Сокол на запястье - Ольга Елисеева

Мелкие осенние звезды лишь слегка присыпали край неба. Холодный ветер гнал со стороны моря облака. Черная, как сама ночь, всадница миновала ремесленные предместья с редкими огоньками и, оказавшись за городом, подняла лошадь в галоп.

Вздрагивавшее тело барашка приятно грело зад старухи. Живая горячая кровь пленницей бежала по его жилам. Но Гекуба знала, что скоро освободит ее, даст заплясать по земле, после чего оракул будет говорить. Если захочет.

В последнем старуха сомневалась. Не даром она отправилась приносить жертву на Царский курган. Там на вершине холма росла священная сосна Артемиды, а под ней стоял каменный алтарь. Гадания в храме Трехликой сильно обеспокоили главную жрицу. Печень жертвенных животных была сухой, как труха. Это могло означать только одно - Великая Мать умирает от жажды и гневается на своих жадных жестоких детей, забывших о ней!

Ведь она не так уж много просит! Пить. Только пить.

-- Нельзя жить на земле и ничего не давать взамен. - Гекуба не удивилась, что произнесла свою мысль вслух. Давно она не выезжала за пределы города. С самого похода в Пантикапей. Вот когда земля получила царские гекатомбы!

Милостивая и многогрешная. Прах под ногами, одевающийся в царские одежды зелени, золота и пурпура. Обнаженная, как невеста, и запеленывающаяся в белый саван перед погребением. Сейчас степь лежала голая, словно тело, готовое к омовению осенним дождем. Мертвое. Холодное. Бестрепетное. Еще месяц и его скует стужа, а пурга покроет редкую желтую стерню. Все. Пол года смерти. Присушенные морозом слезы Деметры и глухой мрак Аида над головой у живого зеленого ростка, шевелящегося в мертвом чреве Матери.

Сон.

А если не сон?

Если окончательная, бесповоротная смерть? Что тогда?

Словно в ответ на мысли жрицы ей в лицо из-под копыт лошади ударила россыпь песка. Дорога была знакомой и незнакомой одновременно. Вон старая шелковица над треснувшей гермой у въезда в порт. Вон брошенная кузница у поворота. Гекуба помнила еще времена, когда под ее черной кровлей весело стучали молотки и вспыхивал огненный глаз печи. Здесь жрица сходилась с кряжистым, как лесной пень, кузнецом.

Теперь он умер. И дорога начала зарастать. Но вон выше по склону кузница его сына, к ней ведет новая разъезженная колея.

Мир менялся, оставаясь прежним. Однако происходило и что-то непоправимое... Уже сейчас Гекуба не чувствовала дыхания земли так ясно, как раньше. Словно вспыльчивая речистая мать вдруг утратила интерес к детям и дремала, с каждым годом все глубже впадая в оцепенение.

Когда это началось? Прорицательница помнила себя молодой испуганной девушкой, впервые испытавшей власть земли на вспаханном весеннем поле. Помнила, как несла к губам до краев наполненный отваром белены кратер. Как дышала сгоревшими листьями лавра и погружалась в дивный хоровод картин... Сплетались шеями многоголовые гады и змееногие женщины кормили их грудью. Полозы в темноте тянулись кверху и прорастали сквозь землю деревьями, травами, кустами. Они цвели и пахли, раскрывали чашечки и протыкали небо непобедимыми лингамами пестиков. Так дышала земля, ежегодно повторяя свой вечный дар жизни.

Тогда, много лет назад, Гекуба умела разговаривать с ней. Слышать ее стоны и вздохи. Земля то жаловалась на тяжесть конских стад, то удовлетворенно журчала ручьями по весне, то грезила в ледяных ризах.

Особенно громко она стенала осенью, даря урожай. И потом, получив малую лепту за непосильные руды роженицы, ясно благодарила подателей свежей силы - юной крови вечно молодого бога.

Сколько их проводила на поля жрица? Верхом на пятнистом барсе, в венке из спелых колосьев и золотой лозы они были прекрасны, эти Загреи-Страдальцы и Загрейи-Утешители. А она Гекуба, открывала им дорогу к вечной жизни.

Приняв в сырые объятья нового жениха, Земля начинала шептать ему страстные речи, и тогда ее голос был особенно слышен для жрицы-сводни. После этого умиротворенной и нежной Матери можно было задавать вопросы, просить о помощи...

Но с каждым годом ее речи становились все тише и невнятнее. Прорицательница понимала их все хуже и хуже. Сначала у Земли отняли родной язык, потому что еще бабка нынешней царицы стала поить ее чужой кровью, запретила приносить в жертву соплеменников - только рабов-пленных.

Это был страшный грех. Гекуба кляла себя за то, что не осмелилась воспротивиться святотатству. Кто же кормит мать отбросами? И не достоин ли презрения тот дом, где неблагодарные дети, высосав из старухи последние соки, подставляют ей ведро с помоями? Вместо хлеба и вина!

Лишь однажды за последние годы Земля получила достойный дар - голову Гекатея. И Гекуба слышала, как она едва не кричит от радости, утоляя давно накопившийся голод.

Но потом Тиргитао вышла замуж за сына убитого, а тот задумал совсем извести силы Триединой. Он умело распоряжался царским хозяйством: где только мог заменял настоящие жертвы быками и козами? Может надеялся, что Великая Мать начнет мычать?

Вот кого Гекуба ненавидела всем сердцем. Светлобрового Делайса! Царя! Который ни разу даже не взошел на ложе своей госпожи, не то что не возлег с ней на вспаханном поле, не напоил Землю густым семенем отца, сына и супруга!

Это он вызвал гнев богини. Стравил друг с другом царскую кровь сестер Тиргитао и Бреселиду. Снюхался с братством Кайсак, получил поддержку степных родов, а теперь намеревался нанести последний удар. Потребовать на совете отмены жертв!

Слишком умен! Но и на его ум прорицательница найдет управу. Уже сегодня она послала черную Нуму к Бреселиде с ядом. Зря негодяй надеется на поддержку царской сестры. Дурную ветку надо отсекать и бросать в огонь, иначе все дерево погибнет! И пусть Дева Луны поможет ей забрать у "живого бога" разум. Тогда он сам погубит себя!

Пыльная дорога слабо серела в темноте. Гекуба гнала лошадь, ягненок, укаченный скачкой, перестал даже слабо поблеивать. Как бы стара ни была прорицательница, она все же оставалась "амазонкой" и прочно сидела в седле.

Ночное небо, как шатер, накрывало Царский курган. Под этим невысоким холмом покоились все владычицы рода Тиргитао. Двух из них Гекуба проводила сама и сама затушила факелы в их погребальных камерах.

Каменные входы в дромосы виднелись даже ночью. Жрица остановилась внизу, отвязала ягненка, перекинула через плечо переметные сумки с дарами и стала тяжело карабкаться вверх. После долгой скачки у нее ныли ноги.

Каменные ступени вели к алтарю. За плоским жертвенником пучком раскинула ветки пушистая сосна. Она уже осыпала зрелыми шишками медную статую многогрудой Артемиды, чьи продолговатые козьи сосцы напоминали виноградную кисть. Ягненок слабо блеял. Он пришел в себя и его вытошнило на землю у подножия холма.