Заговор посвященных - Ант Скаландис

Другое чуть раньше едва не напугало до потери сознания: что-то происходило с памятью. Из глубины её наплывали целые пласты тяжелой, непонятной, абсолютно никчемной сейчас информации, а события последнего часа смещались вдаль, путались, истаивали до полной нереальности. Я стала лихорадочно вспоминать продиктованные Владыкой телефоны, и два ряда цифр вспыхнули, словно на табло, стоило мне прикрыть глаза. Они вспыхнули, но тут же запульсировали, как у светофора перед желтым сигналом мигает зеленый. Я поняла: сейчас оба эти номера исчезнут, и я перестану контролировать ситуацию. У меня обнаружилась с собой ручка (откуда? для чего?), а вот писать было не на чем. Я пошарила взглядом по сторонам. Маленькие зеленые квадратики валялись возле мусорного бака у самого подъезда. Подобрав несколько, я медленно и аккуратно записала каждый из двух телефонов на отдельной карточке. Почему? Зачем? Какая глупость!

А там, у лифта, перед телом растерзанного Тристана, я ощутила дикий страх, какого не ведала ещё ни в одной из своих жизней. Я поняла: сегодня, сейчас убийцы идут за нами по следу. Этот, который рассек на части моего любимого, где-то совсем рядом, он не мог уйти далеко, и вообще я чувствую, чувствую черную энергию его глухой, мрачной злобы, и есть другие, они ходят кругами по незнакомому и страшному городу Кенигсбергу, ищут меня, чтобы тоже убить. Не хочу. Не хочу! Бежать отсюда! Бежать обратно! Ведь Тристана здесь снова нет. Проклятие!..

Странная мысль посетила внезапно: а что, если не просто уйти? Что, если перед этим попытаться отомстить? Натравить местную полицию на местных Посвященных. Ведь это же они убивают, они. Видно же по почерку! Да, по почерку… Я вспомнила: «…разделение тела на семь частей». Это же пятый способ необратимого убийства Посвященных-грешников. Вот оно что! Значит, Тристан уже никогда не вернется на Землю. А потом они сделают то же со мной. Или нам-то как раз не грозит все это? Я не могла разобраться в их чертовой белиберде! Знаете, что такое полная информация обо всем! Это огромная-преогромная, пылью заросшая библиотека, в которой ни шиша невозможно найти, когда надо…

Я не знала, сможет ли Тристан вернуться, мне только было жутко страшно, и я люто ненавидела всех шарков во главе с Шагором.

Да, уж теперь накапаю на них в полицию! Вот только на кого? Меня же первую и повяжут. Даже звонить не годится, тем более что я не знаю телефона их полиции. Неважный из тебя стукач, дорогая!.. Ура, придумала! Подброшу в лифт телефон Свенссона. Меня-то там не будет, в его курортном домике. Плевать на советы Владыки! Плевать на все! А сам Арнольд наверняка убийца. Так пусть те, кто приедет сюда, на место преступления, потрогают за вымя настоящих виновников, пусть…

Я так и сделала, я бросила этот квадратик в кровавую лужу и ушла. Но куда мне было идти? Наклеить очередного «чекиста» и — в койку? Ну почему, почему я все время наклеиваю именно «чекистов»? Тошно. Строго говоря, оставались два варианта: в Обком и в реку… как она здесь называется? «Прегель», — услужливо подсказала моя внутренняя энциклопедия. Ну, Прегель, так Прегель. В Москве-реке топиться было очень приятно. Мне правда понравилось. Когда прыгаешь с высокого моста, погружаешься так глубоко, что не хватает дыхания всплыть — очень естественно все получается. Что ж, попробуем повторить в прибалтийских водах!

Но почему-то захотелось сначала зайти в Обком. Даже знаю почему — поймать этого деда Уруса и рассказать ему, как он послал своего любимого ученика на верную гибель.

Но я не сумела, точнее, не успела ещё раз найти Уруса.

Сначала, плохо соображая, что делаю, я вышла из города и под первым же кустом, где была относительно чистая трава, уснула, свернувшись калачиком. Простая человеческая усталость свалила с ног. Потом, проснувшись (во сколько? у меня не было часов), я пошла в центр и заблудилась. Маршрута, который вел меня вначале, больше не было видно, точно кто-то смотал обратно давешнюю путеводную нить. Спрашивать кого-то было противно. И вообще: я что, спешу? Наверное, ещё часа два ходила я по городу, читая вывески и названия улиц. Обилие немецких названий заставило меня и думать по-немецки, так что, когда уже в Обкоме подошел бородатый блондин лет сорока приятной наружности и остановился, пристально глядя на меня, я сказала ласково:

— Du, Affenschwanz! Was willst du? (Ну, ты, обезьяний хер, чего тебе надо?)

Бородач не обиделся и, откликнувшись на немецком, как на родном, быстро начал объяснять, что зовут его Арнольд Свенссон, что приехал он специально за мной и, естественно, как меня зовут и кто я такая, хорошо знает. А в лицо узнал каким образом? Ну, меня же описал Владыка Урус, а разве можно перепутать с кем-то такую прекрасную блондинку… И понес, и понес.

— Ты хочешь меня убить? — спросила я прямо и неожиданно для него.

— Помилуй Бог, которого нет, — ответил Арнольд, пугаясь. — Я хочу помочь тебе.

— Тогда отведи куда-нибудь пожрать, иначе я сдохну без всяких посторонних усилий.

Нет, я не собиралась наклеивать этого немца шведского происхождения и неизвестной профессиональной принадлежности, хотя он, кажется, подумал именно об этом. Во всяком случае, в ресторане Свенссон заказал вино. И мы неплохо посидели. Он рассказал мне много интересного о Братстве, о том, что сейчас происходит, о загадочных убийствах, о шарках, бесчинствующих в городе. Но он клялся, что Давид вернется, и очень скоро, ссылаясь при этом на собственные его слова, сказанные нынче же ранним утром: «Дураки, они будут убивать меня, а я буду возвращаться. Я буду возвращаться всегда и сразу, потому что для меня уже не существует Закона. Они просто не хотят понимать, с кем имеют дело». Кажется, я даже взбодрилась (вино, что ли, подействовало?) и решила пока не покидать этот странноватый, но показавшийся вдруг уютным мир — мир возрожденной империи, где для Посвященных, словно для больных проказой, выделили специальный охраняемый загончик.

Свенссон предлагал тут же ехать к нему, в Раушен, и ждать Тристана (ну, то есть он-то называл его Давидом) именно там. Я почти согласилась, только по-прежнему рвалась повидать Владыку, и Арнольд уступил, тем более что и возвращаться было недалеко. А в Обкоме, уже наверху, куда нас отправили искать Силоварова, я увидела человека в монашеской рясе и сразу вздрогнула. Человек поднял глаза на нас, и Арнольд сказал ему:

— Здравствуй, Ноэль.

А я тут же очень жестко попросила Арнольда оставить нас вдвоем.

Это был тот ещё Ноэль — это был Петр Михайлович Глотков.

— Здравствуй, Петюня, — сказала я.

— Я тебе не Петюня, — процедил он сквозь зубы.

— А кто же ты мне? Композитор Достоевский?

— Уходи отсюда, Анна, уходи.

— Почему? — спросила я.

— Потому что здесь мне хватит Бранжьены, — непонятно объяснил Глотков. — Уходи, Анна.

И улыбнулся. Гадко, злорадно, таинственно.

Тогда я вдруг поняла, что он прав. Он и сам, должно быть, не знал, до какой степени прав. Ведь я снова решила уйти. Уйти насовсем.

Я сбежала от Свенссона. Я больше не хотела в Раушен — я хотела назад, к Марку, к Виталику, к кому угодно, потому что Владыка Шагор оказывался сильнее, он знал что-то, чего не знала я, я — носитель полной информации обо всем. Но Шагор и даже его приспешники уже поняли, что Давид не сможет вернуться, а значит, мы больше никогда, никогда, никогда не будем любить друг друга…

Я выбежала из Обкома на набережную Прегеля. Мост был рядом, А вдалеке над чащобой портальных кранов садилось солнце.

— Простите, — пробормотал кто-то, делая шаг назад после нашего столкновения на мосту. Он был ужасно чудной. Он едва не заикался от нахлынувших чувств. — Простите…

В десять утра меня разбудил звонком Свенссон. И откуда узнал, мерзавец, где я? Неужели Владыка Урус тоже обзавелся собственной службой наружного наблюдения? Впрочем, это нормально.

— Ну что тебе? — буркнула я в трубку сонно.

— Машина ждет у подъезда, — сообщил Арнольд. — Ты сейчас очень быстро соберешься и спустишься вниз. Возражения не принимаются. Ты должна быть в Раушене как можно скорее. Сило-варов разговаривал с Шагором и теперь уже наверняка знает, что Давид появится именно там. Точное время неизвестно. Понимаешь, должны убить ещё двоих Посвященных, чтобы для него освободилось место.

— Не понимаю, — сказала я.

— Ну что ты, черных не знаешь? Они ведь засылают сюда своих людей по четкому графику, и поперек батьки в пекло не влезешь.

Только в момент упоминания про батьку и пекло я поняла, что Арнольд разговаривает по-русски и так же чисто, как на родном.

— Да-да, — сказала я.

— Ну вот, а профессиональных шарков они при этом даже не считают. Для них существует какой-то особый счет. Поэтому двое Посвященных должны быть либо из белой конфессии, либо из черной, но не шарки, а перевербованные (или вольнонаемные, как они их там называют, я не помню). Подготовка и здесь, и в Раушене идет полным ходом, так что ждать, я думаю, осталось недолго. Почему и звоню. Понимаешь?