Лэйла-стероид - Артур Раин

В том, что документация будет, Сергей не сомневался, он надеялся лишь на то, что в бумагах отыщется зацепка, которая позволит послать федералов подальше, хотя бы для добывания другого постановления.

Надежда эта испарилась. Действия ФСБ были согласованы с генеральным прокурором, а прицепиться оказалось не к чему. Боков изобразил на лице широкую улыбку и сделал не менее широкий жест рукой, показывая, что путь свободен.

— Спасибо, — невозмутимо сказал молодой “серый плащ”.

Когда Макса протащили мимо нагнувшего голову Бокова, он вдруг почувствовал исходящие от этого человека гнев и бессилие, сходные с теми, что и Кретов ощущал где-то в глубине затуманенного мозга. Макс внезапно понял, что должен что-нибудь сделать.

— Лэйла, — еле слышно прошептал Кретов, тратя последние силы. — Лэйла-стероид.

Боков вскинул глаза и посмотрел на жалкую фигуру Макса, повисшего между двумя федералами, ускорившими темп после прозвучавших слов.

Как это часто бывает, Сергей вдруг ощутил странное предчувствие, в котором не было ничего мистического. Уверенность, зародившаяся в голове Бокова основывалась не на ясновидении, а на всех тех фактах, которые были изучены им за последние два дня.

“Они убьют его. Это точно. Раз “Капеллу” решили оставить в покое, рисковать и держать у себя провалившегося агента они не будут. В Клинике 15 убили десятерых. Плюс Кожухов, плюс балерина, плюс Бомж и наконец Дима. Что-то многовато смертей в моем городе.”

В эту секунду Боков решил для себя еще одну задачу. Отбросив гнев и скорбь по убитому другу, изгнав из мыслей ярость и отчаянье по поводу сегодняшнего бессилия, Сергей Боков ясно увидел свое будущее.

Вместе с ним там были майор Скал и Эскулап.

— Да пусть хоть черт с рогами, — процедил Боков, круто разворачиваясь и выходя из палаты. — Что-то мне становится наплевать, кто поможет придавить эту чертову “Капеллу” к ногтю.

9

— Что самое трудное в бомжовской жизни? Отсутствие нормальной еды, жилья… Нет, к этому привыкаешь постепенно. Самое трудное, это забыть себя. Забыть, что когда-то ты был кем-то другим. Как только это у тебя получится, все житейские неудобства перестанут угнетать.

Каждый начинал новый день по-новому. Сергей Боков отправился в управление, чтобы оформить долгожданный отпуск и заняться вплотную делом, которое, несмотря на усиленное старание не говорить правду даже самому себе, полностью захватило воображение опера.

Эскулап, взяв записную книжку Молохова, начал обзванивать всех тех, кого могло заинтересовать отсутствие журналиста и, придумывая самые различные объяснения, убеждал их в том, что в ближайшее время на Диму рассчитывать нечего. Его задачу облегчало то, что родители Молохова умерли, жены у него не было, а с подружкой он всерьез рассорился. Исчезновение Бомжа, работавшего внештатно, никого особенно взволновать не могло, тем более после того, как одна из шестерок Тролля отправила сообщение в Нью-Йорк, чтобы успокоить папу Генки Волохина. После всех этих мер предосторожности, Эскулап сел к серегиному столу, вытащил пухлый блокнот и погрузился в размышления.

Майор Скал снова намеревался вмешаться в существующий ход событий, для чего отправился на Арбат. Отозвав в сторону знакомого торгаша, который, меланхолично посмотрев на замотанное лицо, собирался было прикинуться божьим агнцем и свалить обратно на небо, Скал вытянул из кармана пачку зеленых бумажек, после чего визит в рай был отменен навсегда. Торгаш сбегал в одному ему известную конуру и вернулся с длинным бумажным свертком. В тот момент, когда майор взял его в руки, послышался металлический звук.

— Спокойно, приятель, — зачастил непрерывно озирающийся торгаш, уловив взгляд Скала. — Упаковка, конечно, паршивая, но товар что надо.

— Очень надеюсь, — майор пожал плечами. — Если с этим, — он тряхнул сверток, — что-то не так, я приду к тебе еще раз.

Несколько парней, откомандированных Троллем на подмогу бывшему федералу, рано утром вытащили тело Молохова из серегиной квартиры и увезли. Вернулись они через два часа. Их встретил звонок майора на мобильник и новый приказ. “Шкафы” молча кивнули, сели в арендованный у того же Тролля джип и укатили.

Все персонажи этой истории начали свой день с активных действий.

Мария Алексеевна Ручкина хоть и тоже проявила активность, но специфическую.

Начала день с копания в мусорнике.

Члены великого московского бездомного братства звали Ручкину Пронырой. Она — педагог с высшим образованием, давно приняла это имя, и, если бы вдруг из какого-нибудь адского уголка, вылез Некто и назвал ее Марией Алексеевной, Проныра просто не откликнулась бы. Обмотанное всевозможными разновидностями грязных лохмотьев бесполое существо никак не могло бы зваться М. А. Ручкиной.

Проныра, это другое дело. Мир забыл Ручкину, и то же самое сделала Проныра.

Никто не мог сказать, сколько ей лет. Однако глядя на давно не мытое лицо, полузакрытое свалявшимися седыми волосами, на согнутую спину и суковатую палку, скребущую асфальт, можно было предположить, что она появилась на свет лет двести назад.

Проныра вытянула из контейнера последнюю бутылку и с огорчением швырнула ее назад, увидев отбитое горлышко. Что-то недовольно ворча себе под нос, бомжиха покатила набитую до верха сумку на колесиках, морщась от летящего в лицо снега. Отойдя от контейнера на несколько шагов, Проныра воровато огляделась по сторонам. Просто по привычке. Повадками она уже давно стала походить на бездомных собак и кошек, ворующих объедки.

Колесики ржаво заскрипели, направляясь к подворотне. Большой и темной. Бомжиха пожевала губами и настороженно посмотрела в холодный сумрак.

Там, на скользкой и грязной земле кто-то лежал.

Сделав несколько осторожных шагов, Проныра рассмотрела маленькую свернувшуюся фигурку в светлом плаще. Она не шевелилась, подложив руку под голову. Бомжиха пожевала губами, при виде большого темного пятна на затылке.

— Удачный сегодня день, — проскрипела Проныра, опускаясь на корточки перед лежащей молоденькой девушкой, на запястье которой бомжиха