Заговор посвященных - Ант Скаландис

И начинает раскручиваться единственно возможный сценарий, главная роль в котором отводится тебе, Симон. Шагор это понял сразу, как только вы встретились в Обкоме. И началась охота. Для справки: военные морячки у развилки должны были открывать огонь на поражение по твоей машине. До сих пор неизвестно, почему они повели себя иначе.

Потом — разведчики на красном «опеле», которые косили под местных мафиози. Потом — красивая подставка в «Хромой лошади», где стреляли в тебя, а ранили Ланселота. Кстати, там спасли твою жизнь двое смертников из окружения Владыки Уруса — парень и девушка, оба — члены партии Демократический Союз. А Лотошин попался, как чайник. Уж не лез ли он сам под пули?

А потом на тебя свалились уже настоящие загонщики. В Раушен были брошены все лучшие шарки Черной Гвардии. Кажется, ради того, чтобы выпустить их на Землю вне графика, убили пять или семь совершенно случайных людей в Америке или Африке — подальше, подальше от Кенигсберга. И там по заданию Черной Конфессии работали уже какие-то дилетанты, подстраивались нелепые катастрофы — масса бессмысленных жертв, пострадавших, полный кошмар! Такое никому не сходит с рук. И Шагору не сошло. Он уже не мог выиграть. Но так хотел! И потому вся наличная семерка опытных убийц охотилась на тебя в Раушене. Однако теперь ты убегал от них тоже как колобок. А они сражались с группой Хомича и с собственными тенями. Ты убегал от них потому, что в последние полчаса пространство превратилось в стеклянный лабиринт: видно во все стороны, а идти можно только в одну, у каждого — единственный, жестко заданный маршрут. Ты спросишь: кем заданный? А я отвечу: это неграмотный и неэтичный вопрос.

Когда ты сделал три своих выстрела, мне сразу открылся «коридор». И я вынырнул рядом с тобой на первом уровне.

Вот и все. Что ещё тебе интересно, мой славный жандарм?

Симон молчал.

— Помнишь эти строки: «Сводит от ужаса скулы! Снова один на один…»?

— Помню.

— Считай, что это посвящено тебе. Или мне. Какая разница? Эти стихи очень давно написаны, и не известно, на каком языке. Хочешь, прочту целиком? Там всего семь строф. И перевод с английского современный…

Не дождавшись ответа, Давид стал читать:

Сводит от ужаса скулы.Снова один на одинЯ и морские акулы —Черные Рыбы Глубин.Как одолеть их — не знаю.Только — отвага слепа!Синие воды без края,Волн равнодушных толпа.Как мы узнаем друг друга,Если случится беда?Может, над зеркалом прудаТихо проснется звезда?…Светом наполнятся лица,Синий раскроется свод,В небо поднимутся птицы —Белые Птицы Высот.Но — ухожу, убегаю,Вдруг выбиваюсь из сил…Синие воды без края,Неба бескрайнего синь.Нет, я не струсил, поверьте!Мы ещё встретимся там.Просто иллюзия смертиХодит за мной по пятам.Просто пока ещё трудноПомнить об этом всегда,Просто над зеркалом прудаСнова погасла звезда.

Симон вытер пот со лба и чуть не попросил закурить. От поэтического настроя аж защипало глаза. Но он совладал с собой и, выдавив грустную улыбку, решил добить лирику привычным цинизмом:

— Складно звонишь, Дейв, как говорят мои друзья уголовники.

— Правда так говорят? — заинтересовался Давид. — И в наше время тоже такие словечки были в ходу.

— От нашего времени до вашего — рукой подать, — философски заметил Симон. — А феня, между прочим, один из самых устойчивых жаргонов. Новые слова появляются, а старые почти не исчезают. Богатый язык. Скоро богаче русского станет.

— Ну а все-таки, о чем мы дальше говорим?

— Ребята, я закажу обед, — предложила уже совсем ожившая Изольда.

— С вином, — добавил Шумахер.

— И с кальвадосом! — обрадовался Давид.

— Почему с кальвадосом? — не понял Борис.

— Потому что сегодня особенный день, не Особый, подчеркиваю, а особенный, и полагается пить обязательно кальвадос. Классику надо лучше знать! Орлиную классику.

И Давид подмигнул Симону. Тот сразу понял, о какой классике речь — яркую сцену первого знакомства Давида и Анны запомнил он очень хорошо, но сейчас попросил жалобно:

— Ребята, а может, кальвадоса не надо? Вы-то молодые, а я мужчина в критическом возрасте. Я устал, у меня сердце не выдерживает…

— Это мы-то молодые?! — захохотал Давид. — Ты слышишь, Анька? Да мы на двадцать лет тебя старше, дуралей. Первый раз вижу такого бестолкового Белого Орла. Сердце у него не выдерживает! Анька, я сейчас умру со смеху!..

А обед уже несли. С вином и кальвадосом. И кажется, именно с черепаховым супом.

Глава седьмая

Микис попросил остановить на Цветном, вышел из служебного «Росича-императора» (в рабочее время он разъезжал только на нем) и, наплевав на все условности, несолидно, совершенно по-мальчишески присел на уже чуть запылившийся капот прямо в своем белоснежном придворном костюме. Телохранитель стоял рядом, а дежурный постовой жандарм, прогуливавшийся вдоль фасада Политпроса, остановился, встал навытяжку и козырнул, оглушительно щелкнув каблуками. Вряд ли этот подпоручик знал в лицо Золотых, но уже одна его машина обязывала так реагировать.

Микис неторопливо раскрыл любимый золотой портсигар, крышка которого сверкнула на солнце бриллиантами, и закурил длинную черную сигарету. Вспомнился ему такой же день, только семь лет назад. Да и время было примерно это — конец августа. А погода — ну в точности такая же: тихо, безветренно и теплое вечереющее солнце.

Перед отправкой Золотых в Лондон, на опасную и почетную работу в цитадели врага, были устроены торжественные проводы. И не где-нибудь, а в ресторане Политпроса — Дома политического просвещения. По неписаной традиции доступ в это здание имели только старшие офицеры. Микису звание штабс-капитана присвоили всего три месяца назад, приказ об этом застал его в делийской резидентуре, но штатные сотрудники ОСПЕ — отдельная статья, и Золотых был давним посетителем Политпроса, До Трубной его подбросил подполковник Никитин из контрразведки. В дороге поболтали.

— Вот так, не прошло и века, — рассуждал Никитин, — как Дом политпросвещения снова превратился в бордель.

— Что значит снова? — не понял Микис.

— А ты не знаешь? Давно-давно, ещё до октябрьского переворота в семнадцатом, на этом месте было много маленьких домишек, а в них — по преимуществу кабаки и дома терпимости. Говорят, это давняя традиция Цветного бульвара. Ну а потом началась новая жизнь, всю малину порушили, стали коммунизм строить, заодно вот эту белую уродину отгрохали… И кто бы мог подумать, что придет ещё более новая жизнь? А новое, сам понимаешь, это всегда хорошо забытое старое…

— Философ ты, Саня! — сказал ему Микис.

— А то! Работа такая, — улыбнулся Никитин. — Ладно. Вылезай. Я дальше поехал.

— Смотри, — решил ещё раз предложить Микис. — Может, зайдешь? Хоть ненадолго.

— Нет, Мишка, в другой раз. Сегодня правда не могу. Ну, — он протянул руку, — счастливо отдохнуть!

Микис хлопнул дверцей. Старенькая, видавшая виды «Волга» дернула с места как шальная и, едва не задев тяжелый грузовик, сразу нырнула в левый ряд. Никитин всегда так водил. Микис стоял, тупо провожая глазами его машину, и тут до него дошло: «счастливо отдохнуть» они говорили друг другу перед самой серьезной и опасной работой. Что же он имел в виду? Шутит так? Или…

Генерал Давыдов тоже сегодня пошутил. Сказал:

— Много не пей.

И небрежно так добавил:

— Да, и за Коноваловым приглядывай. Не в смысле пьянства. Есть мнение… — Генерал замялся и многозначительно повертел пальцами. — А ты с ним дружишь, говорят.

— Так точно, ваше превосходительство, дружу.

— Ты, брат, не принимай близко к сердцу, ты отдыхай сегодня, все-таки праздник, новое назначение, однако попутно… Понял задание?

— Так точно, ваше превосходительство!

Неужели это и есть та серьезная работа, о которой уже известно во Втором управлении?

Думать не хотелось. Абсолютно не хотелось. За последние два месяца в Индии он устал безумно. И здесь, дома, так хотелось расслабиться! Если хотя бы на эти три дня не выкинуть из головы все, если как следует не оттянуться… Ему казалось, ещё чуть-чуть, и он в ответ на любое грубое слово будет выхватывать пистолет. Нервы не на пределе — они уже за пределом. Так что Давыдова он мысленно сразу послал — не умел Микис и не хотел стучать на друзей (тогда ещё не умел) — и теперь так же, с пол-оборота, послал Никитина. («Старший товарищ нашелся! Два дня назад приехал с черноморского курорта — загорелый и бодрый, как турист. Будешь теперь неделями пахать без передышки. Ну так и с Богом, роднуля! А у меня сейчас пусть и короткий, но отпуск».)