Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

После уныния, охватившего антигитлеровскую оппозицию во второй половине 1941 года – начале 1942 года, она опять обивала пороги Лондона и Вашингтона. Священники Шенфельд и Бонхеффер (последний по поручению Канариса) включили свои связи с британским клиром. Соответственно епископ Чичерский (Дж. Белл) вышел на А. Идена с идеями прекращения войны против Германии после отстранения от власти Гитлера. Министр в письме Беллу от 17 июля 1942 года указал на «деликатные (а не принципиальные) обстоятельства», мешающие позитивно откликнуться на зондажи. 8 августа 1942 года Иден добавил, что оппозиция пока представила «мало доказательств своего существования», и потому ей нельзя обещать большего, чем предоставление Германии после войны «места в будущей Европе»; чем дольше, однако, немецкий народ будет терпеть нацистский режим, тем больше ответственности ляжет на него за преступления, которые режим совершает от его имени. Белл передал немецкие соображения также Дж. Вайнанту. Посол США обещал информировать о них госдепартамент[654].

Тогда же опять дал о себе знать фон Тротт, который от имени «кружка Крайзау» (Мольтке, Йорк фон Вартенбург, Шуленбург и другие) переправил в Лондон С. Криппсу меморандум с призывом действовать ради спасения «буржуазной цивилизации». Стержневая мысль – прекращение войны на Западе на почетных условиях при продолжении ее на Востоке, чтобы «защититься» против СССР и «анархистских процессов». Криппс ознакомил с этим меморандумом Черчилля, который нашел его, как свидетельствует пометка на полях, «ободряющим». В беседе с Беллом Криппс рекомендовал вдохновить автора на дальнейшие действия, но «на базе Германии, потерпевшей поражение»[655]. Осторожность англичан в контактах с оппозиционерами Г. Риттер объясняет опасениями, что сведения о них попадут к Советскому Союзу и в сочетании с затягиванием открытия второго фронта будут истолкованы как измена[656].

В ноябре 1942 года состоялась встреча Герделера с генералами Ольбрихтом и Тресковом для обсуждения положения на Восточном фронте. Некоторое время оппозиционеры ставили на то, что вопреки приказу Гитлера Паулюс станет пробиваться из окружения и тем приведет в движение весь фронт. 24 ноября Бека посетил офицер из штаба 6-й армии. Он взывал к государственному перевороту, чтобы спасти окруженных. Бек, в свою очередь, обратился к Манштайну, но последний занял уклончивую или, скорее, отрицательную позицию.

В конце 1942 года – новые совещания военных. Ольбрихт заверил, что в течение восьми недель он может подготовить резервную армию к захвату Берлина, Кёльна, Мюнхена и Вены. При ведущей роли Трескова был разработан план «нейтрализации» Гитлера в момент посещения им штаб-квартиры в районе Смоленска. План отпал из-за малодушия фельдмаршала Клюге, на которого возлагалось руководство акцией. Тогда Тресков с помощью Шлабрендорфа заложил бомбу в самолет Гитлера (13 марта 1943 года). Не сработал взрыватель. Сорвалось покушение на нацистского главаря и 21 марта.

В оппозиционной среде в это время возникли новые разногласия насчет общей линии. «Сталинград, – писал социал-демократ Хенк, участник встречи в Обердорфе на Рождество 1942 года, рекомендовавшей отложить покушение на главу рейха, – явился с военной точки зрения первым смертельным ударом для армии Гитлера. Русские были на подъеме… Союзники еще не пришли к каким-либо окончательным соглашениям относительно будущего Европы. До тех пор пока англосаксы не стали континентальной силой, не следовало принимать никаких решений насчет Европы. В военной обстановке конца 1942 года свержение Гитлера было бы равнозначно продвижению Востока, Европа оказалась бы не подготовленной к внезапному миру, – на эту часть земного шара обрушились бы чудовищные неразрешенные проблемы. Это означало: о покушении на Гитлера можно говорить только после удавшегося вторжения американцев и англичан»[657].

Получается, что и в начале 1943 года в восприятии оппозиционеров отсутствовали условия для прекращения кровопролития. Хенк, Мирендорф, Хаубах выражались прямо. Другие выбирали округлые формулировки, но в общем имели в виду примерно то же самое. После Сталинграда концепции антинацистской оппозиции в Германии и англо-американские планы второго фронта своеобразно сплетались в тугой узел.

Западные державы поддерживали контакты с Канарисом, Остером и другими военными. По-прежнему исправно функционировала связь через Ватикан, Швецию, Швейцарию, Турцию, Испанию, Португалию, Латинскую Америку. Курьеры регулярно сновали между рядом крупнейших корпораций и банков США, а также Англии и ведущими банками и концернами Германии. Замелькавший с конца 1942 года в посланиях премьера и президента тезис о назревании внутри Германии кризиса определенно навевался обещаниями верхушечной оппозиции.

В ноябре 1942 года для координации действий спецслужб США в Европе в Берн прибыл А. Даллес. Ему вменялась задача, «используя связи с Канарисом и „черной капеллой“, информировать (Вашингтон) о развитии дел в основных центрах германской власти и в столицах немецких союзников»[658]. Даллес был наделен широкими полномочиями и почти неограниченными финансовыми ресурсами, не обязательно правительственного происхождения, и без раскачки включился в подготовку сепаратного мира с Германией. Этот вопрос стоял в центре его контактов, в частности с князем Гогенлоэ (конец 1942 года), поддерживавшихся без формальной санкции Белого дома.

Заметим, что советское руководство с нараставшим раздражением и недоверием регистрировало махинации и козни вашингтонской элиты и особенно официального Лондона. В телеграмме Сталина Майскому от 19 октября 1942 года мы читаем: «У нас всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются, несмотря на рост производства в Англии, по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке англичанами Берлина в течение сентября, которую провозгласил Черчилль в Москве и которую он не выполнил ни на йоту, несмотря на то что он, безусловно, мог это выполнить»[659].

Не может быть двух мнений, от США зависело пресечь происки Лондона, заставить премьера уважать союзническую мораль. До этого, однако, главе администрации надо было разобраться в себе и определиться самому. Всерьез и надолго.

Глава 8

Год 1943-й. Каждый выбирает свой курс

Переход Красной армии в наступление под Сталинградом (19 ноября) и высадка американо-английских войск в Северной Африке (8 ноября) начались, по сути, параллельно. Планировались они и осуществлялись без всякой оперативной увязки. И все же взаимосвязь существовала – связь политическая.

Состоялся ли бы «Торч», разворачивайся события на Волге по гитлеровскому сценарию? Американские военные не исключали варианта высадки в Северной Африке как реакции на выпадение СССР из войны и первого акта перегруппировки сил в расчете на долгую конфронтацию демократий с державами оси и Японией. Представления политиков, однако, не обязательно стыковались с образом мыслей генералов. Госсекретарь К. Хэлл оставил в мемуарах в назидание потомкам следующую запись: «Мы всегда должны помнить, что своей героической борьбой против Германии русские, очевидно, спасли союзников от сепаратного мира. Такой мир унизил бы союзников и открыл двери для следующей Тридцатилетней войны»[660]. К. Хэлл не упоминает Сталинград, но имеет в виду прежде всего его.

Как нежданная витальность Советского Союза отразилась на представлениях западных держав о смысле и целях войны? Что должно следовать за «Торчем»? Какой еще сюрприз преподнесет СССР, который в одиночку вырвал у врага стратегическую инициативу и тем решил коренную проблему второго этапа противоборства с гитлеровской Германией? Советский союзник навязывал отныне свою логику по всему каталогу вопросов, что приводили в недоумение верхние эшелоны власти в Вашингтоне и Лондоне.

«Завершение грандиозной русской победы в Сталинграде, – напишет Р. Шервуд, – изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего. В результате одной битвы, которая по времени и невероятному количеству потерь была фактически равна отдельной крупной войне, Россия стала в ряды великих мировых держав, на что она давно имела право по характеру и численности своего населения. Рузвельт понял, что должен взглянуть теперь в более далекое будущее, чем военная кампания 1943 года, и заняться рассмотрением вопросов послевоенного мира»[661].

М. Мэтлофф и Э. Снелл выразились более сдержанно и утилитарно: «С переходом стратегической инициативы на Европейском театре в руки союзников и увеличением ресурсов, находившихся в их распоряжении, начался новый этап стратегического планирования»[662]. Можно было думать о нескольких последовательных или параллельных операциях. Выбор, который делался, и сопровождавшие его дискуссии позволяют судить о политическом и концептуальном настрое президента США и премьера Англии, а также их окружения.