Остров - Виктория Хислоп

Владелец кофейни держался вдали от их столика. Он видел, что женщина плачет, а ему не нравилось нарушать уединение посетителей. Но голоса этой пары звучали тихо, что было не совсем обычно. Впрочем, тут владелец заметил траурную одежду гостей. Кроме старых вдов, никто не надевал черное в жаркие летние дни, и до него дошло, что, видимо, пара побывала на похоронах.

Мария высвободила руки из ладоней Киритсиса и сидела, склонив голову. Слезы лились по ее щекам, стекая на грудь, капая на руки. Мария не в силах была их остановить. Она сдерживалась на кладбище, но это не могло длиться долго, и теперь бесконечная печаль вырвалась, разбив все плотины, и ее было не утишить, пока не вылилась бы последняя капля слез. А то, что Киритсис так разумно воспринял ее отказ, заставляло Марию рыдать еще горше, оплакивая собственное решение.

Киритсис просто сидел, глядя на макушку склоненной головы Марии. Когда наконец ее рыдания утихли, он осторожно коснулся плеча девушки.

– Мария, – прошептал он, – может, пойдем?

Они встали и пошли обратно, рука об руку, и голова Марии склонялась к плечу Киритсиса. Когда они в молчании ехали обратно в Плаку, сапфировые воды моря все еще сверкали, но небо начало меняться. В его лазури заиграли едва заметные оттенки розового, и камни сразу обрели такой же теплый оттенок. Наконец-то этот ужасный день подходил к концу.

Когда они добрались до деревни, доктор заговорил.

– Я не стану прощаться, – сказал он.

И был прав. В словах прощания слишком много завершенности. Но разве может закончиться то, что на самом деле и не начиналось?

– Я тоже, – ответила Мария, теперь уже овладевшая собой.

– Вы мне напишете, расскажете, как дела? Чем занимаетесь? Как идет ваша жизнь в свободном мире? – спросил Киритсис с фальшивой бодростью.

Мария кивнула.

Не было смысла затягивать разговор. Чем скорее бы Киритсис уехал, тем лучше было бы для них обоих. Доктор остановил машину перед домом Марии и вышел, чтобы открыть для нее дверцу.

Они очутились лицом к лицу, а потом на несколько секунд обнялись. Они не цеплялись друг за друга, как дети в грозу. Просто легкое объятие, и все. Потом, с огромным усилием, одновременно отодвинулись друг от друга. Мария сразу же повернулась и вошла в дом. Киритсис сел в машину и поехал прочь. Он не останавливался до самого Ираклиона.

Невыносимая тишина в доме быстро выгнала Марию обратно на улицу. Она нуждалась в звоне цикад, лае собак, гуле мотороллеров, детских криках. Все это приветствовало ее, когда она шла к центру деревни, где невольно посмотрела вдоль улицы, проверяя, не видна ли еще машина Киритсиса. Но даже пыль, поднятая его колесами, успела осесть.

Марии нужна была Фотини. Она быстро дошла до таверны, где ее подруга накрывала столы бумажными скатертями, закрепляя их скотчем, чтобы бумагу не унесло ветром.

– Мария!

Фотини была рада видеть подругу, но встревожилась при виде ее бледного лица. Конечно, не приходилось удивляться тому, что Мария так побледнела. За последние сорок восемь часов она вернулась из изгнания – и тут же увидела, как убили и похоронили ее сестру.

– Иди сюда, садись, – позвала подругу Фотини, выдвигая один из стульев и ведя Марию к нему. – Давай-ка я принесу тебе чего-нибудь попить. Могу поспорить, ты весь день ничего не ела.

Фотини была права. Мария уже сутки не имела крошки во рту, но и теперь у нее не было аппетита.

– Нет, не нужно, я в порядке. Правда.

Но она не убедила подругу. Фотини мысленно просмотрела список дел, которые нужно закончить до появления первых вечерних гостей. Все это могло подождать. Придвинув второй стул, она села поближе к Марии и обняла подругу за плечи.

– Я могу чем-нибудь помочь? – заботливо спросила Фотини. – Хоть чем-нибудь?

Бесконечная доброта в голосе Фотини снова заставила Марию зарыдать, и сквозь ее всхлипывания Фотини уловила несколько слов, которые объяснили ей всю глубину горя подруги.

– Он уехал… Я не могу быть с ним… Не могу оставить отца…

– Послушай, расскажи толком, что случилось.

Постепенно Мария успокоилась:

– Как раз перед тем, как Анну убили, доктор Киритсис просил меня выйти за него замуж. Но теперь я не могу отсюда уехать, просто не могу. Мне бы пришлось оставить отца. Разве такое возможно?

– Значит, он уехал? – мягко спросила Фотини.

– Да.

– И когда вы снова увидитесь?

– Не знаю, – тяжело вздохнула Мария. – Я и правда не знаю. Может, и никогда.

Мария была достаточно сильна, чтобы сказать это всерьез. Судьба была жестока к ней, но с каждым ее ударом Мария становилась сильнее.

Подруги немного посидели молча, а потом вышел Стефанос и убедил Марию поесть. Если она собиралась принести отцу такую жертву, ей нужно иметь много сил. И все станет совершенно бессмысленным, если она заболеет.

Когда стемнело, Мария отправилась обратно. Когда она подошла к дому, он был все так же погружен в тишину. Тихонько поднявшись в свободную спальню, которая теперь снова стала ее комнатой, Мария легла в постель. И проспала до позднего утра.

Смерть Анны оставила за собой след других разрушенных и искалеченных жизней. И не только жизни ее сестры, отца и мужа, но и жизни ее дочери тоже. Софии не было еще и двух лет, и она очень быстро заметила отсутствие родителей. Дедушка с бабушкой объяснили ей, что те на какое-то время уехали. Девочка сначала плакала, а потом начала их забывать. Что касается Александроса и Элефтерии Вандулакис, они в один вечер потеряли сына, надежды на будущее и репутацию семьи.

Все их тревоги из-за того, что Андреас женился на девушке, стоявшей ниже по положению, сбылись в точности. Элефтерия, в свое время с готовностью принявшая Анну Петракис, столкнулась с горчайшим разочарованием. И довольно скоро внимание супругов привлекло отсутствие Маноли, и они наконец поняли, что именно привело к чудовищным событиям в день святого Тита. Эта женщина навлекла на них страшный позор, а то, что их сын теперь сидел в тюремной камере, стало для супругов ежедневной пыткой.

Следствие по делу Андреаса проходило в Айос-Николаосе и длилось три дня. Мария, Фотини и еще несколько жителей Плаки были вызваны в качестве свидетелей, и доктор Киритсис приехал из Ираклиона дать свои показания, и лишь на минутку подошел к Марии, чтобы поговорить.

Элефтерия и Александрос сидели на галерее с бесстрастными лицами, оба похудели от тревоги и стыда из-за такого публичного бесчестья. Обстоятельства убийства Анны с удовольствием обсуждались по всему Криту, а ежедневная газета описывала все подробности. Гиоргис присутствовал в суде от начала и до конца. И хотя ему хотелось для Анны справедливости, он все же никогда не сомневался в том, что именно поведение его дочери вызвало такую ужасную реакцию Андреаса, и впервые за четырнадцать лет он порадовался, что Элени нет с ними.

Глава 24

1958 год

Несколько месяцев между семьями Вандулакис и Петракис не было никакой связи. Но дело ведь касалось Софии, и ради нее «эпоха оледенения» вскоре закончилась. Элефтерия гораздо скорее пришла к мысли о воссоединении, чем ее муж, но и Александрос, у которого было время для раздумий, начал понимать, что не только его семья пострадала. Он осознал наконец, что серьезные раны были нанесены обеим сторонам, и с почти математической точностью, свойственной его характеру, взвесил соответствующие потери. Со стороны Вандулакисов это были: один оказавшийся в тюрьме сын, один бесчестный племянник, одно имя семьи, втоптанное в грязь. Со стороны Петракисов: одна мертвая дочь, одна семья, осиротевшая в результате убийства, а до того еще и от проказы.

По подсчетам Вандулакиса потери получались равными. А в центре всего стояла София, и все они были в ответе за то, чтобы ради этой девочки связать вместе некоторые из жизненных нитей.

Наконец Александрос написал Гиоргису:

Между нами нет согласия, но пора с этим покончить. София растет без родителей, и лучшее, что мы можем для нее сделать, – это предложить ей любовь и сострадание всех оставшихся членов ее семьи. Мы с Элефтерией будем рады, если вы с Марией приедете к нам пообедать в следующее воскресенье.

В доме Гиоргиса не было телефона, но он прямиком отправился в бар и позвонил оттуда. Он хотел сразу же сообщить Александросу, что они с Марией принимают приглашение и рады приехать, – он попросил экономку Вандулакисов так им и передать. Однако Мария, прочитав письмо, испытала смешанные чувства.

– «Нет согласия»! – насмешливо воскликнула она. – Что это означает? Как он может так говорить: его сын убил твою дочь, и это «отсутствие согласия»? – Мария буквально кипела гневом. – Он что, не чувствует никакой вины? Где раскаяние? Где извинения?! – кричала она, размахивая письмом.