Россия: страна негасимого света - Александр Андреевич Проханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но кровавая конституция 1993 года, принятая на костях, она, допустив первые думские выборы, ошеломила весь мир. Потому что на этих выборах, среди ещё закопчённых стен Дома Советов, победили патриоты. И демократы, видя, как идёт голосование по стране, рвали на себе волосы и орали: «Россия, ты сошла с ума».
Произошло таинственное, упомянутое в Священном Писании преображение, о котором говорится: «И последние станут первыми». Баррикадники были последними, кто заслонял собой исчезнувшую русскую историю — её советский период. И первыми, кто своими смертями, своими жертвами стал формировать новый фрагмент русской государственности.
В 90-е годы были и великие победы. Нам ещё предстоит эти победы осмыслить так же, как предстоит осмыслить появление во время ужасной первой чеченской войны — русского святого Евгения Родионова.
Дым ГКЧП
Идёт август — окаянный месяц. Душа полна мучительных предчувствий. Память тревожат злые воспоминания. В воздухе висит едва различимая дымка, словно рассыпалась горчичная пыль. Размытыми кажутся московские улицы, покрытые плиткой Собянина. Рубиновые звёзды Кремля и золотые орлы на российском флаге, люди, что прячутся от жары и, кажется, навсегда пропадают в подземных переходах.
Я иду по Москве, и мне чудятся обезумевшие толпы девяносто первого года, славящие наркотическую свободу. Стальная петля, в которой качается бронзовый Дзержинский. Жёлтые, светящиеся от первого до последнего этажа, окна Лубянки, из которых не раздался ни один крик, ни один выстрел. Едкий, едва различимый запах гари — запах сгоревшей эры, копоть исчезнувшего государства. Дни августа — окаянные дни.
В Америке идут президентские выборы, и кажется, с огромного государства сволакивают старое, плотное, хорошо гревшее одеяло, безнадёжно засаленное и протёртое, и открываются голые пружины матраса. В Америке что-то кончается. Все чувствуют уход эпохи. Чувствует измученный Обама, фальшиво-весёлая Хиллари Клинтон. Их уволакивает прочь вместе с лежалым одеялом. Они кричат и стенают напоследок, проклиная Трампа. Трамп — фантастический гриб, выросший на грани американского дня и ночи, американского прошлого и будущего, ужасающего и восхитительного. Трамп — это гриб американской мечты, мухомор американского могущества, опёнок американского величия. Трамп — это новизна, перед которой кажутся бессильными американские традиции, многомудрые политтехнологи, пресловутый американский здравый смысл. С Трампом невозможно бороться, как невозможно бороться с будущим. Быть может, проблему Трампа в Америке станут решать не на дебатах, а с помощью пули. Пуля, убившая Кеннеди, застрелившая Мартина Лютера Кинга, продолжает лететь. Господин Трамп, наденьте каску и бронежилет!
Российские выборы внешне спокойны. Кажется, что они не затрагивают сердцевину народной жизни. Моча олимпийцев вызывает больше интереса, чем состязание российских политических партий. Четыре традиционные партии утомительно предсказуемы. Предсказуемы их лидеры, написанные на один манер программы, воспроизводимый раз от раза набор лингвистических банальностей: проблемы ЖКХ, ипотека, поддержка малого бизнеса, инновационный климат, благосостояние граждан, стабильность… Всё это делает выборы неяркой, но неизбежной процедурой, которую не разнообразит явление нескольких экзотических партий. Они напоминают крохотные экспериментальные модели на автосалоне, где доминируют тяжеловесные, крашеные в защитный цвет, самосвалы. Россия ждёт перемен, которые всё не наступают. И под хрупкой оболочкой выборных партийных дебатов клокочет огненное ядро ожиданий.
Так чувствуют себя зрители, пришедшие в театральный зал, взирающие на тяжёлый занавес, который всё не поднимается. И возникает подозрение, что там, по ту сторону занавеса, нет ни декораций, ни актёров, ни пьесы. Но это иллюзия. Огромная пьеса, написанная самой историей, существует. Режиссёр ещё не узнаваем, но он есть. Актёры толпятся за кулисами.
Перед президентом разворачивают свитки своих экономических программ Кудрин, Глазьев, Титов. Президент задумчиво читает их скрижали, мягко хвалит того, другого и третьего, а потом отправляется в военные гарнизоны, встречается с представителями разведки и армии.
Что заставляет президента медлить? Почему он, чувствуя неизбежность и необходимость перемен, не принимает решений, не обнародует долгожданный «план Путин», не запускает во всю мощь пропагандистскую машину? Не пользуется рецептами великих предшественников, лидеров «большого стиля», которые остановившуюся Россию направили в грозное стремительное ускорение? Топтание на месте — это новый олимпийский вид спорта, для победы в котором не требуется допинг.
Может быть, президент медлит с решениями, потому что помнит, чем кончилась эпоха горбачёвского ускорения и гласности? Помнит, как конструкторы, забывшие устройство мегамашины, имя которой — Советский Союз, пустили её вразнос? Помнит, как безрассудные лидеры, не имея проекта, не обладая прозрением, понукаемые торопливым желанием ещё при своих жизнях снискать репутацию великих преобразователей, — как эти лидеры вслепую, на ощупь стали нажимать кнопки государственного управления, словно это кнопки старого баяна. И мы лишились страны.
Дымка, в которой туманятся рубиновые звёзды Кремля и золотые орлы российского флага, — это копоть сгоревшего великого государства.
Где рядом с Путиным несравненный Столыпин, предложивший гениальную реформу страны, оборванную злодейской пулей? Где китаец Дэн Сяопин, который из танков расстрелял мятежников Тяньаньмэня и сделал Китай сверхдержавой? Где американец Макнамара, гений-структуралист, давший Америке стремительный разбег и развитие? Президент Путин оглядывается и не находит их? Но, быть может, это иллюзия? Может, взгляд президента уже выхватывает из толпы придворных чиновников того одного-единственного, кто владеет проектом «Россия»? Президент медлит, не рискует начать перемены. Но время нельзя уловить в западню.
«Я — время, сметающее народы».
Над Сирией сбит российский вертолёт. Пять русских офицеров, бесстрашных и блистательных, убиты в чужой земле выстрелом из переносного зенитно-ракетного комплекса. Наши ближние, родные, ненаглядные, лучшие из нас, отдавшие жизнь на чужой стороне. Плачь, Русская земля.
Когда высохнут поминальные слёзы, напряги свои жёсткие обветренные скулы, нахмурь брови и взгляни исподлобья на клокочущий мир. Готовься к великим свершениям.
Куда ж нам плыть?[84]
Сегодняшняя Россия похожа на копилку, в которой собралось множество проблем и противоречий. Они гудят, разрастаются, сталкиваются, готовы разорвать копилку, превратить в сумбур ту хрупкую государственность, которая сложилась после 1991 года. Все ждут преобразований, все смотрят на президента, ожидая, когда же он начнёт перемены. И все предлагают свои рецепты. Сразу несколько экономических школ, противоречащих одна другой, выдвигают свои способы, которые смогли бы преодолеть экономический упадок, остановить падение производства и начать экономический рост. Депутаты принимают законы, неутомимо разрабатывают законопроекты, которые, по их мнению, укротят свирепую коррупцию, уничтожат экстремистские центры, устранят угрозу «оранжевой революции». Моралисты требуют закрыть растлевающие телевизионные программы, реформировать образование, по-новому подойти к сценарной политике, к драматургии театральных пьес.
Но никто не говорит в своих предвыборных реляциях о смене идеалов, о смене
