Тихая гавань - Николас Спаркс

Кэти почувствовала, как внутри нее что-то произошло, и все встало на свои места.

Джо, внезапно поняла она, никогда не существовало.

43

Все еще будто во сне, Кэти нетвердым шагом пошла к своему коттеджу. Она опустилась в кресло-качалку и уставилась на соседний дом. Уж не сошла ли она с ума?

Кэти читала, что дети довольно часто придумывают воображаемых друзей, но ведь она не ребенок. Да, в Саутпорт она приехала в состоянии сильнейшего стресса. Одна, без друзей, живущая под чужим именем, мучимая страхом встречи с Кевином — а кто бы не боялся? — но неужели этого достаточно, чтобы придумать свое альтер эго? Может, психиатры и подтвердят, но Кэти сильно сомневалась.

Проблема в том, что ей не хотелось этому верить. Ведь все было совершенно реальным. Она помнила дружеские разговоры, прекрасно помнила мимику Джо и ее смех. Джо была не менее реальна, чем Алекс. Стало быть, и он не существует? Еще один плод воображения? И Кристен с Джошем тоже? А Кэти, наверное, привязана к кровати где-нибудь в лечебнице и живет в своем мире? Она покачала головой. Подавленная, запутавшаяся, она все-таки сомневалась.

Что-то еще не давало ей покоя, что-то непонятное. Она что-то упускала. Что-то важное.

Как она ни напрягала память, ничего не вспоминалось. События последних дней отняли у нее все силы, сделав слабой и нервной. Кэти подняла голову. Небо потемнело, начинались сумерки. Стало заметно прохладнее. Из-под деревьев наползал туман.

Отвернувшись наконец от коттеджа Джо, как Кэти упорно называла соседний дом, пусть это и означало явный сдвиг, она взглянула на письмо. На конверте не было никакой надписи.

Нераспечатанное письмо отчего-то тревожило Кэти. Возможно, виной тому стало выражение лица Алекса, когда он протянул ей конверт. Кэти чувствовала, что это для него очень важно, и гадала, почему он ничего не объяснил.

Скоро наступит ночь, время истекает. Перевернув конверт, Кэти отклеила печать. В угасающем свете дня она погладила плотную желтоватую бумагу, медля разворачивать листы непривычного формата. Наконец она начала читать.

«Женщине, которую любит мой муж.

Если тебе кажется странным читать эти слова, пожалуйста, поверь  — мне не менее странно выводить эти строки. Впрочем, в этом письме вообще мало нормального. Я так много хочу тебе сказать, о стольком поговорить… Когда я поднесла ручку к бумаге, мне все казалось ясным, но сейчас я в замешательстве и не знаю, с чего начать.

Могу начать вот с чего: я пришла к мнению, что в жизни каждого человека случается какой-то поворот, некое событие, которое все меняет в один миг. Для меня таким событием стало знакомство с Алексом. Я не знаю, где и когда ты это читаешь, но это значит, что он тебя любит. И еще это означает, что он хочет разделить с тобой свою жизнь, и хотя бы это нас с тобой объединяет.

Меня зовут, как ты, наверное, знаешь, Карли, но всю жизнь друзья называли меня Джо.

На секунду Кэти разучилась понимать написанное. Она ошеломленно смотрела на желтый лист, не в силах осознать открытие. Немного придя в себя, она перечитала: «…всю жизнь друзья называли меня Джо».

Сведенными пальцами Кэти стиснула письмо. Вот что она тщетно пыталась вспомнить. Она словно вновь оказалась в спальне Алекса и его покойной жены в ночь пожара, вспомнила напрягшиеся мышцы рук и спины, когда пробивала окно тяжелым креслом, сдерживаемую панику, когда обертывала Джоша и Кристен одеялом, и громкий треск за спиной, когда что-то лопнуло от жара. С внезапной четкостью Кэти вспомнила, как обернулась на звук, заметила на стене большую фотографию жены Алекса и «поразилась». Она даже сделала шаг, чтобы подойти ближе. Но в тот момент ей было не до того — нервное напряжение зашкаливало в том дымном, страшном аду.

Но она узнала женщину на фотографии.

Как похожа на Джо, вспомнила она свою мысль, не задержавшуюся в памяти в тех обстоятельствах. Сидя на террасе под медленно темнеющим небом, Кэти поняла, что ошибалась. Во всем. Она снова подняла глаза на соседний коттедж.

Женщина на портрете показалась ей похожей на Джо, потому что это и была Джо.

Друзья зовут меня Джо, представилась она, впервые зайдя на чашку кофе.

«Господи…»

Кэти побледнела:

Джо…

Она не придумала Джо. Ничего ей не померещилось. Джо бывала здесь, поняла Кэти, чувствуя ком в горле от внезапного осознания, что Джо, ее единственная настоящая подруга, мудрый советчик, всегдашняя помощница, никогда уже не вернется.

Они больше не выпьют кофе, не откроют бутылку вина, не посидят на крыльце. Она никогда не услышит смеха Джо, не увидит, как соседка многозначительно изгибает бровь, шутливо сетуя на непосильную домашнюю работу. И Кэти расплакалась, скорбя по чудесному другу, которого ей не довелось узнать при жизни.

Прошло довольно много времени, прежде чем она вернулась к письму. Уже совсем стемнело. Кэти поднялась с качалки и отперла входную дверь. Войдя, она присела за кухонный стол. Джо обычно садилась напротив, и, вспомнив об этом, Кэти отчего-то почувствовала себя спокойнее.

О’кей, подумала она, я готова тебя выслушать.

…но всю жизнь друзья называют меня Джо. А ты зови меня, как тебе больше нравится. Знай, я уже считаю тебя своим другом. Надеюсь, что на другом конце этого письма ты будешь испытывать ко мне те же чувства.

Умирать  — странное занятие. Не стану утомлять тебя подробностями. Возможно, я проживу еще несколько недель или даже месяцев. Рискуя показаться неоригинальной, скажу: многое из того, что казалось страшно важным, действительно сразу утратило свою значимость. Я перестала читать газеты, следить за рынком акций, беспокоиться, будет ли дождливой погода во время моего отпуска. Зато я много думаю об основных событиях моей жизни. Я думаю об Алексе, каким красавцем он был в день нашей свадьбы. Я помню пересилившее усталость ликование, когда я впервые взяла на руки Джоша и Кристен. Это были чудесные малыши! Я клала их на колени и смотрела, как они засыпают. Я вообще могла смотреть на них часами, пытаясь понять, мой у них носик или Алекса, его глаза или мои. Иногда дети засыпали, сжимая в кулачке мой палец,  — я никогда не испытывала радости чище.

Только с появлением детей я вполне поняла, что такое любовь. Не пойми меня неправильно, я глубоко люблю Алекса, но к Джошу и Кристен любовь у меня совсем иная. Не знаю, как объяснить, да и надо ли?

Несмотря на мою болезнь, я считаю себя счастливицей, потому что мне было дано испытать оба вида любви. Я жила прекрасной, полной жизнью и знала любовь, которую многим не суждено узнать.