Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко

Несмотря на то, что по целому ряду принципиальных позиций, в том числе при выборах нового состава Центрального Комитета, децисты получили преобладание, представителя ЦК РКП(б) и Совнаркома это, похоже, особо не смутило. В заключительной речи при закрытии конференции он выделил принятые решения по трем вопросам. Квалифицировал, как большую, серьезную, хотя и исправимую, ошибку принятие «децистской» резолюции по вопросам хозяйственного строительства, а резолюцию о работе в деревне оценил положительно. И тут же специально остановился на третьем важнейшем вопросе: присоединении боротьбистов к КП(б)У.

Последними словами, прозвучавшими из уст И. В. Сталина перед закрытием форума были следующие: «Я еще раз хочу поздравить вас с тем, что вы имеете в наших рядах тов[арищей] боротьбистов, богато связанных с деревней, что вы сможете сплотить работу города и деревни»[721].

Воссозданные по стенограмме эпизоды сталинского поведения доказывают: главное, что было достигнуто в дни работы партийной конференции, это заключение перспективного, во многом судьбоносного союза с боротьбистами. И это было только начало. По этому же пути параллельно или очень скоро пойдут Партия украинских левых эсеров (борьбистов), Коммунистический Бунд в Украине (Комфарбанд), «независимые» украинские социал-демократы, левые российские эсеры и меньшевики-интернационалисты[722].

Безусловно, это решительно склоняло чашу весов в сторону большевиков, во многом предопределяло переход на их сторону ведомых упомянутыми партиями широких масс, обеспечивало несомненный перевес сил социалистической революции, гарантировало победу в Гражданской войне. Нарком по делам национальностей в очередной раз прагматичнее других видел путь упрочения советской власти в Украине и делал многое, чтобы именно этот путь претворялся в практику.

С развитием событий И. В. Сталин все более утверждал свое положение в политической жизни советских республик и одновременно наращивал авторитет в качестве одного из главных разработчиков стратегии и тактики в разрешении национального вопроса, в выборе вектора объединительных процессов. О том, что именно этим вопросам уделял приоритетное значение приобретавший все большее влияние и вес политик, говорит хотя бы то, что в пятом томе его сочинений из 10 публикаций, хронологически относящихся к 1921 г., 6 прямо посвящены означенным аспектам общественной жизни и составляют половину объема воссозданных текстов. Та же тенденция проявляется и в 1922 г. здесь из 7 работ три относятся к сфере межнациональных отношений, а их удельный вес в печатной продукции составляет 2/3 общего объема[723].

Конечно, это не было проявлением любительского интереса, а свидетельством объективного выдвижения проблемы создания союзного объединения на приоритетную позицию.

* * *

Естественно, не все было так однозначно, гладко, без осложнений и других влияний. Так, на личностном уровне это проявилось в осуществленном в 1920 г. визите в Москву и Харьков В. К. Винниченко, исповедавшего совсем другие принципы подхода к украинской проблеме, ставившего перед собой совершенно иные задачи, цели и, в конце концов, существенно повлиявшего на настроения многих партийно-советских лидеров в Украине.

В конце мая 1920 г., после долгих колебаний, советов с коллегами, сгруппировавшихся в Заграничной группе украинских коммунистов, В. К. Винниченко вместе с супругой оказался в Москве[724]. Судя по всему, приезду одного из выдающихся лидеров Украинской революции были не очень рады. Насторожили «напряженность, холодность, почти враждебность» во время первых же встреч с К. Б. Радеком и Г. В. Чичериним. На слова В. К. Винниченко о том, что его послала Зарубежная группа КПУ для содействия революционному делу, никакой реакции не было. Сразу началось обратное зондирование позиции в конкретных вопросах: кому должны принадлежать Донецкий бассейн, Кубань. И украинский политик сразу сделал для себя неутешительный вывод: «И вот из этих первых вопросов уже стало мне видно, что здесь подупала вера в коммунизм, что здесь идея только переустройства мира не имеет уже того свежего, горячего цвета: она стала тусклой, серенькой, слишком далекой. Когда есть только коммунизм и революция, когда же только для этого и вся кровь, и голод, и нечеловеческое напряжение, то какой смысл имеет вопрос, в какой социалистической части всемирной федерации будет тот или иной бассейн? Когда ни одна часть не будет иметь права самостоятельно распоряжаться своими богатствами, когда всякими «бассейнами» будет обладать весь мир, то, что толку коммунисту так остро и упорно ставить вопрос о «бассейне»? По какому принципу признается обособленность социалистических федеративных организмов? Очевидно, по национально-этнографическому, а не экономическому. На какой этнографически-национальной территории лежит тот или иной «бассейн», а в данном случае Донецкий? Донецкий лежит на украинской. И вопрос о принадлежности исчерпан. Это не значит, что эксплуатация этого бассейна только для украинцев. Здесь уже должен быть другой принцип.

Когда же русские коммунисты решают, что Донецкий бассейн должен относиться не к украинскому социалистическому государству, а российскому, то, что это должно значить? То, что люди думают не о коммунизме, что они в него не верят, что они заботятся о России, о себе, как нации.

Национализм начинает покрывать коммунизм. Идет ориентация на русский патриотизм»[725].

Особенно негативное впечатление В. Винниченко и его спутники вынесли из общения с референтом в украинских делах народного комиссариата иностранных дел. Тот, не особо придерживаясь дипломатического этикета, заявил: «Никакой Украины не было, и нет: на Украине все чудесно говорят по-русски, и весь этот украинский вопрос есть выдумка»[726].

Становится понятным, почему уже первые строки, записанные Владимиром Кирилловичем в дневнике, крайне пессимистичны: «Стихия сильнее за идею. Древняя, старая, закорененная в крови, привычках, способах мышления, в материальных, каждодневных интересах – она побеждает молодую, неокрепшую, неоправданную радостями идею.

В социалистической, советской России как раз теперь стихия забивает идею. Материальный, ежедневный интерес в образе голода, холода, нищеты, поддержанный старыми, стихийными привычками, способами мышления, выливается в форму русского национализма. Советская власть теряет принципы, идею коммунизма, трепыхаясь в казанах каждодневных хлопот. Дальнейшие перспективы затеняются, затуманиваются, исчезают с глаз от постоянного внимания к ближайшему, местному, привычно необходимому»[727].

Под влиянием первых же впечатлений украинский коммунист хватается за перо и пишет письмо В. И. Ленину. Он пытается убедить вождя большевиков в том, что Зарубежная группа украинских коммунистов послала его, В. К. Винниченко приобщиться «к работе на пользу коммунистической революции», что, по его мнению, обязательно «нужно использовать национальный момент, переведя борьбу с польско-петлюровской коалицией на почву не национальной, а социальной борьбы. Должна быть не борьба украинцев и поляков против русских за освобождение Украины, как это выставляет петлюровщина, то есть не национальная война, а социальная; должны сражаться буржуазный, контрреволюционный польско-украинский союз против социалистического русско-украинского союза.