложной, третьи сутки по воде пускает пузыри. Минеры должны были вернуться еще позавчера, а все нет. Третью ночь на печурке сипит чайник, третью ночь с островка через болото уходит на дощанике боец встречать своих. Васса волнуется, не может усидеть на месте, то и дело выходит из землянки и подолгу стоит под дождем, насторожив слух. Но ни звука, ни плеска весел не слышно.

Не услышала она их плеска и в тот момент, когда дощаник причалил к мосткам. Тьма — хоть глаз выколи! И как Юрась разглядел ее? Подошел, прижался мокрой, пахнущей лесом щекой к ее лицу, повел под крышу. У входа снял мокрую одежду, развесил на колья, выпил кружку горячего чаю и принялся жевать лепешку. Ел вяло, без аппетита. Васса заговаривала с ним и так и этак, выспрашивала, как прошла вылазка, но Юрась отвечал односложно. Видимо, очень устал, и она прекратила расспросы. Поел, сказал спасибо, повалился на топчан, закинув руки под голову. Васса управилась с немудреным хозяйством, присела рядом, заглянула внимательно в лицо мужу. Юрась вдруг сел, стукнул себя кулаком по колену, воскликнул:

— Черт знает что!

Васса поняла: у него какая-то неудача. Успокаивающе сказала наугад:

— Не заставишь же ты фрицев силком наступать на твои мины!

— А что я скажу командованию? За бездеятельность в боевой обстановке по голове не гладят… да и не поэтому я…

— Это ты-то бездеятельный? — молвила Васса с упреком и положила руки ему на плечи.

— Судят по результатам.

— Что же делать, милый?

— По-другому как-то надо работать. Одно дело беречь оставленных на попечение людей, а другое — жить курортниками. Стыдно подумать, что мы напрасно убиваем время, наш КПД почти равен нулю.

— И что ты решил, Юра? Я же вижу, ты что-то решил, не так ли?

— Решил… — вздохнул Юрась. — Есть мечта у меня, давнишняя.

— Какая еще мечта?

— Ну, не то чтоб мечта, а… Заарканить бы господина начальника полиции, самого Панаса Гавриловича Кормыгу! Эх, какую бы отменную свиняку увели мы из-под самого носа врага! Ведь Кормыга — мешок, набитый секретами, важными для нас… Вот затрясли бы штанами фашисты!..

— Юра, папа особо предупреждал, чтобы мы в райцентре без надобности не показывались. Только в самом крайнем случае, для связи с руководителями подполья, когда иного выхода не будет. И то мне только одной можно, одетой так, чтоб никто не узнал.

— Вероятно, фашисты знают, что отряда в лесу нет. Знают, наверное, и то, что часть партизан осталась на месте и скрывается где-то поблизости, занимается диверсиями. А раз так, то они, конечно, ищут нас. Но мы сами заставим карателей плясать на горячей сковородке. Вот только маловато у нас здоровых людей. Сейчас ничего нам так не нужно, как настоящие, боевые, злые хлопцы. Хотя бы полсотни для начала.