Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

Ф. Рузвельт направил 19 августа в Москву послание со словами признательности и уважения. «В Соединенных Штатах хорошо понимают тот факт, – писал президент, – что Советский Союз несет основную тяжесть борьбы и самые большие потери на протяжении 1942 года, и я могу сообщить, что мы весьма восхищены великолепным сопротивлением, которое продемонстрировала Ваша страна. Мы придем к Вам на помощь по возможности скорее и по возможности большими силами, как только сможем это сделать, и я надеюсь, что Вы верите мне, когда я сообщаю Вам об этом». Для убедительности шеф Белого дома к несбыточным посулам Черчилля прибавил свои собственные – увеличить уже в текущем (августе) месяце помощь Советскому Союзу[628].

Достаточно сравнить это президентское обещание с директивой Объединенного комитета начальников штабов № 100/1 от 14 августа 1942 года об очередности перевозок. Директива предоставляла «Торчу» преимущество перед всеми другими операциями в Атлантике. План «Болеро» отодвигался на четвертое место. Поставки в СССР предусматривались только через Басру. «Если возникнет необходимость отправлять военные материалы в Россию северным маршрутом, – говорилось в документе, – то рекомендуется делать это в последнюю очередь»[629].

30 августа в послании Черчиллю Рузвельт подчеркивал особую заинтересованность в обеспечении «Торча» по самым щедрым нормам и необходимость проведения высадки одновременно в трех местах. «Я считаю, что с этой целью мы должны пересмотреть наши силы и средства и содрать все до костей, – писал президент, – чтобы сделать возможной третью высадку. Мы можем на это время задержать русский конвой и другие торговые суда. Конечно, очень важно, чтобы все суда, предназначенные для двух высадок войск Эйзенхауэра, оставались нетронутыми. Следовательно, восточная высадка должна быть произведена с кораблей, которые в настоящее время не заняты в операции „Торч“»[630].

Британский премьер предложил Рузвельту отменить назначенный к отправке снаряжения Советскому Союзу конвой PQ-19, сорок кораблей которого уже были загружены. По его словам, альтернативой была бы «отсрочка даты начала операции „Торч“ на три недели». Он высказался за извещение Сталина о том, что до января 1943 года северных конвоев вообще не будет, упирал на важность единства Англии и США в этот «трудный момент в англо-американо-советских отношениях». «Мы дали торжественное обещание снабжать Россию, – отмечал Черчилль, – и могут быть самые серьезные последствия, если мы не исполним его»[631]. Президент «самым решительным образом» возразил против информирования Сталина о том, что «конвой не будет послан». Мотивировка этой сомнительной позиции издателями «Секретной переписки» опущена. Вместо нее к процитированной фразе прилеплен нелепый конец: «Оба наши послания должны быть составлены в таких выражениях, чтобы произвести на него (Сталина) приятное впечатление»[632].

Американские и британские умельцы придумали «выход» из положения – посылать в Мурманск и Архангельск не конвои, а «суда, плавающие автономно». Об этом решении Черчилль известил Сталина. В тот же день послал в Москву свою аккомпанирующую телеграмму Рузвельт. Владея точными данными о подноготной посланий из Лондона и Вашингтона, Сталин сухо ответил премьеру: «Получил Ваше послание от 9 октября. Благодарю Вас». Такого же ответа был удостоен президент[633].

Не иначе обстояло с операцией «Юпитер». Из телеграммы Черчилля Рузвельту от 22 сентября 1942 года и замечаний премьера 16 октября по поводу докладной записки канадского главнокомандующего генерала Макнотона следует, что «Юпитер» был для Лондона методом «поддержания контакта с Россией». В «Юпитере» его влек шанс заморозить «Раундап» до 1944 года[634]. После беседы с Черчиллем 9 ноября 1942 года посол США в Лондоне Вайнант докладывал об утрате англичанами интереса к форсированию Ла-Манша. Высадка в Северной Франции признавалась стоящей только в том случае, если она станет последним смертельным ударом по врагу, который уже подкошен ударами, наносимыми в другом месте.

Разглагольствования Черчилля в августовских (1942 года) беседах в Кремле насчет «размещения англо-американских ВВС на южном фланге русских армий для защиты Каспийского моря и Кавказских гор и вообще участия в сражениях на этом театре военных действий» реального значения для советской стороны не имели. Они обставлялись частоколом предварительных условий («сначала мы должны выиграть битву в Египте», прояснить «планы президента относительно американского вклада» и т. п.). Сам Черчилль поименовал свое балагурство «моральным эффектом товарищества».

Согласно оценкам экспертов штаба армии, доложенным по запросу Белого дома, ВВС союзников не могли быть задействованы на Кавказе ранее 20 января 1943 года и их использование по метеоусловиям в этом районе было бы ограниченным до апреля. Эксперты увязывали возможность внешне положительного отношения США к идее Черчилля с дальнейшим урезанием объема поставок в СССР по ленд-лизу через Персидский залив и выдвигали, кроме того, генеральную оговорку – «если потребности на других фронтах в американской авиации не окажутся более острыми»[635].

Рузвельт не согласился со скепсисом военных и попытался поставить вопрос о посылке союзных самолетов в район Кавказа на практические рельсы. Его беспокоило охлаждение отношений с СССР, и жест солидарности был бы очень кстати. Президент склонялся отойти от своей стандартной установки и включить американские экипажи в состав советских частей. 16 декабря он телеграфировал Сталину, что США могли бы принять принцип «общего русского командования»[636]. Сталин (18 декабря) поблагодарил Рузвельта за «готовность помогать нам», но ввиду изменения обстановки на фронте, продолжал советский руководитель, потребность «в присылке в Закавказье» англо-американских эскадрилий с летным составом отпала[637].

«Закавказье» помянуто неспроста, ибо на передний край, как показал обмен мнениями, англичане и американцы не рвались. Кроме того, имелись веские причины заподозрить, что интересы реального боевого сотрудничества в данной области не обязательно были профилирующими. Сходные проекты всплывали уже не раз. Советская сторона в ответ называла конкретные аэродромы для проведения разовых или регулярных операций самолетами союзников, но, когда бил час делать дело, желание сотрудничать на западной стороне иссякало[638].

Несколько раньше – в конце сентября – глава администрации в порядке профилактики командировал в Москву У. Уилки. Личный представитель президента услышал от Сталина: «Программа обещаний или обязательств по поставке предметов вооружения, которую приняла на себя Америка, не выполняется. По югу через Персидский залив эта программа выполняется за последние два месяца на 40–50%, по северу – на 15–20% (включая потери от потопленных судов)… Англия перехватывает некоторые поставки США, предназначенные для СССР». Сталин подчеркнул, что у союзников имеются пути для разгрома Германии, однако их надо использовать. Реагируя на соответствующее сообщение Уилки, советский лидер ответил, что мало верит в поражение Германии в результате внутреннего взрыва. Такой взрыв возможен лишь вследствие серьезного военного поражения, то есть удара извне[639].

Черчилля и Рузвельта задевала реакция Советского Союза на факты заведомого обмана и двурушничества. Но когда же советская сторона обратилась к американской и английской общественности по поводу проблемы второго фронта, официальный Вашингтон и Лондон на время утратили самообладание.

Примем к сведению, сами американцы, особенно из военных, порой приходили в отчаяние и бешенство из-за бесцеремонных попыток Лондона валять дурака. К примеру, военный министр Г. Стимсон предостерегал президента против черчиллевской «самой необузданной разновидности дебоша, сбивающего с толку»[640]. Офицеры штаба армии, доведенные до крайности, рекомендовали Маршаллу сдать Ближний Восток, чтобы заставить англичан собрать войска на Британских островах и развернуть эффективные наступательные операции против цитадели противника на Европейском континенте[641].

Реагируя на британские увертки и нарушение Лондоном обязательств также перед американцами, военное министерство США издало в ноябре 1942 года директиву, ограничивавшую поставки по ленд-лизу в Англию. Любое строительство сверх того, что нужно для войск численностью свыше 427 тысяч человек, должно было, согласно этой директиве, производиться силами и средствами самих англичан. Мотив для введения ограничений – сокращение масштабов накапливания сил на территории Соединенного Королевства, предусматривавшихся планом «Болеро».

У. Черчилль заерзал. «И не столько с точки зрения ленд-лиза, – писал он 24 ноября президенту, – сколько по соображениям стратегического порядка». Премьер не преминул сделать вид, что английские приготовления к «Раундапу» «ведутся широким фронтом в соответствии с планом операции „Болеро“». По его словам, «никогда не предполагалось, что мы не должны открыть второй фронт в 1943 году или в 1944 году». Черчилль уверял, что на него «произвели сильное впечатление доводы Маршала» в пользу операции «Раундап» как единственного способа «бросить главные силы во Францию и в Нидерланды» и задействовать «основную воздушную мощь английской метрополии и оперирующие за границей ВВС Соединенных Штатов».