Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова

чем Зоя. Стиль ее журналистского письма завораживал. Но этого мало. В чем-то главном Зоя была последовательницей Инны Руденко. Они, кстати, дружили, хотя Ерошок по возрасту годилась Инне Павловне в дочери, и были чем-то похожи. Обе мудрые, обаятельные, обе с прекрасным чувством юмора, хотя и разного свойства: Инна славилась своей отзывчивостью на шутку и заливистым искренним смехом, который был слышен на этаже отовсюду, а Зоя с ее легкой усмешкой и неторопливым азово-кубанским говорком слыла глубоко ироничным человеком.

Когда Инна и Зоя разбирались в запутанных ситуациях в командировках по письмам читателей или в иных коллизиях, ничто не ускользало от их внимательных глаз. При этом они никогда не позволяли себе наглой самонадеянности, непреклонной уверенности в своей правоте и праве судить, которыми грешили и грешат иные журналисты. Только продуманная, выверенная умом и совестью оценка.

«Новая газета», создавать которую Зоя Ерошок ушла вместе с другими нашими ребятами, дала ей еще больше возможностей проявить себя. Она писала, часто зная, что к данной проблеме придется возвращаться не раз и не два, и ей разрешат это. Одной из таких тем стало создание хосписов — новых для нашей страны учреждений так называемой паллиативной медицины. Зоя реально помогала своими публикациями и прочими возможностями совершенно необыкновенному человеку — врачу В. В. Миллионщиковой создавать Первый медицинский хоспис, а после смерти Веры Васильевны дружила с ее дочерью, ныне такой же знаменитой, как мать, — Анной Константиновной (Нютой) Федермессер, благотворительницей.

…Когда Зое Ерошок поставили беспощадный окончательный диагноз, она сама мужественно выбрала для оставшейся себе жизни тот самый Первый московский медицинский хоспис имени В. В. Миллионщиковой, где и ушла в мир иной.

Глава 30

Генерал Вихрь

Примерно в то же время, что и женщин-собкоров, Селезнёв перевел в Москву не просто малознакомого человека, при этом не журналиста: он перевел в спецкоры «Комсомольской правды» явление.

Явление имело имя, отчество и фамилию — Геннадий Петрович Алференко, но этот человек, на мой взгляд, вполне заслуживает иметь звучный псевдоним — генерал Вихрь, например.

Появление в жизни «КП» Алференко — яркий пример того, как главный умел мгновенно разглядеть нужного газете человека, по достоинству оценить его творческую энергию, организаторские способности, умение отстаивать свои позиции. А главное — он сам всегда был открыт для любых новаций.

«…Геннадий Алференко родился в Омской области, в поселке, который назывался „Совхоз № 42“, — по сравнению с этим названием московская улица Чавеса представляется мне образцом неземного творчества, — процитировал мне начало своего очерка Юрий Михайлович Лепский. — Среди многих достопримечательностей этого серьезного места выделялся транспарант с белым по красному текстом: „Доярка не должна скотничать“. Имелось в виду, что доярка не обязана выполнять работу скотника — т. е. специалиста по уборке навоза крупного рогатого скота. Последние несколько десятков лет специалисты по этой части в „Совхозе № 42“ позволяли себе не выходить на работу, поскольку являться на ферму в стельку пьяным считалось моветоном.

К моменту нашего знакомства Геннадий Алференко был дипломированным геофизиком, работавшим в новосибирском Академгородке. Но главным делом его жизни стало общество любителей бальных танцев „Терпсихора“, которое он создал и которым успешно руководил… Сейчас в это почти невозможно поверить, но в гости к новосибирской „Терпсихоре“ с удовольствием и не раз приезжали Майя Плисецкая, Михаил Барышников, Михаил Лавровский, Алисия Алонсо, Екатерина Максимова с Владимиром Васильевым…»

Юрий Лепский познакомился со своим, а затем и нашим общим другом Алференко в Новосибирске, где работал в ту пору собкором «Комсомолки»: «Наша беседа завершилась далеко за полночь и укрепила меня в мысли о том, что Гена со своими идеями должен работать в перестроечной „Комсомолке“. Мы подружились, и в конце концов так и случилось: и он, и я стали работать в московской редакции газеты на улице „Правды“. Это было поразительное время!.. Гена создал в газете знаменитый теперь Фонд социальных изобретений и приступил к реализации сногсшибательных идей.

Однажды, проходя по коридору мимо его кабинета, я замер. Оттуда доносился голос Алференко: „Товарищ генерал, — говорил он вкрадчиво, — я сам беспородный пес. Как и вы, родился в Сибири…“

Последующее разбирательство показало, что Алференко добрался до командующего погранвойсками СССР и согласовал с ним по обычному городскому телефону (!) приплытие через Берингов пролив семей американских алеутов на советскую Чукотку. Потом таким же методом он согласовал встречу американских ветеранов вьетнамской войны и наших ветеранов-„афганцев“.

А потом он сделал вот что. В ночь на 16 ноября 1992 года — года 500-летия открытия Колумбом Америки — с советского военного космодрома Плесецк в направлении Соединенных Штатов Америки была запущена межконтинентальная ракета „Союз“. Она не была перехвачена американскими системами ПВО, более того, „боеголовка“ ракеты (в нашем случае это была просто спускаемая капсула) беспрепятственно приводнилась в акватории американского города Сиэтла. В спускаемой капсуле находилось послание американцам от молодого советского частного бизнеса — образец продукции новых русских предпринимателей. Советский военный корабль, которому тоже разрешили беспрепятственный заход в американские территориальные воды, подхватил капсулу и пришвартовался с нею к городскому причалу. Номер причала — 42! Путь от Совхоза с тем же номером до американского причала Алференко прошел с феноменальной скоростью».

Продолжался уже который год трудовой деятельности Селезнёва — его работы в «Комсомольской правде». Что было главным здесь для Геннадия Николаевича? Власть над интеллектуалами? Сила всемогущей личности? Личная известность? Да Боже упаси. Главным для него было счастье каждодневного общения с окружающими его и весьма толковыми сотрудниками. А важнейшим бонусом — возможность влиять на развитие гражданского общества в стране.

Но какие же, однако, невероятные новации подбрасывала ему эта бурная действительность шестого этажа на улице «Правды», 24!

Социальные изобретения? Идеи по продуманному переустройству общества, т. е. советского социума?!

Для общества совсем недавних времен, вчерашнего общества, это звучало как бред. Вот подтверждение: в начале знакомства Геннадий Алференко рассказывал Юрию Лепскому о том, как приехал он некогда, задолго до правления Горбачёва, совсем еще наивный, со своей идеей Фонда социальных изобретений в ЦК КПСС. Его внимательно выслушали и сказали, что все социальные изобретения у нас в стране уже сделаны в 1917 году, «так что придется вам заняться чем-нибудь другим».

А он не хотел другого дела. И не мог хотеть. Почему? Потому что всю жизнь Гена помнит самое последнее наставление своего отца.

— Когда я жил в деревне Голубки, отделении совхоза, мой отец Петр Ефимович Алференко был там главным зоотехником, мама — дояркой, — рассказывал он мне. — Отец, когда уже узнал, что у него рак желудка и что он умирает, сказал мне: «Отсюда ты